нас…»
Громкий металлический треск прервал мои мысли. Я кинулась обратно. Но, увидев, что вызвало этот звук, я застыла на месте. Рыцарь вырвал свое кресло из пола, швырнул в центр комнаты и стоял над ним на коленях, раздирая его на полосы своим ножом-бабочкой, который носил в кармане. Мышцы его спины и плеч поблескивали в движении, когда он резал невинное кресло.
Внезапно лезвие взмыло вверх – Рыцарь защелкнул его несколькими взмахами и поворотами запястья. Когда он сунул нож обратно в карман, я перевела дух, но тут же снова ахнула – Рыцарь начал голыми руками сдирать с металлической основы кресла винил и поролоновую начинку. Я слышала, как он бормочет себе под нос. Среди прочих слов, которые он говорил, убивая кресло, раздавались слова вроде «долбаная», «шлюха» и «дрянь».
Рыцарь хотел убить свою мать.
Голыми руками.
Мне надо было найти способ загнать это чудовище обратно в клетку – а еще лучше, выпустить его и прогнать – без нападения на меня. Или, еще хуже, на Рыцаря. Куча поролона и винила все росла. Я закрыла глаза и представила свой учебник психологии. Судорожно перелистывая воображаемые страницы, я наконец нашла то, что искала.
Когда я открыла глаза, разрушение остановилось. Обнаженное тело Рыцаря поблескивало, нависая над кучей обломков, и тяжело вздымалось, как будто он пробежал марафон.
Я осторожно подошла к нему и положила дрожащую руку на поникшее плечо. Сделав глубокий вдох, я собрала все свое мужество, все принятие, всю фальшивую уверенность, какую был способен изобразить мой голос, и сказала:
– А теперь пошли ее похороним.
Не сказав больше ни слова, мы с Рыцарем собрали куски татуировочного кресла, вынесли наружу и выбросили в мусорный бак в проходе. Когда последний обрывок и клочок пены был запихан в бак, я опустила голову, произнесла единственную известную мне молитву и осторожно опустила крышку.
Обернувшись, я поглядела на Рыцаря и с облегчением увидела, что он смотрит на меня. Он вернулся и видел меня. И его ледяные глаза, похоже, таяли.
Черт.
– Эй, – сказала я, делая шаг к нему. – Прости. Я дико изви…
– Заткнись. – Это были первые слова Рыцаря, обращенные ко мне после этой его кататонии.
Но я не могла заткнуться.
– Я не должна была… Я не понимала, что делаю. Скажи Бобби, я заплачу ей за…
– Заткнись, на хрен! – Рыцарь шагнул вперед и схватил меня за плечи. – Панк, просто заткнись!
Мне хотелось зажмуриться, но я не могла отвести взгляда от слезы, висящей на его пушистых светлых ресницах. Что бы Рыцарь мне ни сказал, что бы ни сделал, я это заслужила.
– То, что ты там сделала, – Рыцарь оторвал от моего плеча одну руку и ткнул пальцем в направлении здания у нас за спиной, – не смей за это извиняться. Поняла?
Смаргивая собственные набежавшие слезы, я, не понимая, обернулась.
– Там, на хер, что-то произошло. – Рыцарь ткнул пальцем себе в грудь. – Внутри меня. Я взял и вырвал из себя девятнадцать лет ярости, и долбаной ненависти, и… и чертова яда. Я избавился от них, а единственный, кто пострадал, это чертово кресло. Как, как тебе это удалось?
– Это сделал ты, – сказала я, всхлипывая и стараясь сдержать эмоции. – Это ты сам помог себе, Рыцарь. Это ты рассказал мне, что случилось. Ты мог не делать этого. И ты даже сказал своей маме, что ты чувствовал, – ну, до того, как убить ее…
Вот и все. Моя дурацкая шутка вдруг вызвала улыбку, ту самую, ради которой я готова была сдвинуть небо и землю. Сжатые губы Рыцаря раздвинулись, обнажая ряд безупречно белых зубов. Бледные, серо-голубые глаза блеснули, как два прозрачных бриллианта, в проникающем с парковки свете фонарей. И от его низкого, но детского смеха у меня стало легко на душе.
Он говорил мне о том, что все будет хорошо.
Что с нами все будет хорошо.
И он, сука, врал.
Глава 40
Следующим утром я проснулась в самом счастливом месте – распластанной на груди у Рыцаря, на черном кожаном диванчике в комнате отдыха салона «Терминус». И, хотя я просыпалась так десятки раз, это никогда не приедалось. Это чудо ощущения другого тела, дышащего и бьющегося в полной гармонии с твоим, – своего рода древняя магия. Я лежала и впитывала ее, пока все мои конечности не затекли, а мочевой пузырь не начал визжать.
Часы на микроволновке – единственный источник света в комнате – показывали 8:52. Фу. И чего я проснулась в такую рань?
По воскресеньям салон открывался не раньше полудня, но я решила поторопиться и встать. К моменту, когда Бобби придет сюда и увидит, что кресло Рыцаря вырвано из пола целиком, мне хотелось бы оказаться как минимум километров за пять отсюда.
Когда я отлепила свое голое тело от голого тела Рыцаря и поднялась, весь мир неожиданно нырнул куда-то вправо. Я успела ухватиться за спинку дивана, прежде чем нырнула вместе с ним. Слава богу. Опустившись на пол, я посидела, прислонившись спиной к дивану, пока головокружение не прошло.
«Сегодня, наверное, надо поесть. Да у меня и выбора нет. Как только Рыцарь проснется, он непременно впихнет в меня завтрак – как всегда. Властный козел».
Я подумала о всех тех разах, когда он заставлял меня есть у него на глазах. В свое время я прямо ненавидела его за это – плакала и дулась, – но теперь понимала. Это был его способ любить меня. Рыцарь был единственным, кто заметил мое пищевое расстройство. Даже мы с мамой были потрясены, когда медсестра в больнице сообщила мне год назад диагноз – нервная анорексия. Но Рыцарь все время об этом знал. Более того, ему не было наплевать.
Харли же всегда было насрать на мой вес. Его не заботило, поела я или нет. Возможно, потому, что он вообще ни о чем не заботился. Включая меня.
Харли. Я поморщилась при одной мысли о нем.
Я снова попыталась подняться – на сей раз медленнее и с