Читать интересную книгу Император умрет завтра - Анатолий Гончаров

Девицы бросали гренадерам бумажные цветы и смеялись, когда букетики застревали в сбруе коней.

Радостные, возбужденные лица. Церемонные шляпы, порхающие платочки. «Вива!..»

Все дрянь.

Наполеон Бонапарт направлялся в оперу. Ажаны суетливо останавливали встречные фиакры. Улица Сан-Нике явно тесна для такого кортежа. Надо подумать о другом маршруте в Гранд Опера.

Верно, тесна стала улица. Не сумела вместить падающего и вновь взлетевшего к небу солнца. Окна полыхнули адским рыжим огнем и тут же осыпались желтоватыми осколками тускнеющего торжества. Карета подскочила и накренилась, продолжая движение как бы по инерции.

В эту секунду вздрогнул, должно быть, весь Париж.

Не стало улыбок и шляп. Ничего не стало. Истошно кричали лошади. Хлопнул выстрел. В щель раздвинутой занавески на миг уставилось белое, бессмысленное лицо полковника. Губы у командира конвоя дергались, но говорить он не мог. Полковник был контужен. Может быть, ранен.

Генерал Жюно вскочил с атласного сиденья. Хотел остановить карету.

— В оперу! — хрипло крикнул Бонапарт.

Полковник обессиленно сполз с седла в лужу вина, натекшего из раздавленного бочонка. Жюно махнул форейторам. Изуродованная карета, вихляясь и раскачиваясь, покинула улицу Сан-Нике. Позади остались недвижные тела людей, желавших увидеть своего кумира.

На лицах остывал блаженный ужас смерти.

Солнце садилось.

Десять торопливых секунд спасли жизнь первому консулу. В свою ложу он вошел совершенно спокойным. Публика не догадывалась о том, что произошло, хотя и не могла не слышать близкого взрыва. Вероятно, церемониальный залп дворцовых мортир в честь очередной победы. Они так часты сейчас, что по залпам салюта в Париже впору сверять часы всей Европе.

— Отлично сказано, сударь!

Публика в партере восторженно шелестела манишками и веерами.

— Вы слышали, как остроумно выразился месье Баррас?

— Вы слышали, что сказал Поль?..

— Вы слышали…

Бонапарт снял треуголку, аккуратно поправил на себе трехцветную перевязь и сел в кресло. Адъютант дал знак капельмейстеру. Оркестр заиграл увертюру. Пошел занавес.

Бонапарт думал о Жозефине. Она сказалась больной и не поехала в театр. Он был уязвлен, но не стал спорить. Сухо и насмешливо произнес: «Как вам будет угодно… гражданка Богарне!»

Если бы Жозефина поехала с ним, то обязательно задержала бы кортеж при виде ликующего народа на улице Сан-Нике, чтобы поприветствовать своих любимых парижан, которые называли ее теперь «Нотр-Дам де Виктори». Хоть на десять секунд, но задержала бы непременно.

Жозефина могла погубить, но спасла его. Она почувствовала, что должна остаться и сберегла для него эти десять секунд.

О, Богоматерь Победы! Простите ли вы своего гражданина Буонапарте?..

Музыка не мешала размышлять. Мешало другое. От великого до смешного один шаг, и актеры на сцене делали этот шаг. Им бы один день провести во дворце, где они смогли бы увидеть государей, потерявших свои государства, королей, лишившихся трона или генералов, проигравших в сражениях свои армии. Кто-то выпрашивает себе титул или корону, кто-то мечтает сохранить свободу и жизнь. Вокруг обманутое честолюбие, пылкое соперничество. Катастрофы, скорбь, скрытая в глубине души. Счастье и горе, которым не позволяют вырваться наружу. Все это подлинные трагедии, и воздух дворца насыщен их незримым величием. Быть может, и сам Наполеон Бонапарт, достигший величия и славы, наиболее трагичное лицо наступившей эпохи.

И что же? Разве кто-нибудь во дворце бегает из угла угол, выпучив глаза и заламывая руки: «О, моя египтянка, я умираю!»?

Кто-нибудь в такие моменты думает о своих позах и жестах?

Нет, все говорят о самом сокровенном — естественно убежденно, как говорит каждый, кто воодушевлен настоящим интересом и подлинной страстью. Трагедии на мировой сцене разыгрываются вполголоса, и только какие-то едва угадываемые нотки позволяют услышать почувствовать нестерпимую боль, раздирающую сердце.

А, с другой стороны, разве эти люди в партере, увлеченные фальшивым действом, способны тонко услышать и распознать трагедию? Несколько минут назад Франция внезапно оказалась на краю бездны, а здесь все взоры были прикованы к декольте и бриллиантам. Позы — то чувственные, то целомудренные, то надменные — все пускается в оборот зависимости от обстоятельств и мизансцен. Так где настоящий театр?..

Генерал Жюно, сидевший позади Наполеона, подался вперед и тихо сказал:

— Сир, прибыл министр Фуше.

— Разве он еще не видел этой постановки? Премьера а год назад, если не ошибаюсь.

— Он желает доложить… Покушение организовали роялисты. Граф Прованский…

— Передайте Фуше, что меня не интересуют политические убеждения уголовных преступников. Я не хочу смотреть два спектакля одновременно.

Жюно удержал смешок, застрявший в горле.

— Слушаюсь, сир!..

— Чтобы приготовить яичницу, нужно по меньшей мере разбить яйца, раздраженно продолжил первый консул. — Пусть Фуше составит полный список главарей якобинцев. Всех вождей или принимаемых за таковых. Их сейчас не меньше сотни. Они должны быть арестованы без промедления. Левая оппозиция отдохнет, наконец, от политики в Гвиане и на Сейшельских островах. Список представить сегодня к вечеру.

Жюно вышел, но почти сразу же и вернулся.

— Простите, мой генерал… Фуше в затруднении. Он настаивает, что в данном случае якобинцы ни при чем. Адскую машину на Сан-Нике взорвали роялисты.

— В таком случае мне остается предположить, что сам Фуше туда ее и доставил… Поймите хотя бы вы, Жюно! Это не имеет значения. Важен повод. Из каждого повода нужно уметь извлекать двойную политическую пользу. Как это и стремится делать Фуше.

Чтобы приготовить яичницу, нужно по меньшей мере разбить яйца. Отведать яичницы желала Англия. Но с яйцами она промахнулась ровно на десять секунд. Возможно, именно потому, что проявила ненужную щепетильность в выборе тех, чьими руками убрать Бонапарта. А после сегодняшней неудачи — убежденная, что он, не колеблясь, расправится со всеми роялистами, — Англия прибегнет к услугам якобинцев. Недалекие, невежественные революционеры никогда не поймут, что с их ретивой помощью Англия попытается восстановить на троне Бурбонов, столь послушных ее воле. В итоге якобинцы все равно окажутся на Сейшельских островах, если не в каторжных тюрьмах. Так что Наполеон Бонапарт своим поручением министру полиции опережает события минимум на два хода: «Вива Нотр-Дам де Виктори!..». Наполеон был прав. Дело не в том, что тяжкая судьба непримиримых якобинцев, многим из которых так и суждено было вернуться из ссылки, оторвала от радикалов ту часть оппозиции, которая могла вполне примириться с новым порядком вещей во Франции, ибо эта часть уже догадывалась, куда движет процесс. Не на два хода вперед заглядывал Наполеон — в конце концов на это способен и английский премьер Уильям Питг. Но тот мыслил в узких европейских рамках, где ее политические ходы так или иначе повторяются, Наполеон смотрел на Восток. Россия — вот где укрыты ключи к мировому господству! Там сходятся все концы и начала мировой политики. Война с Россией бессмысленна и не нужна. Ни сейчас, ни потом. Напротив. Установить самые прочные связи с российской империей, через ее южные границы вторгнуться в Индию — неисчерпаемую колонию британской короны — и где будет Уильям Питт со своей политикой? Где он окажется со своими напыщенными лордами, когда континентальная блокада перекроет все торговые пути? У ног Наполеона Бонапарта — где же еще ему предстоит оказаться?

Политика и дипломатические интриги, войны и государственные перевороты, потешно именуемые освободительным движением, все драмы и трагедии человечества, подвиги и измены, обретения и потери, кровь и боль — все это не что иное, как борьба рынков. Кто владеет рынками, тот владеет миром. А толпе достаются красивые фразы политиков, глоток дешевого вина цвета крови и надрывные монологи балаганных актеров.

Сейчас, на рубеже не только столетий, но и эпох, безнадежно устаревают даже формы разрешения извечного социального конфликта между властью и подданными. Хаос будет побежден. Бесчисленные князьки бесчисленных лоскутных «государств» перестанут развлекать своих фавориток самодеятельными войнами. Две или три гигантских, опустошительных войны оставят на земле только великие нации, которым и суждено править миром и двигать вперед разумную цивилизацию. Эту цель якобы преследуют и масоны, атакующие любую власть, кроме той, которую желают видеть они, — послушную, слабую, трусливую, способную лишь убивать. Он посещал их ложи, когда это могло помочь офицерской карьере жаждавшего военной славы корсиканца. Он играл в эти игры, пока не увидел всего того, что масонство ритуально скрывает за обжигающими душу словами «свобода, равенство и братство». Необузданная, низменная, патологическая страсть к порокам. Вульгарная и циничная проповедь натурализма: ничто не должно сдерживать страстей человека — ни закон, ни религия, ни власть. Права нации — ничто, права индивида, облеченного доверием «братьев», — все. Что им законы Природы? Они сами «архитекторы Вселенной». А кто такие эти масоны высшего градуса, называвшие себя гражданами Франции — Марат, Дантон, Робеспьер, Гюллен, Наше, Теруан, Пролю, Прейер, Мирабо, Давид и все прочие, чьими именами восторженно грезила развращенная французская знать, первой же и подвергнутая ими жестокому избиению? Ни один из них не помышлял о благе и национальном величии Франции. Честь они втоптали в грязь своих пороков, а жажду блага насытили кровью наивных «братьев», бегавших на тайные сборища в ложи «Великого Востока». Ко дню революции 1789 года весь французский двор, все аристократы, кроме самого Людовика XYI и несчастной Марии-Антуанетты, были членами Масонских лож. Король хорошо себя показал. Он надел красный колпак. Ему дали выпить. Он обрадовался. Дураку отрубили голову.