Читать интересную книгу Знаки перемен (сборник) - Татьяна Трубникова

Если быть честной самой с собой, Ли на самом деле вовсе не скучала о своем сыне от Германа. Она заливалась слезами, обнимала его, совала деньги – только с одной целью: это станет известно Герману. Ее сын – единственная ниточка, связующая ее с Германом. А вдруг он, наконец, увидев ее горячую любовь к сыну, сменит гнев на милость? Ли часто мечтала о нем, закрывала глаза, терпя поцелуи Лешеньки, представляя, что это – Герман…

…Прошло еще несколько лет.

Ли по-прежнему часто смотрелась в зеркало. Для своих сорока она выглядела великолепно. Ей так казалось. Она «не видела» поблекшей кожи, отвисших мышц, погрустневших глаз… Она хороша! Да больше тридцати ей никто не даст, хоть кого спроси…

Лешенька на заводе зарабатывал немного, она – посудомойкой – тоже. Тут еще «перестройка» грянула. Заводских всех выбрасывали на улицу. Тут уж не до жиру. Водка по талонам! Достать, конечно, можно, но каких денег это стоит! Нарядов у Ли почти не осталось. Пару платьев устаревшей моды. Да ну их! Не нужны они ей. Она давно поняла, что не в нарядах дело… Дело в походке, красоте тела и движений! Двигаться надо так, чтобы мужчина, глядя на нее, видел бы ее вовсе без одежды!

Пришла беда. Сестры-близняшки, Ли и Людмила узнали, что их мать умирает. Саркома. Людмила все ездила к ней в больницу, носила бесполезные ненужные грибочки с картошкой, а Ли пила… Потом врачи сказали, что операцию они сделать могут, но их мать умрет на операционном столе. Или два месяца – дома…

Ли привезла мать домой. Она ходила за ней, стирала простыни и тряпки, ужасно пахнущие страшной болезнью, покупала на ее пенсию и свои крохи дорогие обезболивающие, убирала, проветривала, не досыпала, вскакивая по малейшему зову матери, готовила кашки… Мать худела. Лешенька починил в доме матери Ли всю сантехнику, повесил новые веревки для белья, прикрутил разболтавшиеся ручки у дверей…

Когда мать умерла, Людмила приехала накрыть стол для поминок, а Ли пила… Она чувствовала себя потерянной, и, вспоминая себя молодую, понимала, что никогда по-настоящему не интересовалась матерью. Мать готовила вкусные щи. Мать выгнала ее первого мужа. Вот главное, что ей запомнилось. А еще как она дала ей стеклярусные бусы на Первомай в далеком шахтерском городке…

В свое время Ли перевезла в квартиру Лешеньки несколько предметов своей обстановки, с которыми не расставалась никогда: высокий торшер, репродукцию с картины Брюлова «Девушка с виноградом» в такой великолепной раме, что она была достойна настоящей картины, и старенькое кресло с вытянутыми подлокотниками, узкое, как сиденье пилота, как раз по моде шестидесятых, но говорят, сейчас прямо такое модно. Девушка на картине была как живая. Ли ее очень любила. Красивая. Не такая красота, как в наши дни, но все равно! Кресло. Сколько раз она мечтала, сидя в нем! …Ушло, все ушло за несколько бутылок. Но разве она не помечтала, выпив их?! Хоть еще раз, но помечтала. Не жалко! Постепенно в их с Лешенькой квартире остался только старый диван, простой деревянный стол со стульями и кухонные шкафы со сломанным текущим холодильником. Ах, да. Еще кошка Мурка. Недоверчивая к чужим, но ласковая к хозяевам. В пустой квартире легче дышится. Да и мишура все это. Вещи. Вся цена им – бутылка. Монахи, вон, вообще без вещей живут. Вещи – это наши глупые привязанности. Как игрушки у детей. Это то, что тянет нас вниз, не дает взлететь и мечтать…

…Их с Германом сына Ли совсем не видела. И Германа тоже…

Пришел день, когда старший сын Ли, Сашенька, приехал в ее пустую квартиру с девушкой и сказал:

– Мы женимся через две недели. Приходите к нам на свадьбу.

Ли так обрадовалась им, что не знала, куда усадить и чем накормить. Да и не было у нее ничего, чем кормить. Пирожные позавчерашние. Да чай. Девушка осторожно отхлебнула из потемневшей у ручки чашки с крошечной выщербленкой, покосилась на пирожное, но есть не стала.

Когда они ушли, а пробыли они всего минут двадцать от силы, Ли вдруг ощутила странную пустоту. Такого с ней никогда не было…

Мысли ее кружились и прыгали. Хотелось выпить. Ей уже давно так этого не хотелось. Пила, потому что иначе начинала болеть голова и ломить тело. Вроде и не хочешь, а выпить надо. А тут прям выпить захотелось. Девушка такая хорошая. Правильная такая девушка… Красивая. Немного похожая на нее, но какая-то не такая… Не помчится за мечтой.

Скоро свадьба старшего сына! Какой ужас! Так и до внуков недалеко. А ей всего со… Тьфу! Кому нужен этот возраст? Она хороша. Даже слишком. Когда она катала в коляске маленького Сашеньку, никто и не думал, что она – его мать! Внуки ей тоже будут к лицу: непохожа она на бабушку.

Но это все неважно, это не главное… Одна самая яркая мысль жгла ее: на этой свадьбе она увидит Геру. «Конечно, он будет с этой своей врачихой. Образованную отхватил! С ребенком. Ну, и ладно. Она страшна, как смертный грех. Жирная, не обхватишь. Даром, что молодая. Ну, и ладушки. Что мне за дело? Я увижу его». Ревность даже не задела Ли. Она чувствовала себя чистой и великодушной. В сущности, она такой и была.

Но Герман пришел один. С их почти взрослым сыном. Ли привела Лешеньку.

Гостей было немного. От обилия выпивки и закуски у Ли разбегались глаза. «Молодец, сынок! Сразу видно, мой».

Место, которое молодые выбрали для своей свадьбы, было необычным. Загородный дворец-усадьба. Они сняли ее целиком. По легенде булочник Филиппов полтора века назад построил его для своей любовницы цыганки. На высоком холме над рекой. Так же высоко, как была высока его любовь. Дворец, весь утремленный ввысь, имел, тем не менее, всего три этажа, правда, с высоченными потолками. Лепные карнизы, скульптуры амуров и демонов придавали дворцу совсем уж сказочный вид.

При советской власти и купец Филиппов, и цыганка (или их потомки) куда-то сгинули, уступив место спортсменам-олимпийцам, поскольку прекрасная природа и воздух были оценены по достоинству. Когда дворец перестал вмещать всех атлетов, рядом пристроили гостиницу. К ней присоединились корпус столовой, стадион, бассейн и прочие спортивные сооружения. Во дворце остался огромный, всегда пустующий банкетный зал, который, видимо, так никогда и не разбивали на комнатки-клетушки, и он остался в первозданном виде. В отдельных помещениях – ванны с гидромассажем и кабинеты спортивных врачей.

Вид на реку с вершины холма, когда-то столь чудесный, теперь весь был скрыт разросшейся зеленью деревьев и кустов. Лес, лес до горизонта. И мчащиеся облака. Банкетный зал имел свой, отдельный выход в сторону реки. Мраморные ступени, симметрично, полукругом, поднимающиеся к залу, поручни с лепниной… Во всем этом великолепии раньше Ли чувствовала бы себя королевой, пришедшей к вассалам на бал. Но ни одна подобная мысль почему-то ни разу не посетила ее.

Был конец июня. Ли смотрела на зелень кустов. Цвела очень поздняя сирень. Это было столь удивительно, что Ли подумала: «Надо же, какая красота. Просто чудо».

Труднее всего ей было дождаться начала. Когда, наконец, можно будет сесть за стол и кричать «горько!». Молодые все не ехали и не ехали. Где они могут болтаться с друзьями? Ли потихоньку бросала горячие взгляды на Германа. Тот их не просто не видел – он их не замечал.

Конечно, Ли выпила перед тем, как ехать сюда. Она увидит Геру! Какая-то струна дрожала внутри от одной этой мысли. К тому же она и привыкла пить перед встречей с ним. Всегда так делала. Чтобы жар тела и блеск глаз был ярче. Да и кто это заметит, что она выпила? Никто ничего не поймет.

«А вдруг их с Германом, как родителей жениха, заставят целоваться?! Надо же молодым показать, как это делается. Так положено. А кому еще? Больше некому. Мать невесты – разведенная. „Ах, ты. Совсем из головы вылетело. Герман же – не отец Саши. Отчим… Ну и что?“ Фантазию Ли уже ничто не могло остановить.

Но прошло все совсем не так, как ей мечталось. В самом конце праздника, когда Ли была пьяна почти до невменяемости, ей почему-то вспомнилось, как она мечтала о пикнике с Вадимом Соломоновичем. И чем он кончился…

„Жизнь моя! иль ты приснилась мне? Словно я весенней, гулкой ранью проскакал на розовом коне…“ Или как это там… У этого, как его… Неважно».

…Целоваться их не просили.

Герман танцевал. Но не с ней. Как он двигался! Боже мой! Эти молодые, как куры… Он один – орел.

Герман танцевал весь день, без устали. С девочкой-свидетельницей, упругой, налитой, деревенской, румяной. Все смотрели на них и удивлялись.

Лешенька смотрел на Ли и пил, пил, пил…

Ли смотрела на Германа и тоже пила.

На свадьбе сына Ли была ее сестра Людмила с мужем, старшим сыном, ровесником Саши, и дочерью восемнадцати лет. Дочь звали Галей. Она лихо отплясывала, крутя плиссированной короткой юбочкой.

«Надо же, совсем невеста, – думала про нее Ли. – Понарожала Людка».

И вдруг, неожиданно для себя, ощутила к этим взрослым совсем детям, своим племянникам, как волной накрывшее ее тепло. «Что это? Неужели Любовь?!» Ли всегда узнавала ее по щемящему чувству неуверенности. Непрошеные слезы готовы были запроситься на глаза. «Фу, как глупо. А вот бабушкой первая я стану. Незавидное первенство. Ха».