Или вот философ изображает поэта В.Кириллова и критика Семена Радова, громившего-де русскую культуру. На самом деле последнего звали Родов Семен Абрамович (1893–1968). А Радов Георгий Георгиевич (Вельш) – очеркист, покойный муж ныне здравствующей поэтессы Риммы Казаковой.
Да, Кириллов и Родов громили. И что, никто не давал им отпора? А чего стоит хотя бы одна строка Маяковского:
Герасимов, Дорогойченко, Кириллов, Родов —
Какой однообразный пейзаж!
В статье много и другой литературногазетной чепухи, но я вспомнил философа не по этой причине, а из-за той замшелой тупости, которой статья начинается: «В.И. Ленин русский народ не любил… Русские для него – нация, никакими достоинствами не обладающая» и т. п. Дядя философ, съездили бы вы в названные хозяйства и спросили бы их руководителей и рядовых работников, чего это одни из них до сих пор портреты не любившего их человека в кабинетах держат, другие – даже доныне не отказались от его имени, коим назвали когда-то свои хозяйства, третьи – памятники ставят человеку, считавшему русский народ никакими достоинствами не обладающим. Это после стольких-то лет телевизионно-газетно-думского поношения Ленина! Чего стоит одна лишь малограмотная чушь председателя Думы Грызлова, которому Троцкий с того света шепнул, что Ленин добивался поражения России в войне против Германии.
Вот и послушали бы вы, философ, допустим, Виктора Николаевича Клюева. Он тоже кандидат наук и свое дело вон как знает, в Оренбуржье пальмы выращивает. Наверняка не думает он, допустим, и того, что Алексей Толстой как уехал из России, так и сгинул где-то за бугром. Право, послушали бы. Ведь тут великая философская загадка. Может быть, и ноги потом удалось бы унести… Но в любом случае не забудьте зайти в колхозную библиотеку и попросить там воспоминания Горького о Ленине. Там есть и такие строки: «Я нередко подмечал в нем черту гордости Россией, русскими, русским искусством. Иногда эта черта казалась мне странно чуждой Ленину и даже наивной, но потом я научился слышать в ней стыдливый отзвук глубоко скрытой, радостной любви к своему народу». Кому же верить – газетному философу, видавшему Ленина только в Мавзолее да на своем партбилете, в ужасе сожженном при первом шорохе контрреволюции, или великому писателю, близко знавшему Ленина долгие года?
А ваш Собор, г-н Гундяев, с самого начала вместо того, чтобы сближать и примирять русских людей, сеял раздор и вражду посредством антисоветчины, коммунофобии, поношения Ленина. Вот что сказал на первом же Соборе член его Думы, один из ваших нынешних подписантов Вася, бывший первый секретарь райкома комсомола, а потом член ЦК КПСС, и, конечно, обладатель ордена Ленина да еще и множества советских и антисоветских премий: «Мастера переделывать мир, любители нового мирового порядка в 17-м году знали, что делать. Знают они и сейчас. Разрушение русского национального сознания продолжается и сию минуту». Они! То есть те же самые. Коммунистов, в 1917—1922-м и в 1941—1945-е годах во главе народа спасших страну, выведших ее на мировую вершину, – и демократов, пустивших по ветру пот и кровь многих поколений русских людей, оратор представил разными поколениями одной идеологической шайки.
А еще раньше он требовал: «Крепостное право, основанное на марксизме, должно исчезнуть!» Ну, исчезло, Вася, следа не осталось. И что выросло на месте «крепостного права», кроме твоих орденов да премий?
А как на Восьмом Соборе глумился над вчерашним днем народа парторг Крупин! Сколько он зла посеял, скольких оттолкнул от Собора! Тоже ставил на одну доску творцов и грабителей, спасителей и убийц, причем с бесстыдной прямотой: «Для меня слова „коммунист“ и „демократ“ синонимы!» Из этого следует, что сам он лет тридцать был родным братцем Валерии Новодворской, а потом бросил бедную девушку на произвол судьбы и удрал на сладкие харчи в Духовную академию.
В антисоветском рвении Крупину, как и некоторым другим подписантам, делить с академиком Гинзбургом нечего, – в одной упряжи с ним бредете, православные, одну песенку гнусаво тянете.
* * *
Православные патриоты неоднократно подчеркивают, что письмо против клерикализации подписали всего лишь «несколько академиков». Ну, а у нас, мол, «более сорока известных имен», да еще и другие. Мне лично почти половина этих имен, к сожалению, совершенно незнакома. Ни в биографических, ни даже в телефонных справочниках я не нашел никаких следов, например, Сергея Котькало, Андрея Печерского, Александра Стрижева… А они, вишь ты, ставят под манифестом свои имена рядом с именами чемпиона мира Анатолия Карпова и Героя Советского Союза Владимира Карпова, рядом с Распутиным, Беловым, Прохановым. Они фигурируют в центральной прессе, сокрушают академиков…
А кто такая, например, Галина Боголюбова, стоящая третьей в списке? Ну, член Общественной палаты, как Ганичев и Бородин, променявшие на это звание свое писательское первородство. А что за ней еще? Только после публикации обоих писем случайно выяснил: почитательница Малевича, пишущая во славу его такие вот сочинения:
Я брожу по квадратным улицам,
мой взгляд окружают квадратные дома,
люди блуждают по квадратным лужам,
меня гнетет квадратная тоска.
И сама же резюмирует: «Не случайно Малевич нарисовал квадрат. Это отражение целой философии». Прекрасно! И не случайно Михаил Швыдкой, киргиз с квадратными мозгами и главный заботник русской культуры, недавно за этот квадрат выложил на бочку из народной казны миллион долларов. Да, прекрасно. Только дома – тоска это все-таки не рифма. И непонятно, почему люди блуждают по лужам, когда можно обойти. И что такое «квадратная тоска»? А бывает треугольная, овальная или кубическая?
Впрочем, дело совсем не в изящных философских стихах красавицы Боголюбовой, а в том, что, вступив на стезю количественных подсчетов и противопоставлений, православные патриоты не понимают, как это опасно.
Один из них в разговоре со мной ужасно возмущался подборкой читательских откликов в поддержку академиков, которую дала «Советская Россия»: «До чего дошел Чикин, а!»
От В. Чикина хорошо бы услышать ответ на два вопроса по этой теме. Во-первых, почему «Советская Россия» в свое время предоставила трибуну служителям церкви? Не «Известия», не «Труд», не «Московская правда», а именно она, тогда еще орган ЦК КПРФ с миллионным тиражом, а потом – все равно газета коммунистической оппозиции. Во-вторых, почему после нескольких лет нежной дружбы, доходившей под Пасху и на Рождество до трогательных портретов на первой полосе тов. Зюганова и Чикина в обществе патриарха, в конце концов, дружба все же пресеклась и святые отцы исчезли со страниц газеты? Не потому ли, что они не знали устали в поношении Советской эпохи?
А сейчас я ответил: «Если Чикин хотел быть честным, то он обязан был дать такую подборку». – «Да разве ты не знаешь, как делаются такие подборки! – воскликнул православный собеседник. – Всегда в газете можно найти отклики на любой вкус». Это был ответ человека, давно привыкшего к манипуляциям. «Дорогой мой, – ответил я, – ты не понимаешь время, в которое живешь. Сейчас очень многое поддается проверке. Так вот, в первые два-три дня „СР“ получила по Интернету около 60 откликов, из коих лишь 7–8 поддерживали вас, остальные – академиков. Кем же был бы Чикин, если дал бы подборку в вашу поддержку? „Завтра“ получила 39 откликов, из них только 5–6 в вашу пользу. Есть все основания думать, что и позднее как по Интернету, так и по обычной почте письма шли в такой же пропорции».
* * *
Между прочим, один автор обращался к православным патриотам: «Опомнитесь! Сейчас Россия не та, что сто лет назад!» А что было сто лет назад или даже сто пятьдесят?
Что писал на сей счет Белинский, все знают. Но вот сам Пушкин. Он сожалел об этом, но отмечал как факт «в нашем народе презрение к попам и равнодушие в отечественной религии… Может быть, нигде более, как между нашим простым народом, не слышно насмешек насчет всего церковного» (Заметки по русской истории XVIII века). Да еще и сам к этому руку приложил.
Прошло восемьдесят лет… 16 января 1902 года Лев Толстой писал из Гаспри в Крыму царю Николаю:
«Любезный брат!
Такое обращение я счел наиболее уместным потому, что обращаюсь к вам в этом письме не только как к царю, сколько как к человеку – брату. Кроме того еще и потому, что пишу вам как бы с того света, находясь в ожидании близкой смерти».
Писатель был тяжело болен, со дня на день ожидали его кончины. И вот в этом письме «как бы с того света» человек, который знал родной народ несколько лучше, чем Валентин Распутин, Василий Белов и Владимир Крупин совокупно, писал царю:
«Ваши советники говорят вам <…> что русскому народу как было свойственно когда-то православие и самодержавие, так это свойственно ему и теперь и будет свойственно до конца дней и что поэтому для блага русского народа надо во что бы то ни стало поддерживать эти две связанные между собой формы: религиозного верования и политического устройства. Но ведь это двойная неправда. Во-первых, никак нельзя сказать, чтобы православие, которое когда-то было свойственно русскому народу, свойственно ему и теперь <…> Во-вторых, если справедливо, что народу свойственно православие, то незачем так усиленно поддерживать эту форму верования и с такою жестокостью преследовать тех, которые ее отрицают» (ПСС. М., 1984. Т. XIX–XX, С. 503).