Ветер донес далекие звуки Уил-Деворана: тихое дребезжание и лязг мехов, качающих воду с нижних уровней шахты, слегка приглушенные начавшим моросить дождем. Это были звуки работающей шахты, и они радовали сердце каждого настоящего уроженца Корнуолла.
– В этом году попалась богатая жила, – пробормотал он.
Когда он заговорил, женщина вздрогнула, но не обернулась. Проклятая ее скрытность. Она, видно, будет молчать, пока они не приедут в Пендурган.
Между тем ему надо продумать план действий. Слуги не посмеют задавать ему вопросы. Но Агнес... Он должен будет что-то ей сказать. Надо будет придумать разумное объяснение, каким образом получилось, что он поехал в Ганнислоу один, а вернулся оттуда со взятой на попечение молодой женщиной.
И еще надо решить, как ухитриться держаться от нее подальше.
Да будь все трижды проклято!
Мимо кареты устало прошел последний мул в сопровождении двоих неулыбчивых мужчин, лица и одежда которых были заляпаны грязью, отчего люди выглядели тусклыми, невыразительными. На них были широкие, жесткие на вид шляпы со странными маленькими огарками свечей, торчащими на полях.
По спине Верити пробежала дрожь. Что это за место? Она выросла в поросших зеленью низинах Линкольншира, где природа разительно отличается от этой безжизненной местности. Даже расположенный в страшной глуши обветшалый дом Гилберта в Беркшире удобно устроился среди лесистых холмов. Никогда в жизни она не слышала о таких местах, как это, где почти нет деревьев, а те немногие, что попадались, стоят голые и черные, такие же безрадостные, как и земля. Все вокруг мрачное и чужое: и необычные развалины, и скалистые, поросшие вереском пустоши. Все однообразно серое.
И тут дождь пошел всерьез, как будто лорд Харкнесс устроил это специально для нее. Сильный ветер хлестал карету так, что она сотрясалась и раскачивалась, двигаясь по изрезанной колеями дороге. Верити сидела, забившись в угол, пока их качало из стороны в сторону, а шум ветра смешивался с визгом колес кареты и превращался в пронзительный, жуткий вой.
Верити крепко держалась за кожаный ремень. Ей следовало отвернуться, не смотреть на печальный, негостеприимный пейзаж, но тогда у нее возникло бы искушение переключить внимание на сидящего рядом с ней незнакомца. Она не могла не заметить его замкнутость и мрачность, и ее еще больше начинал бить озноб всякий раз, когда из-за тряски кареты ее бедро соприкасалось с бедром лорда Харкнесса.
Дождь начал хлестать еще неистовее, и карета замедлила ход. Из-за колес летели куски грязи, которые заляпала все окно. За несколько минут зловещий вид на вересковую пустошь был полностью закрыт.
Верити наконец отвернулась от окна, закрыла глаза и представила себе, что, когда она их откроет, увидит солнце и милые зеленые долины Линкольншира.
Почувствовав рядом с собой легкое движение, Верити открыла глаза. Чтобы узнать, в чем дело, она, не поворачивая головы, так чтобы сидящий рядом с ней мужчина не мог этого заметить, скосила глаза в его сторону. Всего на дюйм она повернула голову, чтобы иметь возможность взглянуть на него из-под полей своего капора. Мужчина смотрел прямо перед собой. Свою шляпу с высокой тульей он бросил на один из ящиков, стоящих на противоположной скамье. В тусклом свете кареты волосы его казались черными, как вороново крыло. Они были довольно длинными, закрывали уши и слегка спадали на высокий воротник рубашки. Верити показалось, что они серебрятся на висках, но это могло быть игрой света. Она видела твердую челюсть и крупный нос с небольшой горбинкой. Глаз его она не видела, да и не стремилась к этому, помня тот момент, когда встретилась с ним взглядом на городской площади.
Вдруг экипаж резко наклонился, прижимая Верити к спинке сиденья, как будто они поехали вверх по крутому склону. Дождь барабанил по окну, смывая налипшую на него грязь. Перед Верити предстал такой вид, что она открыла рот от удивления. На вершине холма вересковая пустошь уступила место густому темному лесу. Лес был черный и мрачный, такой же зловещий, как все, что она видела за время поездки из города, и все-таки он выглядел неуместным после нескольких миль голой пустоши. Казалось, стволы деревьев волшебным образом появлялись прямо из гранита.
Верити сердцем чувствовала, что за этим мрачным лесом находилась цель ее путешествия – Пендурган.
– Мы уже почти приехали, – сказал лорд Харкнесс, уставившись на Верити, пока она с любопытством выглядывала из окна. – Там впереди Пендурган. Мой дом.
Достигнув вершины холма, они въехали на бугор, окруженный деревьями; если она не ошибалась, это были каштаны. Подумать только! Каштаны, пышно растущие на граните. Кто-то затратил неимоверные усилия для того, чтобы защитить или спрятать дом.
В этот момент Верити его увидела. Он больше был похож не на дом, а на маленький старинный замок. Серый, приземистый, с толстыми крепкими стенами, которые только в двух местах были прорезаны высокими, узкими, похожими на щели окнами. Остальное казалось монолитным, неукрашенным, совершенным куском гранита. Казалось, здание поднялось прямо из камня под ногами.
Боже правый! Это место было похоже на те, в которые входят, но из которых никогда не выходят. Оно было зловещим и враждебным. Толстые стены закроют человека, как в тюрьме.
Карета проехала через сводчатые ворота в толстой наружной стене и оказалась в просторном внутреннем дворе. Хотя с этой стороны здание выглядело менее внушительно, чем снаружи, – по крайней мере здесь были окна, множество окон, – оно все равно производило впечатление сурового, негостеприимного, грубого.
Карета остановилась. Рыжий лакей распахнул дверцу со стороны Верити и выдвинул ступеньку. Верити осторожно взялась за его руку и спустилась на землю. Дождь продолжал хлестать по посыпанной гравием подъездной дорожке, и пока Верити стояла рядом с каретой, не зная, что делать, она поплотнее закуталась в плащ.
– Отнеси ее сундук в большой холл, Томас, – громким, резким голосом сказал лорд Харкнесс лакею. – Джаго, отгони экипаж к кухне и выгрузи остальное, потом укрой лошадей от дождя.
Он быстро повернулся к Верити, схватил ее повыше локтя и потянул в сторону нескольких деревянных дверей. Он первый раз до нее дотронулся, и его прикосновение было настолько грубым, что ее передернуло. Не от страха, потому что она знала: он это сделал, чтобы они оба могли побыстрее укрыться от дождя, а не для того, чтобы продемонстрировать жестокость. Однако было что-то еще, что заставило ее вздрогнуть и покраснеть, отчего кожу под его пальцами закололо как иголками. Она не могла сказать, что это было, но испугалась больше, чем всего остального, происшедшего за этот день.