Читать интересную книгу Темная богиня - Диспейн (Деспейн) Бри

— Может, не пойдем сегодня в боулинг? — спросила я, отстранившись. — Уже поздно, да и настроения что-то нет. Лучше в другой раз.

— Конечно, но за тобой должок, — Пит повел меня к грузовику, обнимая за плечи. — Поедешь с Джудом, там тепло и уютно. Я поведу «Короллу», а потом отвезу тебя домой, когда разгрузимся. Может, выпьем кофе на обратном пути?

— Отличная идея. — На самом деле меня затошнило при одной только мысли о крепком кофе, а от вида пасмурного лица брата вообще захотелось провалиться сквозь землю.

— Он не должен был оставлять тебя одну, — процедил Джуд себе под нос.

— Да, но Пит думал, что так будет безопаснее для меня. — Я вытянула пальцы к обогревателю.

— Кто знает, что могло случиться. — Джуд нажал на газ. За весь вечер он не проронил ни слова.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ЧЕРИТИ НИКОГДА НЕ ПОДВОДИТ[6]

Я бесцельно прослонялась по дому целое утро, как призрак, с той разницей, что это за мной по пятам гнались привидения.

Все ночь напролет мне снилось лязганье машинной дверцы и таинственный звук, несшийся на высокой ноте непонятно откуда. Горящие глаза Дэниела вновь следили за мной, в них полыхало голодное пламя. Несколько раз я просыпалась, обливаясь холодным липким потом.

После полудня я села за сочинение о войне 1812 года, но то и дело устремлялась взглядом, а заодно и помыслами к ореховому дереву за окном. Переписав вступительное предложение в десятый раз, я мысленно дала себе пинка и спустилась в кухню, чтобы заварить ромашкового чая.

Пошарив в кладовке, я достала бутыль жидкого меда в виде медведя. Именно этот сорт я обожала в ту пору, когда готова была питаться одними бутербродами с заботливо срезанной коркой, щедро намазанными арахисовым маслом и медом одновременно. Но теперь масса, по каплям вытекавшая из бутылки в крепкий чай, показалась мне слишком тягучей и зернистой. Я завороженно наблюдала, как сгустки меда исчезают в глубинах дымящейся кружки.

— Найдется еще чайку?

Я подпрыгнула от неожиданности, услышав отцовский голос.

Стянув кожаные перчатки, он расстегнул шерстяное пальто. Его нос и щеки раскраснелись от мороза.

— Мне не помешало бы выпить чего-нибудь бодрящего.

— М-м-м, конечно, — я вытерла лужицу чая с кухонного стола. — Будешь ромашковый?

Папа сморщил красный, как у оленя Рудольфа,[7] нос.

— В шкафу был еще мятный, сейчас достану.

— Спасибо, Грейси. — Отец пододвинул себе стул.

Сняв с плиты чайник, я налила ему в кружку кипятка.

— Тяжелый день?

В течение последнего месяца отец был так занят сбором пожертвований и бесконечным чтением у себя в кабинете, что мы уже давно толком не разговаривали.

Папа обхватил пальцами горячую кружку.

— У Мэри-Энн Дюк опять воспаление легких. По крайней мере, очень похоже на то.

— Как жаль. Я заходила к ней только вчера вечером, она казалась усталой, но я и подумать не могла… Она поправится?

Мэри-Энн Дюк была старейшей прихожанкой отца. Я знала ее, сколько помнила саму себя; мы с Джудом помогали ей по хозяйству с тех пор, как последняя из ее дочерей переехала в Висконсин. Тогда мне было двенадцать. Мэри-Энн, в сущности, заменила нам бабушку.

— Она отказывается идти к врачу. Все, на что она согласна, — это чтобы я молился за нее, — вздохнул отец. Он совсем осунулся от усталости, будто здание приюта давило на его плечи своей тяжестью. — Некоторые люди верят в чудеса.

Я вручила ему пакетик мятного чая.

— Разве не для этого Господь создал медицину?

Отец фыркнул.

— Вот иди и скажи об этом Мэри-Энн. Даже твоему брату не удается вразумить ее, а ты ведь знаешь, как она его любит. Если бы она вовремя обратилась к врачу, то спокойно могла бы завтра петь. — Отец печально опустил голову, чуть не задев кончиком носа край своей кружки. — Где же я теперь найду ей замену? Сбор средств на следующий семестр начнется уже завтра!

Папа считал, что каждый имеет право на добротное христианское образование, а потому дважды в год устраивал благотворительные встречи в своем приюте и принимал пожертвования для Академии Святой Троицы. Мэри-Энн Дюк, которой уже перевалило за восемьдесят, всегда исполняла печально известное соло «Святый отче, помилуй нас», а папа, директор и другие члены попечительского совета распространялись о милосердии и любви к ближнему. По мнению мамы, отец столько сделал для общины, что мы с братом уже сами могли претендовать на собранные средства.

— Наверное, стоило позвать в этот раз детский хор, — сказал папа и отпил из кружки. — Помнишь, как было весело, когда вы с Джудом пели вместе с друзьями? Лучшего хора не нашлось бы в целом штате.

— Да, правда, — тихо сказала я и поболтала ложкой в чае.

На кухне вдруг стало холодно, а может, мне просто показалось. Меня удивило, что отец вспомнил о нашем хоре. Действительно, в ту пору, когда Дэниел еще жил у нас, мы с ним и Джудом организовали домашний кружок пения, но просуществовал он всего несколько месяцев, пока не лишился ведущего тенора. Голос Дэниела, нынче хриплый и резкий, прежде сделал бы честь даже ангелу — он обладал глубиной и чистотой, невероятными для такого сорванца. Забрав Дэниела от нас, его мать нанесла тяжелый удар не только хору и нашей семье, но в первую очередь своему сыну.

— Попробуй ты, — сказал папа.

Я опять пролила чай.

— Что — я?

— Ты могла бы спеть вместо Мэри-Энн, — папа оживился, на его лице появилась широкая улыбка. — У тебя прекрасный голос.

— Я уже лет сто не практиковалась! Буду квакать, как жаба.

— Для нас это было бы спасением, — отец ласково накрыл мою руку своей ладонью. — К тому же тебе самой не помешает душевный подъем.

Я уставилась в свою кружку. Терпеть не могу, когда папа вот этак читает мои мысли, будто пасторский сан наделил его сверхъестественными способностями.

— Хочешь, я буду тебе подпевать? — послышался сзади голос Черити. Она вошла с улицы, держа в руках целую охапку библиотечных книг. — Получится дуэт.

Черити с надеждой улыбнулась мне. Она любила петь, когда думала, что поблизости никого нет, но я знала, что ей не вытянуть целый псалом в людной церкви.

— Отличная мысль, давай так и сделаем, — сказала я.

Папа захлопал в ладоши.

— Черити никогда не подведет! — воскликнул он и прижал к себе нас обеих.

Воскресное утро.

Мне пришлось сидеть рядом с Доном Муни на скамье за алтарем, которую поставили для хористов. Черити уселась по другую руку от меня, нервно комкая программку. Дон проревел «Господь мой — крепость моя!» на добрых две октавы ниже, чем хор. Он пел так самозабвенно и так фальшивил, что я впервые ощутила к нему зачатки симпатии.

— До чего ж окна жалко, — прохрипел Дон мне на ухо, пока директор Конвей зачитывал свое традиционное приветствие. Дон глядел на застекленный проем над балконом, где толпились прихожане. Прежде там красовался витраж с изображением Христа, стучащегося в двери.

Чуть больше трех лет назад, когда пожар уничтожил балкон почти целиком, но не тронул витраж, все сочли это чудом, однако вскоре отец огорчил нас известием, что в ходе ремонта окна разбились вдребезги из-за неуклюже приставленной лестницы. Нашего скромного бюджета не хватило бы на реставрацию витражных стекол, изготовленных больше ста пятидесяти лет назад.

— Только об одном мечтаю — залезть бы в машину времени, вернуться назад и потушить огонь, — привстав, сипел Дон. — Тогда б они и нынче были целы.

Директор Конвей бросил на нас выразительный взгляд: шепот Дона напоминал скорее раскатистый рык. Я прижала палец к губам, Дон покраснел и плюхнулся обратно на скамью.

— Как я уже сказал, — продолжил директор, — Академия Святой Троицы предлагает надежду и помощь подросткам из всех слоев общества. В наших силах указать дорогу к успеху и тем, кому меньше повезло в жизни. Поэтому я прошу всех и каждого ответить себе на следующий вопрос: что вы можете сделать и сколько можете дать, чтобы даровать милость и спасение хотя бы одной-единственной душе?