Читать интересную книгу 22 июня, или Когда началась Великая Отечественная война - Марк Солонин

Для сравнения отметим, что немцы (на которых якобы «работала вся Европа») в 1941 году произвели только 3094 танка всех типов, включая 678 легких чешских PZ 38(t).

В следующем, 1942 г. танковая промышленность СССР произвела уже 24 718 танков, в том числе 2553 тяжелых KB и 12 527 средних Т-34 [1, с. 598]. Итого: 3911 KB и 15 541 Т-34 за два года.

Причем этот объем производства был обеспечен в таких условиях, которые в феврале 1941 г. Жуков со Сталиным могли увидеть только в кошмарном сне: два важнейших предприятия (крупнейший в мире танковый завод № 183 и единственный в стране производитель танковых дизелей завод № 75) пришлось под бомбами перевозить из Харькова на Урал, а два огромных ленинградских завода (№ 185 им. Кирова и № 174 им. Ворошилова) оказались в кольце блокады. Нет никаких разумных оснований сомневаться в том, что в нормальных условиях советская промышленность тем более смогла бы обеспечить к концу 1942 г. (как это было запланировано) полное укомплектование и перевооружение новыми танками всех 29 мехкорпусов, для оснащения которых требовалось «всего» 3654 танка KB и 12 180 танков Т-3.

Покончив со спорами и прогнозами, перейдем к оценке того, что было в натуре. К началу боевых действий в составе 20 мехкорпусов, развернутых в пяти западных приграничных округах, числилось 11 029 танков [3]. Еще более двух тысяч танков было в составе трех мехкорпусов (5, 7, 21-го) и отдельной 57-й тд, которые уже в первые две недели войны были введены в бой под Шепетовкой, Лепелем и Даугавпилсом. Таким образом, Жукову и иже с ним пришлось начинать войну, довольствуясь всего лишь ЧЕТЫРЕХКРАТНЫМ численным превосходством в танках. Это если считать сверхскромно, т.е. не принимая во внимание танки, находившиеся на вооружении кавалерийских дивизий и войск внутренних округов. Всего же, по состоянию на 1 июня 1941 г., в Красной Армии было 19 540 танков (опять же не считая легкие плавающие Т-37, Т-38, Т-40 и танкетки Т-27), не считая 3258 пушечных бронеавтомобилей [1, с. 601].

Распределены имевшиеся в наличии танки по мехкорпусам были крайне неравномерно. Были корпуса (1, 5, 6-й), укомплектованные практически полностью, были корпуса (17 и 20-й), в которых не набиралось и сотни танков. Столь же разнородным был и состав танкового парка. В большей части мехкорпусов новых танков (Т-34, KB) не было вовсе, некоторые (10, 19, 18-й) были вооружены крайне изношенными БТ-2 и БТ-5, выпуска 1932—1934 гг., или даже легкими танкетками Т-37 и Т-38. И в то же самое время были мехкорпуса, оснащенные сотнями новейших танков.

На первый взгляд понять внутреннюю логику такого формирования трудно. По крайней мере, никакой связи между порядковым номером и степенью укомплектованности не обнаруживается. Так, 9-й мехкорпус Рокоссовского, формирование которого началось еще в 1940 г., имел на вооружении всего 316 (по другим данным — 285) танков, а развернутый весной 1941 г. 22-й мехкорпус к началу войны имел уже 712 танков [3].

Но стоит только нанести на карту приграничных районов СССР места дислокации мехкорпусов, как замысел предстоящей «Грозы» откроется нам во всем своем блеске.

Семь самых мощных мехкорпусов Красной Армии, превосходящих по числу и (или) качеству танков любую танковую группу вермахта, были расположены накануне войны следующим, очень логичным образом.

Главный удар должны были наносить войска Юго-Западного фронта на Краков — Катовице. Вот почему на самой вершине «львовского выступа» развернулись три мех-корпуса (4, 8, 15-й), насчитывающие 2627 танков, в том числе 721 KB и Т-3. Всего же в составе войск Юго-Западного фронта было восемь (!!!) мехкорпусов.

Вспомогательный удар на Люблин и Варшаву должны были нанести войска левого крыла Западного фронта — и в лесах у Белостока, рядом с лентой Варшавского шоссе, мы находим 6-й мехкорпус (1131 танк, в том числе 452 новых KB и Т-34). И еще три других мехкорпуса затаились в глухих местах тесного «белостокского выступа».

Во второй эшелон Юго-Западного и Западного фронтов, в район Шепетовки и Орши, выдвигались другие два «богатыря» — 5МК (1070 танков) и 7МК (959 танков).

Перед войсками Южного (Одесский округ) и Северо-Западного (Прибалтийский округ) фронтов ставились гораздо более скромные задачи: прочно прикрыть фланги ударных группировок и не допустить вторжения противника на территорию округов. Вот почему в их составе мы находим всего по два корпуса, укомплектованные наполовину от штата, причем старыми танками.

Все просто, ясно и совершенно логично. Некоторой загадкой выглядит только местоположение именно того мехкорпуса, с рассказа о котором мы и начали эту часть книги.

«И пошел, командою взметен...»

Первый по номеру, «возрасту» и укомлектованности мехкорпус перед войной находился в составе Северного фронта (Ленинградского округа). Почему и зачем? Хотя Ленинградский округ и входит традиционно в перечень «западных приграничных округов СССР» — какая же это «западная граница»? С запада округ граничил с советской Прибалтикой, а до границ Восточной Пруссии от Ленинграда аж 720 км. Приграничным же Ленинградский округ был только по отношению к четырехмиллионной Финляндии.

Ленинградский военный округ превращался во фронт с названием «Северный». На первый взгляд и это довольно странно — логичнее было бы его назвать «Ленинградским», «балтийским», на худой конец — «карельским». Но в империи Сталина случайности случались крайне редко.

«В середине июня 1941 г. группа руководящих работников округа, возглавляемая командующим округа генерал-лейтенантом М.М. Поповым, отправилась в полевую поездку под Мурманск и Кандалакшу», — вспоминает один из участников этой поездки, главный маршал авиации (в те дни — командующий ВВС округа) А.А. Новиков [39]. Мурманск — это не просто север, это уже заполярный север. Далее товарищ маршал с чувством глубокого возмущения описывает, как Попов и другие советские генералы наблюдают за столбами пыли, которые подняли над лесными дорогами выдвигающиеся к границе финские войска. Другими словами, «полевая поездка» командования округа (фронта) проходила в непосредственной близости от финской границы. Разглядывание «лесных дорог» на сопредельной территории (на военном языке это называется «рекогносцировка») так увлекло командующего, что в Ленинград генерал-лейтенант Попов вернулся только 23 июня, и весь первый день советско-германской войны фронтом (округом) командовал прибыший из Москвы в качестве представителя Ставки К.А. Мерецков [18].

Конечно, можно предположить, что поездка генерала Попова в Мурманск была связана с подготовкой войск округа к отражению будущего гитлеровского вторжения. Увы, это не так. Наступления немцев в Заполярье никто не ожидал. О чем весьма красноречиво свидетельствуют воспоминания подполковника X. Райзена, командира бомбардировочной группы II/ KG30, о первом налете на Мурманск 22 июня 1941 года:

«... мы не встретили ни истребительного, ни зенитного противодействия. Даже самолеты, осуществлявшие штурмовку на малой высоте, не были обстреляны... вражеской авиации буквально не существовало, немецкие машины действовали над советской территорией совершенно без помех...» [19]

Да и странная какая-то хронология событий получается: генерал Попов до начала боевых действий уезжает в Мурманск, чтобы готовить город к «обороне от немцев», но сразу же покидает его, как только немецкое нападение становится свершившимся фактом...

Можно и про переброску 1-й танковой дивизии написать, что ее целью было «укрепление обороны Мурманска». Можно. Бумага все стерпит. Но зачем же держать советских генералов за полных дураков? Если они хотели перевезти танковую дивизию к Мурманску — так и везли бы, Кировская железная дорога как раз до Мурманска и доведена. Какая была нужда за 260 км до места назначения сворачивать налево и выгружать дивизию в безлюдной и бездорожной лесотундре?

Да и как могла дивизия, оснащенная легкими танками БТ, укрепить оборону Советского Заполярья? Обратимся еще раз к воспоминаниям командира 1-й тд генерала В.И. Баранова:

«...действия танкистов усложняла сильно пересеченная местность. Бездорожье, скалы и крутые сопки, покрытые лесом, лощины и поляны, заросшие кустарником и усеянные валунами, озера, горные речки, топкие болота... О применении танков хотя бы в составе батальона не могло быть и речи. Бои велись мелкими группами, взводами и даже машинами из засад...» [7]

На такой «противотанковой местности» быстроходный БТ неизбежно терял свое главное качество — подвижность. А других особых достоинств за этой боевой машиной с противопульным бронированием и легкой 45-мм пушкой никогда и не числилось. Так неужели танковую дивизию везли за тридевять земель только для того, чтобы разодрать ее там на мелкие группы и «действовать отдельными машинами из засад»? Для «укрепления обороны» гораздо проще и эффективнее было бы в тех же самых эшелонах перебросить в Заполярье десяток тяжелых артиллерийских полков РГК, да и поставить в засады не легкие танки, вооруженные «сорокапяткой» (осколочный снаряд которой весил 1,4 кг), а тяжелые гаубицы калибра 152 или, еще лучше, — 203 мм. Вот они бы и встретили врага снарядами весом в 43—100 кг, от которых и среди гранитных валунов не укроешься.