Закончив говорить, Рибаджо, вольготно раскинувшись в мягком кресле, блаженно чмокая губами, облизывал испечённое бабушкой кремовое пирожное. Василиса тоже взяла с подноса сладкое угощение и, рассматривая его недоуменно спросила:
– Ну и что? Это всё?! Просто зажила и всё? Ты нас дурачишь, Рибаджик?
– Отдашь своё пирожное – буду рассказывать дальше. Нет? И суда нет!
– Шантажёр! – возмущённо завопил Кешка, пряча под крылышко, предназначенное ему угощение. – Шантажёр! Вымогатель-сладкоед!
– Какой я тебе шантажёр?! – в свою очередь возмутился Рибаджо, – я весь вечер буду рассказы рассказывать, напрягаться, а награда где? Ты вот, курица, сидишь на плечике у бабушки и молчишь, а мне работать надо. Я собираюсь перемещать вас в один из лондонских музеев, а силы где взять?
Бабушка молча встала и удалилась в кухню, а когда вернулась, поставила перед Рибаджо большое блюдо, на котором покоилась немалая кучка заварных пирожных.
– Подкрепляйся, сынок…
– Другое дело, – расплылся в медовой улыбке волшебник, – итак, для продолжения рассказа я приглашаю вас в прославленный Лондонский музей. Когда будите бродить по его залам, обязательно отыщите маленькую остроносую старушку в чёрном. Это и есть наша Мари. Она сама расскажет вам о себе и своей жизни. Мадам Мари довольно энергичная и разговорчивая дама, её жизнь похожа на увлекательный детектив, не менее интересный чем детективы леди Агаты Кристи.
– Что она делает в музее? Работает смотрителем? – поинтересовался Алька.
– Не совсем, – подмигнул мальчику Рибаджо, – она выставлена там как экспонат.
– Как же она расскажет нам о себе, если она экспонат? – не унимался Алька.
– Обижаешь, – хмыкнул Рибаджо. – Я всё-таки волшебник. Когда музей опустеет, и куранты Биг-Бена54 пробьют двенадцать я вдохну в фигуру Мари жизнь. Увидите, это будет здорово! О! – встрепенулся Рибаджо, глядя на часы, – всем одеваться! Бабулечка засунь разноцветную курицу в варежку – зимой в Лондоне холодно и сыро, как бы не простыл прохвост.
Кешка в ответ удовлетворённо крякнул, ему понравилась забота волшебника.
* * *
– Я догадалась, в какой музей ты притащил нас, Рибаджо! – воскликнула после перемещения Василиса, увидев табличку с названием улицы. На табличке красовалась надпись «Бейкер-стрит»55. – Мы посетим музей Шерлока Холмса56! Ура! Давно мечтала об этом… Искать мы будем фигуру миссис Хадсон57. Это ею стала маленькая Мари? Круто! Никогда не знала, что миссис Хадсон звали Мари! А почему…
Рибаджо резко вскинул руку и тем остановил поток слов, извергавшихся из Василисы.
– Музей Шерлока Холмса мы посетим в другой раз, – заметил волшебник, – «Бейкер-стрит» вообще славная улица. На ней, ко всему прочему, находится первая в мире станция метрополитена. И туда мы тоже не пойдём. Мы пойдём дальше, завернём за уголочек и вот вам улица Мэрилебон-роул – она-то нам и нужна. Кстати, – Рибаджо посмотрел на Василису, – миссис Хадсон звали Мартой.
Путешественники медленно продвигались вглубь улицы Мэриленбон-роуд, пока, наконец, не остановились перед зданием с высокой зелёной, похожей на половинку страусового яйца, крышей.
– Планетарий? – удивилась мама Васюшки.
– Бывший планетарий! – подтвердил Рибаджо, – через него мы попадём в царство двойников – знаменитый музей восковых фигур мадам Тюссо.
Рибаджо щелчком пальцев отворил дверь музея и, вглядевшись в открывшийся тёмный проём, воскликнул:
– Вот и сама Мари Гроссхольц…
Он ещё раз щёлкнул пальцами – и вестибюль музея озарился неоновым светом. Теперь вся компания чётко увидела, как по ступенькам, старчески семеня ногами, к ним почти бежала крошечная носатая старушка, в круглых очках и тёмном одеянии. На голове её была чёрная атласная шляпка, отделанная по контуру лица изящным белым кружевом. Обрамлённые круглыми металлическими очками, похожие на спелые вишни, глаза пожилой дамы скользнули по лицам пришедших и остановились на молодом волшебнике.
– О, Рибаджик! Как славно, что ты и твои друзья посетили меня. Как славно, что ты даёшь мне возможность поговорить. Я ведь, находясь здесь, только слушаю, слушаю, слушаю… Ну же, дружок, смелее веди своих спутников в мою обитель, – засуетилась старушка. – Уже более ста шестидесяти лет мне не представлялось случая общения, а так хотелось посудачить с кем-нибудь … Последняя встреча с твоим дедом, в прошлом веке, не заладилась – мы поссорились из – за Бернардины: как он мог так жестоко поступить с девочкой. Если бы не она…
– Извини, Мари, не будем об этом, – прервал даму Рибаджо, – в котором часу в музей приходят первые сотрудники?
– Завтра… – но не успела мадам Мари продолжить, как раздался бой часов на башне Биг-Бена, они пробили один час. – Уже сегодня, – поправилась мадам, – сотрудники придут позже обычного, поскольку в музее объявили «банный день»: восковым звёздам будут мыть, и укладывать волосы, менять нижнее бельё…
– У них есть нижнее бельё? – удивилась мама, – зачем оно им, они же куклы? Большие, но куклы…
Мари с грустью посмотрела на гостей:
– Они вовсе не куклы. У кукол нет, и не было прошлой жизни, а у моих подопечных очень яркое прошлое. У многих и сейчас есть и прошлое, и настоящее. А потом без нижнего белья костюмы плохо сидят на фигурах. Поэтому у каждого моего дитя есть два набора нижнего белья.
– Вашего дитя?! – изумлённо воскликнула бабушка, – Так вы мадам Тюссо?!
– Именно! – Рибаджо галантно приклонил колено, и, взяв руку дамы, нежно её поцеловал. – Ты верно поняла, бабуничка: это и есть Анна-Мария Тюссо, урождённая Мари Гроссхольц. Великая женщина…
– Ай, да Бернардина! – гаркнул из варежки проснувшийся Кешка, – как славно наколдовала …Вот уж фокус, так фокус!
– Ай, да Бернардина! – вслед за Кешкой в унисон повторили все остальные.
– Ай, да Бернардина! – едва шевеля губами, произнесла мадам Тюссо, и глядя на Рибаджо, добавила, – зря вы так с ней…
– Не надо преувеличивать значение совершённого Бернардиной, друзья, она только подтолкнула жизнь Мари в другую колею, – заметил волшебник. – Вы, мадам, сами проложили дорогу в судьбе и сотворили историю своей жизни. Расскажите её. Мои друзья пришли за этим…
– В таком случае могу сказать: молодец, малышка Мари! – воскликнула мадам Тюссо, энергично хлопая ладошами, – ежели через сто шестьдесят лет после моего ухода, вы интересуетесь мною, значит, я победила забвение, обошла его на повороте… Вы хотите знать мою историю? С удовольствием! Приглашаю вас в мой дом. Вернее в дом, вернее в дом, в котором я живу со своими куклами, как сказала милая дама. – мадам Тюссо перевела взгляд на маму Васюшки. Они часто выручали меня, но и неприятности от них тоже были в моей жизни. Одна из первых, и, пожалуй, самая удачная кукла – фигура господина Бенджамина Франклина, того что изображён на мелкой, а вместе с тем и самой ходовой стодолларовой купюре…
– Я знаю! – радостно закричал Алька, – это первый президент Соединённых Штатов Америки.
– А вот и нет, – игриво прищурилась Мадам Мари, – Бенджамин Франклин – единственный президент Соединённых Штатов Америки, который им никогда не был. Он был политическим деятелем, дипломатом, писателем и одним из лидеров в борьбе за независимость США. Когда я слепила из воска его голову мой отчим, доктор Филип Куртиус, взял меня в своё дело. Я стала главным ассистентом «воскового Куртиуса», такое прозвище дали ему парижане. Филип был виртуозом, он мастерски лепил воинов в боевых доспехах; и делал их из любого материала, который попадался под руку. Но лучше всего солдатики получались из воска. Когда я впервые вошла в его мастерскую, меня охватил ужас, так много там было скульптур похожих на живых людей (больше тысячи). Потом и у меня они получались не хуже, а со временем даже лучше. Я лепила не только солдатиков, но и создавала фигуры людей. В то время не существовало фотографии, а художники брали за портреты ощутимую плату, портреты сделанные мною были относительно дёшевы. Меня завалили заказами. Клиентам нравились их восковые физиономии. Эта работа занимала всё моё время, и только по вечерам я позволяла себе «отдохнуть»: делала по памяти слепки гостей Куртиуса, но уже по своему выбору – известных политиков, философов, поэтов. Однажды обо мне узнали при дворе короля Людовика ХVI. Девять лет я безмятежно провела в роскоши Версаля, обучая сестру короля мадам Элизабет искусству скульптуры. Но однажды…
Мадам Тюссо подошла ближе к странному механизму похожему на узкую оконную раму. Только у верхней кромки рамы блестел серебристым стальным светом кусок металла с заострённым косым срезом, а внизу были приделаны две доски с круглой выемкой, а под ними корзина.
– Гильотина, – узнала механизм мама Василисы.