Читать интересную книгу Разрушь меня. Разгадай меня. Зажги меня (сборник) - Тахира Мафи

Мне кажется, что с меня содрали кожу.

– Похоже, Адам сыграл свою роль даже слишком хорошо. Прекрасный солдат, один из лучших. – Снисходительно взглянув на Адама, Уорнер улыбается мне: – Не волнуйся, он не знает, на что ты способна. Пока не знает.

Терпя смертельную муку, впиваюсь ногтями в панику, пытаясь ее удержать. Уговариваю себя не смотреть на Адама, но не могу, не могу, не могу. На долю секунды Адам встречается со мной взглядом, но отводит глаза так быстро, что мне могло и показаться.

Я чудовище.

– Я не такой жестокий, как ты думаешь, – воодушевившись, продолжает Уорнер. – Если тебе так понравилось общество Кента, я оставлю его тебе. – Он неопределенно помахал рукой между мной и Адамом. – Сделаю поручение постоянным.

– Нет, – выдыхаю я.

Уорнер раздвигает губы в беззаботной улыбке:

– Значит, да. Но будь поосторожнее, красотка. Если выкинешь что-нибудь плохое, Кенту придется тебя пристрелить.

Мое сердце снова и снова режут натянутой, как струна, проволокой. Адам никак не отреагировал на сказанное Уорнером.

Он выполняет свою работу.

Я мелочь, служебное задание, ординарный объект. Я даже не оставила у него воспоминаний.

Я ничто.

Я не ожидала, что предательство повергнет меня в такое отчаянье.

– Если примешь мое предложение, – прерывает мои мысли Уорнер, – будешь жить, как я. Будешь одной из нас, а не одной из них. Твоя жизнь радикально изменится.

– А если откажусь? – спрашиваю я, успев договорить прежде, чем голос пресекся от страха.

Уорнер с видимым разочарованием сцепляет пальцы.

– У тебя нет выбора. Встанешь на мою сторону – получишь награду. – Он сжал губы. – Не захочешь подчиниться? Что ж, ты довольно миленькая, жаль будет тебя уродовать.

Меня начинает трясти.

– Ты хочешь, чтобы я мучила для тебя людей?

Он расплывается в ослепительной улыбке:

– Это было бы чудесно!

Мир вокруг начинает сочиться кровью.

Я не успела придумать ответ, а Уорнер уже поворачивается к Адаму.

– Покажешь ей, что она упускает.

– Сэр? – переспрашивает Адам после едва заметной паузы.

– Это приказ, солдат. – Уорнер сверлит меня взглядом, кривя губы от сдерживаемого смеха. – Я хочу от нее послушания. Слишком она энергичная, себе во вред.

– Меня нельзя касаться, – говорю я сквозь стиснутые зубы.

– Не совсем, – пропел он, бросая Адаму пару черных перчаток. – Тебе понадобятся, – добавляет он заговорщическим шепотом.

– Ты чудовище. – Мой голос звучит ровно, хотя меня переполняет гнев. – Почему вы меня просто не убьете?

– Это, дорогая, будет перевод материала. – Он шагает вперед – я впервые замечаю на его руках плотные белые кожаные перчатки – и пальцем приподнимает мой подбородок. – Да и жалко портить такое красивое лицо.

Дергаю шеей, желая уйти от его прикосновения, но тот же самый ботинок со стальным рантом с размаху ударяет меня в спину, и Уорнер успевает поймать мое лицо в горсть. Еле сдерживаю крик.

– Не ломайся, милая. Так ты только все усложняешь – для себя.

– Чтоб ты сдох, чтоб ты горел в аду!

Двинув желваками, Уорнер жестом останавливает кого-то, кто хотел меня пристрелить, пнуть в бок, расколоть череп, не знаю.

– Значит, ты не в той команде… – Он выпрямляется. – Ничего, исправим. Кент, не спускай с нее глаз. Под твою ответственность, понял?

– Да, сэр.

Глава 10

Адам надевает перчатки, но не спешит ко мне прикасаться.

– Дай ей подняться, Роланд. Я уведу ее отсюда.

Прижимающий меня к полу ботинок исчезает. Кое-как поднимаюсь, уставившись в пустоту. Я не стану думать об ужасе, ожидающем меня впереди. Кто-то пинает меня под колени, и я чуть не падаю.

– Давай двигай! – рявкает кто-то за спиной. Подняв глаза, понимаю, что Адам уже ушел вперед. Мне полагалось следовать за ним.

Когда мы оказались в знакомой слепоте коридоров лечебницы, он останавливается.

– Джульетта…

Одно слово, и мои суставы словно сделаны из воздуха.

Я не отвечаю.

– Возьми меня за руку, – говорит он.

– Никогда, – выдыхаю я, справляясь с болью. – Ни за что.

Он тяжело вздыхает. Слышу движение в темноте, и вскоре он оказывается близко, слишком близко, обезоруживающе близко. Касаясь моей спины, Адам куда-то ведет меня по коридорам. Моя кожа горит. Усилием воли я держусь прямо, чтобы не упасть назад, в его объятия.

Мы идем дольше, чем я ожидала. Наконец Адам разжимает губы, и я начинаю надеяться, что мы, наверное, пришли.

– Мы сейчас выйдем на улицу, – говорит он мне на ухо. Стискиваю кулаки, чтобы сдержать волну трепета, пробежавшую по сердцу. Звук его голоса волнует меня больше, чем важность сказанного. – Ты сама все увидишь.

Судорожный вздох – мой единственный ответ. Я не выходила из здания почти год. Мне безумно хочется на улицу, но солнце так давно не касалось моей кожи, что я не знаю, выдержу ли. Но выбора нет.

Сперва меня охватывает воздух.

Нашей атмосфере нечем хвастаться, но после стольких месяцев в бетонном мешке даже почти нулевой кислород умирающей Земли кажется мне райским дуновением. Я не могу надышаться. Я наполняю легкие забытым ощущением, вбегаю в легкий бриз и хватаю пригоршни ветра, который извивистыми прядями пробирается у меня между пальцами.

Блаженство, равного которому я не знаю.

Воздух прохладен и чист. Освежающая ванна ощутимой пустоты, от нее пощипывает глаза и кожу. Солнце сегодня высоко, оно ослепительно отражается в маленьких островках снега, не дающих растаять земле. Мои веки придавлены весом яркого света, я подсматриваю через две щелочки, но теплые лучи облекают меня в сшитое точно по фигуре одеяние, и это кажется большим, чем человеческое объятие. Я могу стоять вот так целую вечность. Одну бесконечную секунду я чувствую себя свободной.

Прикосновение Адама возвращает меня к реальности. От неожиданности чуть не выпрыгиваю из кожи, он успевает подхватить меня за талию. Молча умоляю тело не дрожать.

– Ты как?

Его глаза меня удивляют – совсем как я запомнила, синие и бездонные, как глубины океана. Его руки нежно-нежно обнимают меня.

– Я не хочу, чтобы ты меня трогал, – лгу я.

– У тебя нет выбора, – говорит он, не глядя на меня.

– Выбор всегда есть.

Пригладив волосы рукой, он переводит дыхание.

– Иди за мной.

Мы на открытом месте, целый акр пустоты, усыпанной мертвыми листьями с засыхающих деревьев, тщетно старающихся напиться талой воды на негодной почве. Местность изуродована войной и пренебрежением, и все равно это самое красивое, что я видела за долгое время. Громко топающие солдаты перестают на нас глазеть, когда Адам открывает мне дверцу машины.

Это не машина, это танк.

Посмотрев на массивную металлическую громадину, пробую забраться по боку, но Адам вдруг оказывается сзади, приподнимает меня за талию, и я беззвучно выдыхаю, когда он усаживает меня на сиденье.

Я не отрываюсь от окна.

Я ем, пью, впитываю мельчайшие детали – мусор, линию горизонта, брошенные дома, искореженные куски металла, осколки стекла, усеявшие землю. Мир кажется голым, лишенным растительности и тепла. Нет указателей улиц и дорожных знаков; в них отпала нужда. Общественного транспорта нет, а машины сейчас выпускает единственная компания, и стоят они сумасшедших денег.

Очень немногим людям по карману спасение.

Моих родителей Оставшееся население распределили по уцелевшим территориям. Промышленные здания будто хребет пейзажа: высокие прямоугольные металлические коробки, начиненные механизмами, призванными усилить армию, укрепить Оздоровление, уничтожить огромную часть человеческой цивилизации.

Уголь/смола/сталь.

Серое/черное/серебристое.

Дым размазывается по линии горизонта, стекая в слякоть, бывшую прежде снегом. Повсюду горы мусора, кое-где чудом уцелели клочки пожелтевшей травы.

Традиционные жилища старого мира заброшены, окна выбиты, крыши провалились. Красная, зеленая, синяя краски вылиняли, превратившись в бледные тени, как нельзя лучше подходящие нашему яркому будущему. При виде бараков, кое-как построенных на разоренной земле, вспоминаю, что их строили как временные. За несколько месяцев до того, как меня изолировали, начали строить эти маленькие холодные районы: их должно было хватить, пока не разберутся с новым планом. Так заявляло Оздоровление. Пока все не уляжется. Пока люди не перестанут протестовать, поняв, что изменения им во благо. Во благо их детям и будущему.

Я помню введенные новые правила.

Отныне никаких опасных фантазий, никаких лекарств по рецепту. Наша ставка – новое поколение, состоящее исключительно из здоровых молодых людей. Больных изолировать. Стариков уничтожить. Трудных передать в психиатрические лечебницы. Пусть выживет сильнейший.

Да.

Конечно.

Никаких больше дурацких иностранных языков, глупых сказок и идиотских картин над тупыми каминными полками. Никакого Рождества, Хануки, Рамадана и Дивали[2]. Никаких разговоров о религии, вере и личных убеждениях. Личные убеждения чуть не привели к тотальному уничтожению человечества, заявляли они.