можешь не переживать за деньги, я тебе их отдам и всё! — Глаза Куси стали влажными, но она с хрупкой улыбкой на лице продолжала.
— Послушай…
— Это будет моим подарком, а? Плюс попойка в подкове за мой счёт! Придется посидеть недельку на дешевой вермишели, но ничего, — её голос начал дрожать, а щека приняла первую слезу, скатившуюся словно хрусталик, — ничего, ведь, скоро зарплата, и Норн, он… — В этот момент Куся, державшаяся до последнего, сорвалась с места и со всех сил обняла Линду, горько заливаясь слезами. — Прошу, родная, не надо! Без тебя, я ведь… я ведь…
— Я не оставляю тебя одну, Кусь. С тобой Норн, и мы сможем созваниваться, я буду стараться приезжать как можно чаще, а вы в ответ будете выбираться ко мне. Как тебе идея? Помни, что будь, между нами, океан или глубочайшая пропасть — я всегда найду возможность увидеть тебя.
— Всегда? — тихо, заикаясь, спросила Куся, точь маленький ребенок.
— Всегда, Кусь. — Линда погладила её по голове и посмотрела на Норна, который, всё это время молча стоял в стороне, дабы не мешать им прощаться. — Приглядишь за ней, а?
— Обязательно. — Он достал из кармана круглую брошку с колоколом посередине и вручил Линде в руку. — Всегда будь свободна, Линда, и не забывай кто ты. Слышишь? — Его взгляд был серьезным, но в нём читалась искренняя забота о ней, будто она была дочкой, которую отец выпускает из родительского гнезда.
— Обещаю. — Сказала Линда, цепляя брошку на пальто. — А ты, значит, можешь быть добрым, а, Норн? — Добавила она с улыбкой.
Уголки губ Норна слегка приподнялись:
— И не надейся увидеть такое еще раз, пьянчуга.
Поезд издал три гудка, которые сигнализировали о том, что скоро отбытие.
— Пора. — Линда понимала, что нельзя затягивать и без того тяжелые для её сердца прощания. — Знаете… — она на секунду запнулась, — хотелось бы мне иметь таких родителей, как вы. — Улыбнувшись от всего сердца в свете утреннего солнца, и напоследок обняв Кусю с Норном, она молча пошла в свой вагон.
Перед посадкой, проводница поезда, принимающая у Линды билет, спросила после недолгой паузы:
— Уверены?
— В чём? — В лёгком недоумении спросила Линда, посмотрев ей в глаза.
— Проходите и занимайте ваше место, хорошей поездки. — Сказав это, женщина в чёрной форме развернулась и ушла, не показав на лице даже толику эмоций.
Не став заострять на этом внимание, Линда прошла прямиком в своё купе, которое, не смотря на не самый дешевый билет, было обставлено крайне простенько, эдакий стиль старого провинциального поезда, который катается преимущественно по небольшим сёлам.
Пока Линда, изрядно замёрзшая, прибывала в мечтах о тёплом кусочке рая, который будет только для неё и Рона, поезд, издав пронзительный скрип, тронулся с места. Постепенно набирая скорость, железный конь исполинских размеров пролетал одну холодную колонну за другой, оставляя после себя лишь клубы дыма и фантомов, что следуют за слепой мечтой.
Эпилог
Поляна, на которой она играла в детстве, в это время года уже покрывалась изморозью, а водная гладь не показывала даже малейшего признака беспокойства, находясь в сладких дрёмах под пение утренних птиц. Она любила выходить пораньше, за час до восхода солнца, дабы каждый раз вновь и вновь испытывать то самое чувство, когда босые ноги ступают на слегка прохладную травку, закапываясь в неё по самые щиколотки. Лёгкой походкой она выходила на берег реки, что тянулась вдоль всей деревни и, покрепче закрывая глаза, впитывала запах лесной свежести в полную грудь, представляя себя в роли вольной птицы, плывущей по небу.
Воспоминания, подобно горному истоку, мощной волной хлынули к устью реки, сливаясь в необъятный голубой океан, что по капле был возведен буйствующей игрой погребенного под слоем льда сознания; мир вокруг неё переворачивался вновь и вновь, сливая будущее с прошлым, а прошлое — с настоящим. Раз за разом, под умоляющие крики людей мир делал оборот, после чего издавал разрушительный вой подбитого животного, скрипя и содрогаясь об землю.
Сидя на сухой земле, похолодевшее тело купалось в лучах закатного солнца, кидая блики на порядком запёкшуюся лужу крови. В голове до сих пор не стихал скрежет многотонной металлической колесницы, уничтожающей всё на своём пути. Правый бок — как ей казалось — был покрыт ледяной коркой, открывая для умирающего от боли мозга новый полёт фантазии.
Крик, буйство и мольбы сотен людей сплетались воедино в её сознании, делая очередной оборот, за которым неминуемо последует падение. Иллюзия, обман или неприкрытая, ужасная реальность: что было будущим, где протекало прошлое, и когда явится настоящее? Ответ был там, глубоко на дне ледяного океана, где нет ни света, ни капли тепла.
С трудом открыв веки, Линда с тяжелым хрипением в груди осмотрелась вокруг: железнодорожный состав исполинского коня сошел с рельс, разбросав вагоны по всему полю. Красные языки пламени, игравшие уже долгое время, начали стихать, приглашая на смену лишь тлеющую дымку, вальяжно покачивающуюся на ветру.
Облокотившись на одно из немногочисленных деревьев, что здесь находились, Линда дрожащими руками нащупала в кармане телефон, и будто впервые за всю жизнь прозрела: тот, кого она всем сердце желала сохранить в своём разуме, все это время отчаянно пытался достучаться до Линды, завернутой в плотный кокон. Её разум никогда не был столь чисто и спокоен, как сейчас.
— Всегда помни. — Тихо произнесла Линда.
Найдя в списке самое старое голосовое сообщение, она, с дрожью в руках, включила его:
— Привет, зайка, это… знаешь, это мама, — звук копошения и тихий голос на фоне какое-то время мешал продолжить, — прости, если я тебя отвлекаю, но… прошло пять лет, и… я просто хочу узнать, дорогая, ты так и собираешься игнорировать отца? Я знаю, знаю, что он сделал, но… это ведь твой отец…, — звук копошения усиливается, чередуясь с глухим кашлем, — он ведь, знаешь, он ведь просто хотел защитить тебя, всегда был таким… боязливым, когда дело касалось его дочки — следует продолжительное молчание, — позвони как сможешь, люблю тебя.
Глаза Линды стали влажными, она судорожно включила следующее сообщение, подавляя желание вскрикнуть от боли в боку:
— Здравствуй… как бы это… привет, родная. — Послышался сильный, продолжительный кашель. — Я знаю, знаю… ты, ох… ты очень занята, работа, и я, наверное, уже достала, но понимаешь…, — слышится тихий всхлип, — твой папа, Линда, ему плохо. Я… господи, клянусь, я не знаю, сколько ему осталось, и ты… я к тому, что может ты, могла бы навестить его? Он, знаешь… был бы очень рад. Он давно всё переосмыслил, и… просит прощения, Линда. — Слышен