свиней, чтобы прокормиться. Антон с высшим образованием устроился скотником на ферму в колхоз. Я иногда приезжала к ним в станицу. Летом там было хорошо: во дворе мы собирали малину, вишню, сливу, яблоки и груши, сидели за столом в беседке, обвитой виноградом, и ходили купаться на речку. Но с наступлением осени все вокруг становилось серым, унылым и раскисшим от дождей, по улице можно было проехать только на тракторе, да и то с трудом, и даже поход в туалет во дворе требовал ловкости и сноровки и превращался в кросс по пересеченной местности.
Каждую весну всем колхозникам раздавали участки, на которых росла сахарная свекла, и обязывали ее полоть. После уборочной за это давали несколько мешков сахара. Антон с Раей уговорили меня помочь им с прополкой, пообещав, что без сахара меня не оставят. Сахар стоил дорого, сын любит варенье и чай с сахаром, и я согласилась.
И вот мы собираемся на поле. В 6 утра по улице проезжает колхозный автобус и собирает всех желающих на прополку. Владик остался за няньку с пятилетней Анечкой. Антон, Рая, их Настя и я сидим у обочины с тяпками. Я никогда до этого не держала в руках тяпку, и боюсь, что не отличу свеклу от сорняков, но меня обещают научить этой премудрости. Минут двадцать потряслись по деревенской дороге, и увидели перед собой бескрайнее поле. Наш участок – один гектар. Я никогда не знала, много это или мало. В ширину – двадцать грядок, но конец каждой грядки терялся где-то за горизонтом. Пока мне объясняли, как держать тяпку и как полоть, обитатели соседних участков ушли далеко вперед. Даже дети лет десяти-одиннадцати пололи ловко и быстро. Похоже, что они рождаются с тяпками в руках.
– Эй вы, городские!, – кричал нам сосед слева., – Это вам не кнопочки нажимать на компьютере!
Я представила, как беспомощно выглядел бы он за компьютером, но от комментариев воздержалась и взялась за тяпку. Ярко светило солнце, несмотря на ранее утро, день обещал быть очень жарким. Через час работы я огляделась по сторонам: Антон, Рая и Настя опередили меня не намного, а край поля как был, так и остался за линией горизонта. Еще через пару часов я не могла разогнуть спину, и когда меня позвали завтракать, есть совсем не хотелось. Солнце припекало все сильнее, пот струился по лицу, на руках горели мозоли, и я проклинала себя за дурацкую идею – лучше бы купила этот сахар. Мы дошли до середины поля, уже не видно было дороги – только одна бескрайняя свекла, море свеклы. У Антона остановились часы, и мы не знали, сколько осталось до приезда автобуса. Автобус обычно забирал людей в час, а потом в пять часов. Я опять склонилась над своей грядкой, и вдруг услышала Настин крик: «Автобус! Автобус приехал!». Мы кинулись бежать по грядке к автобусу, но ноги вязли в мягкой земле. Автобус быстро развернулся и уехал.
Мы повернулись и пошли обратно. Солнце палило просто беспощадно. Вода у нас кончилась. Соседей поблизости не было видно, чтобы попросить у них воды. Так мы работали еще пару часов, и когда я увидела на краю поля машину-водовозку, то подумала, что от жажды у меня начались галлюцинации. Мы попили и вернулись на поле. Наконец-то мы дошли до конца грядки, но мы все вместе за весь день пропололи только четыре грядки из двадцати!
Вечером у меня хватило сил только искупаться в летнем душе, где вода в бочке нагревалась от солнца, и дойти до кровати. Спину ломило со страшной силой.
За несколько дней мы пропололи все-таки весь участок. При виде тяпки меня до сих пор бьет нервная дрожь. Но самое интересно, что сахар мы так и не получили. Антон напился на работе и обматерил главного механика колхоза. За это его лишили премии и двух мешков сахара.
Мой сын, мудрый не по годам, посоветовал мне не расстраиваться из-за этого. «Хорошо, что не случилось чего-то похуже, мы все живы и здоровы» – уговаривал меня он. Владик не доставлял мне особых проблем ни своим поведением, ни успеваемостью в школе. С отцом он, конечно, общался, я не могла ему этого запретить, да и не видела в запретах никакого смысла.
Все в нашей жизни было здорово, за исключением одного: у нас не было своего жилья. Я обошла все банки, но про ипотечный кредит в нашей глуши никто не слышал. Обычного кредита на неотложные нужды, который можно было взять по размеру моей зарплаты, не хватило бы даже на собачью конуру. Я часто шла по улице и думала: вот добротный дом, вот ветхий, вот саманный, а у меня нет вообще никакого.
Проблема жилья меня очень волновала еще и потому, что хозяин, у которого мы снимали квартиру, через год начал ссориться со своей сожительницей, и она постоянно грозилась его выгнать. У меня не было определенности, сколько мы еще сможем здесь прожить. В попытках найти другую квартиру, мы с подругой Татьяной обошли все пятиэтажки в центре, но не смогли найти не только ничего подходящего, но даже вообще никакого.
Тут мне позвонил брат, который больше года жил в Торонто, и предложил прислать мне гостевое приглашение, чтобы я могла приехать к нему на полгода поработать, и, может быть, заработать себе на квартиру. Это был единственный реальный шанс, и я, конечно, за него ухватилась.
И вот я в Москве, стою возле канадского посольства. Возле калитки меня встречает огромная толпа. Чтобы зайти в посольство, надо записаться задолго до открытия. На календаре 2000 год. На другой день московские знакомые привезли меня к воротам посольства в 6 утра. Ура, я была в первой десятке. Но, простояв на улице минут сорок, поняла, что одета не по сезону: у нас на юге в марте уже тепло, а Москве лежит снег и мороз градусов 10. Вместе с другими товарищами по несчастью иду греться в ближайший подъезд жилого дома. Сразу всем телом прижимаюсь к батарее, только ноги в туфлях не знаю куда поставить. Сапоги я собой в Москву не взяла. Только чуть согрелась, как жильцы подъезда выгоняют нас обратно на улицу. На улице опять зуб на зуб не попадает, и мы, пристроившись следом за входящими в подъезд жителями, опять припадаем к вожделенной батарее. Так, в борьбе с холодом и жителями подъезда, незаметно наступает час открытия посольства. Охранник у ворот берет список, который вела очередь, и начинает