ошибся и это был именно северо-запад, под низкими облаками можно было разглядеть бледно-красные отблески далекого маяка.
— Вот это да! Классно же вы спрятались, да? — спросил Синиша у Тонино, на что тот лишь пожал плечами и глуповато улыбнулся.
— А это маяк светит, вон там? — показал рукой Синиша. Тонино посмотрел на отблески, пульсировавшие на низком небе, и слегка дернул головой. В ту же секунду на его лице появилось детское выражение восхищения впервые увиденным зрелищем.
— Ты видишь? — спросил Синиша. — Что-то розовеет там, за холмом. Тонино, прием! Земля вызывает!.. Эй!
— Не гомози, повери, энто ж Тонино… Энто пасаре, как обыцно, — подошел к нему мужчина, который приветствовал его на пристани.
Синиша сделал глубокий вдох, потом выдох. После этого он сказал:
— Уважаемый, я вас не понимаю. Мой переводчик, судя по всему, превратился в каменного истукана. Я, чтоб вы знали, в пути уже более десяти часов и слишком устал, чтобы по достоинству оценить забавные местные обычаи. Объясните, ради бога, что происходит?
Мужчина нахмурился, его лицо исказила гримаса высшего напряжения, он изо всех сил старался подобрать слова, которые будут понятны повери.
— Тонинот… кажды день… вуот так. Церез пяць минут пасаре. Насинг!
— Столбенеет на пять минут?! Вот так замирает и отключается?!
— Си.
— И что, потом приходит в себя как ни в чем не бывало?
— Пазитив.
Все остальные согласно кивали, подтверждая каждую фразу своего оратора.
Синиша вдруг, впервые за двадцать лет, вспомнил одного мальчишку, который переехал в их район в тот год, когда он ходил в пятый класс, а уже на следующее лето вновь куда-то уехал. С ним происходило что-то похожее. Было особенно жутко, когда это случилось в первый раз: около школы играли в футбол, и новенького поставили на ворота. Он остолбенел как раз в тот момент, когда нужно было прыгнуть за мячом. Вся команда рычала на него из-за пропущенного гола, а он стоял без движения. Безумный Рыба, который играл в команде противника, первый смекнул, что к чему, и начал носиться с мячом вокруг кирпича, символизировавшего штангу: «Гол… гол… гол… и еще один…» Все жутко перепугались, а Рыба продолжал бегать с мячом и успел насчитать 32:1 в свою пользу, когда паренек наконец пришел в себя. Он стоял и непонимающе глядел на ребят, повторяя: «Чё случилось? Чё случилось?» После того случая бедняга стал выказывать отсутствие всякого присутствия сначала раз или два в неделю, а потом и каждый день. Когда он сам и вся школа к этому более-менее привыкли, наступило лето и парень с родителями уехал, говорили, в Словению, где мягче климат. Синиша вспоминал о том парне всего два или три раза в жизни, а теперь встретился с его двойником, который был для него единственной связью с логично устроенным миром.
— И что нам делать? Он точно придет в себя через пять минут? А если он схватит воспаление легких?
— Ноадо ицци, он ужо прибигёт за ноами.
— А если он станет лунатиком и упадет в море?
— Донт би фрэйд. Он никогда не муви ни на милиметур.
— Хм-м… Если я правильно понял, вы предлагаете идти дальше, а он нас догонит, когда очнется?
— Пазитив!
Синиша попытался снять с плеча Тонино связку газет, чтобы она не промокла, но бедняга так сильно сжимал веревку, что его пальцы даже посинели от натуги.
— Ну ладно, пошли, — сказал Синиша.
Через сто шагов тропинка сворачивала влево, огибая утес. Рядом с Синишей позади ослика теперь шел этот подозрительного вида глава торжественной делегации. Мужчина лет семидесяти, невысокого роста, коренастый, с непропорционально крупными ладонями, в поношенном черном костюме и потертой шляпе — он напоминал Синише дона сицилийской мафии старой закалки. Кто знает, может, на внутренней стороне входной двери у него висят две обрезанные двустволки: вроде бы для красоты, но всегда заряженные. Дождь слабо моросил, а ветер поменял направление и становился все холоднее и холоднее. Перед поворотом Синиша обернулся: Тонино стоял на том же месте подобно статуе героя, бдящего над вечным покоем этой бухты.
— Господи… — пробормотал Синиша, потом посмотрел на старого «сицилийца» и сочувственно ему улыбнулся. Тот ответил такой же улыбкой и коротко пожал плечами, после чего положил свою огромную ладонь ему на спину и слегка подтолкнул вперед.
— Ницево…
За поворотом Синиша ожидал увидеть первые третичские дома, но за ним оказалось лишь продолжение дороги, которая теперь вела через ущелье между скалами. Она шла немного вверх и упиралась в следующий поворот. Синише вдруг очень захотелось занять эти сто с небольшим метров пути разговором, пусть даже на местном «суахили».
— А что это за дорога? У нее есть какое-нибудь местное название?
— У доруоги но, — ответил ему старик, потом показал на левую скалу, что повыше, которую они только что обошли. — Но энто Перений Мур, а вуот энто, с эта стороны — Фтуорый Мур. Фронт уол — Секонд уол…
— А! Значит, это Передняя стена, а вот это — Вторая стена! Прошу прощения… Вы ведь немного говорите по-английски, да?
— По-штрельски.
«Штрельский, штрельский», — повторял про себя поверенный хорватского правительства, пытаясь поскорее вспомнить, где он это уже слышал и что это значит.
— А, австралийский! Штрельский — это австралийский! Правильно? Ну вот, я прибыл меньше получаса назад, а уже делаю такие успехи! — молол чепуху Синиша, сам удивляясь тому, что он несет. Старик серьезно кивнул, и это вдохновило его на продолжение экспромта.
— Ай Синиша! — ударил он себя в грудь, потом положил руку на плечо собеседника. — Энд ю?
— Ми Бартул, — ответил он. — Барт.
— Барт! Барт Симпсон! — решил пошутить Синиша, о чем сразу же пожалел. Лицо Бартула вдруг окаменело, как будто он услышал гром среди ясного неба.
— Негетив. Барт Квасиножич, — пробурчал он и ускорил шаг.
Остаток пути они поднимались молча. А там, где Перений Мур и Фтуорый Мур почти сливались в поцелуе гигантских губ, Синиша вдруг обомлел подобно застывшему несколько минут назад Тонино. Внизу, за поворотом дороги, простиралась долина, как будто сошедшая с нарядной открытки. Вдоль ее дна тянулась самая широкая улица поселка, вымощенная камнем и блестевшая от дождя. По обе стороны от нее на пологих склонах в два-три правильных ряда разместились каменные, в основном двухэтажные, дома: около тридцати по левую сторону и приблизительно столько же по правую. В начале и в конце главной улицы стояло по церквушке: у них не было колоколен, но у каждой имелась небольшая плоская звонница над порталом. Деревня была окружена каменными стенами, за которыми виднелись зеленые насаждения. Вдоль левого склона рос только виноград,