быть строгим и требовательным, то со мной становился прежним Перпонше, стремящимся быть полезным. Живот мешал былой резвости, но он старался.
— Ваша милость! — Перпонше согнулся чуть не до земли. И тут же бросился подливать мне вино в кружку.
Я указал на стул, где до него сидел мэтр Жоли. Перпонше осторожно опустил на него свой раздобревший зад, стараясь ничего не сломать.
— Налей и себе, — предложил я, — и докладывай!
Перпонше с благодарностью кивнул, плеснул в кружку чуть не полбутылки и выхлебал все в три глотка. Луженая глотка!
— Стряпчие подвели итоги года. Мы в хорошей прибыли, господин. Сорок четыре тысячи ливров чистого дохода принесли одни только фиакры, а уборные добавили еще почти столько же. Самое интересное, что в этом году уборные для среднего класса дали денег больше, чем для знати.
Это меня нисколько не удивляло. Посещать общественные туалеты было все равно, что сходить в наше время в кино или театр. Там играла музыка, журчали фонтаны, бывало, разыгрывались целые представления — и все лишь для того, чтобы привлечь все новых посетителей, и не просто привлечь, а сделать так, чтобы ходить в наши павильоны вошло у всех в привычку. А кого в городе больше: знати или буржуа? Конечно, вторых. Отсюда и разница в прибыли.
— Далее, — продолжал Перпонше, — доходные дома дали двадцать пять тысяч за год. Меньше, чем в прошлом, но и казней в этом году было совсем мало.
Он недовольно покачал головой, словно удивляясь королевской воле, не отправлявшей преступников на виселицу, четвертование, под сломанное колесо* или меч палача.
*Вид казни. Удушение до перелома конечностей или после, в зависимости от тяжести преступления.
Пару лет назад я сделал то, что советовал в свое время д’Артаньяну, и купил несколько домов вокруг Гревской площади, где проходили казни. Знатные господа и дамы платили большие деньги, чтобы иметь удовольствие с балконов наблюдать за тем, как преступники прощались с их жалкими жизнями. Так что мои вложения быстро окупались. Тем более что в остальные дни комнаты тоже сдавались постояльцам, пусть и не за столь бешеные деньги.
Все же я не был настолько жадным и кровожадным, чтобы желать больше казней, как Перпонше. Да и он говорил не всерьез. Меньше заработали — ничего страшного, в другом месте доберем.
Несмотря на внушительную сумму годового дохода, денег постоянно не хватало. И если бы не клад, который я постепенно переводил в полновесные монеты, пришлось бы опять кого-то грабить, как в былые времена.
Фиакры и сортиры не могли до конца насытить финансово, тем более что новые проекты требовали внушительных инвестиций. Пора открыть торговую компанию и заниматься крупным оптом — разбогатеть можно только так, да и то, если удастся найти новые рынки сбыта и достойную продукцию.
А что, это идея!
— Скажи-ка, мой друг Перпонше, — тут же закинул я пробный камень в омут жадной до денег души моего слуги, — а не хотел бы ты заняться торговлей?
Он открыл рот, закрыл его, и, только подумав с минуту, ответил:
— С удовольствием, ваша милость… я и сам хотел было обратиться к вам с подобным предложением, но все времени не хватало. Есть у меня пара идей, которые могут принести нам изрядные барыши…
Я приготовился слушать его план, но внезапно в дверь тревожно застучали.
— Войдите! — приказал я, и тут же створка приоткрылась и показалось взволнованное лицо одного из слуг.
— Ваша милость, там к вам курьер. Говорит, очень важное донесение! Требует вас срочно!
Странно. Неужели, уже стало известно о казни графа и те, кому он служил, сделали ответный ход? Но это слишком быстро, я ожидал развития событий дня через два-три, когда де Марне и его людей хватятся. Иных же неотложных известий я не ждал.
— Зови его сюда!
Через минуту в кабинет ворвался юноша, совсем еще ребенок. Лицо его раскраснелось от мороза, губы слегка дрожали от волнения, но он нашел в себе силы поклониться и подать мне запечатанный конверт.
— От господина епископа, — сообщил он при этом.
Любопытно, де Бриенн пишет только в особо важных случаях. В остальное же время мы обговариваем с ним все вопросы лично, при очередной встрече.
Быстро вскрыв письмо, я узнал стремительный почерк Антуанна. Записка была короткой, но ее содержание…
«Друг мой, — писал епископ, — король мертв! Погиб сегодня во время охоты. Срочно отправляйтесь в Лувр, жду вас там. Все очень серьезно!»
Глава 4
Епископ
Смерть короля прибила меня словно веслом по голове. Честно говоря, я растерялся. Сильно растерялся, потому что рухнуло все, что я построил за эти годы. Ладно, если бы Людовика убили, тогда я бы знал что делать, но все произошло на моих глазах. Странный и нелепый трагический случай…
— Жеребец, ваше преосвященство… — прошелестел тихий голос Арамиса.
Я резко развернулся и машинально повторил за ним:
— Жеребец?
— Жеребец, — секретарь вежливо поклонился.
В голове мгновенно пронесся рой мыслей и воплотился в лаконичный приказ:
— Главного конюшего ко мне, немедля!
Уже через несколько минут в кабинете появился высокий брюнет в лиловом, усыпанном драгоценностями костюме.
— Ваше преосвященство, я к вашим услугам… — граф Франсуа де Барада манерно поклонился.
Его я почему-то всегда называл «румын», под этим псевдонимом он проходил в оперативном деле, слащавый красавчик, завитые волосы, покрытое белилами лицо, в свое время, он пользовался благосклонностью короля, его считали фаворитом Людовика, но откровенные содомистские замашки сыграли злую службу, место в сердце его величества занял маркиз Сен-Мар. Как не крути, при всей своей гомосексуальной латентности Людовик XIII таковым не являлся. Графа хотели сослать в армию, но я вмешался и он получил синекуру — место главного конюшего. К слову, Франсуа де Барада по достоинству оценил мою помощь и стал верным сторонником нашей партии.
— Сын мой… — я шагнул к нему вплотную.
В камине громко треснуло полено, граф вздрогнул и вытянулся во фрунт.
— Ваше преосвященство… — его лицо мертвенно побледнело, а голос дрогнул.
— Жеребец… — спокойно сказал я. — Я не видел раньше этого жеребца. Откуда он взялся в королевской конюшне, сын мой?
— Жеребец, трехлетка, бретонская порода! — речитативом отрапортовал граф. — Зовут — Бриллиант. Его неделю назад подарил его величеству маркиз Сен-Мар! Если честно, норовистая скотина, я был против, чтобы его величество выезжал