Он взобрался на прежнюю ветку, которая была пониже, и пошел по ней, как раньше, пока не оказался прямо под Аннабель. Он откинул голову назад и снова усмехнулся ей.
– Мы можем прыгнуть вместе, – предложил он.
Аннабель чувствовала ужасно неудобное и почти непреодолимое желание пописать.
– И вас не беспокоит, что мне больше никогда не позволят приходить сюда и видеться с вами, не так ли? – строго спросила она. – Потому что я девочка. Потому что мне только пять. И потому что я малявка Эштонов. Меня зовут Аннабель.
Он протянул свою тощую правую руку и представился:
– Реджи. А ты храбрая, Анна. Для девчонки и для того, кто чуть старше младенца. Давай я помогу тебе спуститься вниз.
Отклонить такое предложение было бы безрассудством. Но она обиделась на сравнение с младенцем, хотя он, со своим обычным презрением, не сказал об этом прямо. Кроме того, она не знала, удастся ли ей выпустить ветвь, за которую судорожно схватилась, чтобы принять его протянутую руку.
– Мне не нужна помощь, но все равно благодарю вас, – ответила она.
Он снова ухмыльнулся, пожал плечами, повернулся и прыгнул.
На сей раз Аннабель почувствовала на своих ногах настоящий дождь из холодных брызг. Она также чувствовала, что опозорит себя, если не доберется до горшка прямо сейчас или в самое ближайшее время. Если бы она опозорилась, то умерла бы. Она больше никогда не сможет даже тайком поглядеть на него в церкви.
Мальчик – Реджи – растянулся на берегу, чтобы обсохнуть. Он подсунул руки под голову и вполне преднамеренно игнорировал ее.
Позднее Аннабель не помнила, как долго она осторожно ползла назад по ветке и спускалась по стволу. Но это продолжалось достаточно долго, чтобы заставить ее запаниковать, как бы няня не проснулась и не узнала, что ее нет в ни доме, ни поблизости от него, где она имела право находиться.
Эта паника, вдобавок к ужасному страху перед падением и перед тем, иным позором, была не очень-то приятным ощущением. И прежде, чем ее ноги снова оказались на благословенной твердой земле, Аннабель безмолвно пообещала неведомой сущности, что, если только она благополучно доберется домой, больше никогда, никогда не покинет его без сопровождения.
Когда она поставила на землю одну, а затем вторую ногу, Реджи стоял, небрежно прислонившись к стволу дерева.
– Я открою тебе секрет, – сказал он. – Если ты пообещаешь никому о нем не рассказывать.
– Ей-богу! – ответила она, крестясь одним пальцем.
– Я всегда ныряю с дерева, потому что боюсь спускаться с него.
– Не может быть! – поразилась она.
– Ага, правда, – пожал он плечами.
– О да, я понимаю. Я тоже боялась. У меня до сих пор ноги дрожат.
Ей понравилась его усмешка. Она была чуть кривоватой. У него были крупные крепкие зубы, а два передних были слегка искривлены.
– Так ты придешь завтра? – спросил он.
– Может быть, – ответила она, когда он расправил и отдал ей спенсер. И он держал ее шляпку, пока она не была готова надеть ее.
– Хотя я точно знаю, что больше не приду, – добавил он.
– Да пожалуйста! – небрежно бросила она.
Но его глаза лукаво блестели, и Аннабель вслух рассмеялась.
И он засмеялся вместе с ней.
– Мы могли бы стать друзьями, – предложила она.
Он скорчил рожицу.
– Когда мы будем в церкви, об этом никто не должен догадаться.
– Я вообще не буду на вас смотреть, – ответила она, – потому что мне не разрешают. Но если взгляну, то буду выглядеть вот так.
И она изобразила одно из самых надменных выражений лица своей матери. Не то, чтобы ее матушка часто им пользовалась, но Аннабель оно всегда так восхищало, что она часто изображала его перед зеркалом в детской.
– А я буду смотреть на тебя вот так, – сказал Реджи и позволил своим полуприкрытым глазам медленно и нагло пройтись по ней с головы до пят.
Оба дружно фыркнули и расхохотались.
– Я должна идти. А то няня будет меня искать.
Но была другая, более серьезная причина, чем страх перед няней. Ей было трудно удержаться от того, чтобы не переминаться с ноги на ногу. Как только он скроется из виду, ей придется остановиться и присесть на корточки, хотя леди, конечно же, не подобает так делать.
– Так мне тебя ждать? – вскинув брови, спросил он с холодным безразличием.
Ничего не ответив, она помчалась домой.
Реджи. Реджи. Реджи.
Сын Мэйсонов.
Ее новый друг.
Которому уже восемь, и который считал, что она храбрая.
Его глаза были коричневыми, а не черными.
Глава 3.
– Ну, парень, когда-нибудь ты меня поблагодаришь, – благодушно пробасил отец Реджи, когда его карета, точно, без минуты два пополудни, качнувшись, подкатила к особняку Хаверкрофтов на Беркли-сквер. – Одно дело – грехи молодости, и я заплатил предостаточно, чтобы дать тебе образование, с каким ты просто обязан был грешить, как любой другой молодой джентльмен. Но мотовством состояние не сделаешь и не сохранишь. Лучше всего для этого – хорошая и бережливая женщина, такая как твоя мать.
– И как леди Аннабель Эштон? – вскинул брови Реджи.
– Ох, Берни, – печально промолвила его мать. Да, ей тоже вместе с ними предстояло принять участие в этом историческом событии – первом визите в резиденцию графа через парадный, к слову сказать, вход. Реджи опасался, что предложение брака станет мучительно публичным. – Леди Аннабель всегда была хороша как картинка, и они с Реджинальдом составят красивую пару. Но ты уверен, точно уверен, что это надо? Откуда мы знаем, не тоскует ли она по тому молодому человеку, который тайно пытался бежать с нею? Хотя, похоже, он ее недостоин, если не стал за нее бороться. Откуда мы знаем, сможет ли она отдать нашему Реджинальду хоть частичку своего сердца?
– Она – очень везучая молодая особа, – ответил отец Реджи, все еще лучась благодушным триумфом, – раз уж Реджинальд хочет ее взять. Мы оба знаем, что в глубине души он хороший парень, хотя не ведаю, какой бес вселился в него в последнее время. Вроде, уже поздновато пускаться во все тяжкие. Не переживай из-за любви, Сэйди. В свой срок придет и любовь. Хотя не очень-то они ее и заслуживают.
– Возможно, хочет не совсем верное слово, сэр, – пробормотал Реджи, когда кучер открыл дверцу кареты и откинул ступеньки.
– О, Реджинальд, – мягко упрекнула его матушка, – мне бы не хотелось, чтобы ты называл своего отца сэр, словно джентльмен, в сердце которого совсем нет родственного тепла.
– Прости, ма, – извиняясь, улыбнулся ей Реджи. – Тогда мне стоит называть его па, как будто я все еще ребенок?