Читать интересную книгу Маятник - Алексей и Ольга Ракитины

В день, когда стало известно о гибели Сарры Беккер, опрашивать местных дворников отправился помощник пристава Дронов.

В доме №57 по Невскому проспекту дворников было аж трое – Анисим Щеткин, Варфоломей Мейкулло и Иван Прокофьев. Расположившись в дворницкой вокруг помощника пристава на табуретах, они охотно принялись вспоминать вечер накануне убийства, 27 августа. Но… мало что смогли рассказать. Беда заключалась в том, что работники метлы и совка отмечали в тот день именины Варфорломея и «запраздновались» до двух часов ночи. И по этой весьма понятной причине к своим прямым обязанностям отнеслись без надлежащего усердия.

По правилам, в 22 часа Иван Прокофьев должен был запереть ворота во двор. Если же кто-то из своих приходил после означенного часа и желал либо попасть во двор, либо выехать из двора то такому запоздалому путнику надлежало позвонить в дворницкую, благо ручки механических звонков были выведены как на Невский проспект, так и во двор. Иван Прокофьев, убедившись, что звонит знакомый ему человек, должен был выйти и отворить ворота. Таким образом, дворник должен был бы видеть всех, кто входил во двор или выходил из двора после 10 часов вечера. Однако, то, что было гладко в теории, на практике выглядело несколько иначе. Иван Прокофьев, как и полагается на праздниках, так напробовался «горькой», «полынной», «табуретовой» и «семихинской», что при всём напряжении памяти не смог даже вспомнить, запирал ли он вообще ворота на ночь.

Его напарник, именинник Варфоломей Мейкулло в ночь с 27 на 28 августа должен был дежурить в парадном подъезде. В отличие от простодушного Ивана Прокофьева, он твёрдо заявил помощнику пристава, что «отчётливо помнит как запер подъезд». Разумеется, такая твёрдость памяти показалась Дронову подозрительной и он заявил о своём недоверии словам Варфоломея. Дворник, почесав задумчиво колтун в волосах на макушке, после некоторой паузы уточнил, что подъезд он запер с некоторым опозданием, а именно, в 23 часа.

Поскольку помощник пристава продолжал сомневаться в точности сказанного, полагая, что дворник просто «порет отсебятину» из страха получить от полиции нагоняй, Мейкулло добавил к своим словам примечательное уточнение: во время дежурства в подъезде он видел, как несколько позже 21 часа Сарра вышла на Невский проспект. Девочка перешла проезжую часть и явно намеревалась войти в мелочную лавку, но тут рядом с нею остановилась коляска, из которой вышла молодая женщина в шляпке с вуалью и желтым шелковым зонтиком. Эта женщина подозвала Сарру, поговорила с ней минут пять, после чего опять села в коляску и уехала. Сарра же спустилась в мелочную лавку, расположенную в цокольном этаже, потом вышла и вернулась во двор.

– Как же ты мог пить в дворницкой и при этом сидеть в подъезде? – не унимался Дронов, не поверивший рассказу Варфоломея.

– А так: забегал, рюмашку хлоп! и обратно в «скворешник», – объяснил Мейкулло, – В дворницкой храпел Иван, а он когда спит, воздух портит неимоверно, рядом находиться невозможно. Вот я и убегал от него.

– То есть, вот так и метался туда-сюда?

– Ну да, так и метался, – кивнул Мейкулло.

– И сколько раз за вечер ты так бегал?

– Ну, раза три-четыре…

– Пять, – добавил Дронов.

– Может и пять. Но не больше.

– И спать не ложился? И как твой дружок Прокофьев без задних ног не дрых до утра? – с нескрываемым скепсисом продолжал уточнять Дронов.

– Говорю же, не дрых, – стоял на своём Мейкулло, – Во-первых, я пью только «полынную». Во-вторых, заедаю ее перчиком. Рюмашку «полынной» и перчик красненький, о-па-а! – ноги пьяные, а голова тверёзая, глаз видит четко, ухи слышат ясно и весь я отчётливый.

– Ну-ну, отчётливый ты наш, пойдем, посмотрим на «скворешник», – предложил Дронов, – Покажешь мне, где Сарра стояла, где пролетка остановилась.

Мейкулло в сопровождении двух других дворников отвел помощника пристава в небольшую комнатенку, два окна которой выходили на Невский проспект. Комнатка, в которую можно было попасть через дверь под парадной лестницей, находилась в цокольном этаже здания, ниже самого низкого из жилых этажей. Как такового подвала дом не имел: сказывалась близость Фонтанки и малая глубина горизонта грунтовых вод. В отличие от просторной дворницкой, выходившей окнами во двор, это узкое, как школьный пенал, помещение именовалось «скворешником». Мейкулло показал на столик возле окна, стул подле него и поклялся, что сидел вчера вечером на этом самом месте.

Дронов уселся на стул, поглядел в окошко и вынужден был согласиться, что место на углу Невского проспекта и Троицкой улицы, где по словам дворника Мейкулло погибшая и стояла, было хорошо видно.

– Ну, ладно, – кивнул помощник пристава, – считай, что убедил меня. Ты раньше видел эту женщину?

– Из пролетки, что ли? – не понял Варфоломей, – Откель? Нет, никогда…

– А лицо разглядел?

– Да ну-у, какое лицо, – махнул рукой дворник, – Я же говорю – в шляпке она была, с вуалью. Зонтик такой дурацкий, жёлтый, шелковый, от солнца. А какое тут солнце, сплошные дожди! Еще юбка у нее была такая… в крупную клетку. По-моему, называется «шотландка».

– А цвет какой юбки? – не унимался Дронов.

– Зелёная с черным, вроде.

Никаких больше ценных сведений из него выудить не удалось.

После этого Дронов подступился с расспросам к старшему из дворников. Анисим Щёткин накануне вечером ушел в гости к своей знакомой – благо был его выходной день – и вернулся только рано утром. Благодаря этому обстоятельству он находился в лучшем положении, чем его напившиеся коллеги. Кроме того, Анисим был в прекрасных личных отношениях с Дроновым, которому несколько лет назад помог в задержании очень опасного преступника. А такие вещи, как известно, полицейскими не забываются: готовность рискнуть головой ради долга во все времена дорого стоила.

– Анисим, когда ты вернулся, гаврики эти спали? – спросил Дронов.

– Спали, Филофей Кузьмич, – со вздохом согласился Щёткин, – Прости их, Филофей Кузьмич, а-а? Ужо я им ухи ободру, а ты прости всё же дураков, а-а?

– Ворота стояли открытые? – Дронов словно не слышал Щёткина.

– Точно так-с, но их и должно открывать в 6 часов.

– А ты, Анисим, когда вернулся?

– Думаю, позже. Шесть на вокзале часы били, когда я Знаменку пересекал. Ну, и здесь еще минут с десяток ходу.

Дронов принялся дотошно выяснять, когда уходил из кассы Миронович. И Щёткин, и Прокофьев вспомнили, как Миронович почти сразу после 21 часа прошёл в ворота на Невский проспект – домой направлялся. Мейкулло, дежуривший тем вечером в парадном подъезде, тоже видел Мироновича, выходящим из подворотни на Невский проспект и направлявшимся прогулочной вальяжной походкой в сторону Знаменья, площади перед Николаевским вокзалом. Больше они его не видели до сегодняшнего утра.

Выслушавший все эти рассказы дворников помощник пристава Дронов поднял указующий перст на Щёткина и со сдержанной яростью в голосе проговорил:

– Ворота ваши оставались открытыми всю ночь. Хоть лбы свои разбейте, а в обратном меня не убедите! Вас, оболдуев таких, поставили дворниками в доме на главной улице Империи; в вашем доме убили ребёнка, а вы пьяные валялись и дело своё не блюли! Если б Государь Император Александр Второй – Царство Ему небесное! – не отменил телесные наказания, я бы самолично вызвался зады ваши отстегать! Прощения вам быть не может, – подытожил Дронов, – Обо всём доложу следователю, ждите, паразиты, взыскания!

Никто из дворников не сказал в оправдание ни слова. Да и что тут можно было сказать, всем было ясно, что будь ворота надлежащим образом закрыты, убийцу Сарры Беккер отыскать было бы куда как проще.

А длинный августовский день шёл между тем своим обычным чередом: во двор высыпала привезённая с загородных дач детвора, въезжали и выезжали повозки то с мебелью, то с какой-то деревенской снедью, то с дровами для каминов дорогих бельэтажных квартир. Постоянно появлялись то торговцы мелочью, то точильщик ножей, сновал по квартирам лоточник-зеленщик. Двор пятьдесят седьмого дома был хоть и небольшой, но в него выходило множество окон – преимущественно кухонь и задних комнат. В этих комнатах могла спать многочисленная прислуга владельцев богатых апартаментов, расположенных в двух нижних этажах пятиэтажного дома. Кроме того, во двор выходили окна спален дешёвых квартир верхних этажей, поскольку двор по определению был местом более тихим, чем Невский проспект. Все те, кто мог находиться ночью в этих комнатах являлись для следствия потенциальными свидетелями и с каждым из полицейским следовало поговорить.

Черняк ходил по квартирам, опрашивал жильцов: вдруг кто-то что-то видел вечером или ночью. Вместе с Черняком ходили и двое полицейских в форме, хотя их интересовало совсем не то, что сыщика. Полицейские, забрав у домоправителя домовую книгу, сличали внесённый в неё списочный состав проживающих с фактически пребывающими в квартирах лицами. Делалось это для того, чтобы исключить возможность проживания в доме (и участия в убийстве Сарры Беккер) разного рода беспаспортных лиц: деревенской родни, бродяг и т. п. Дело это было муторное, долгое, требовавшее многословных объяснений, однако, для розыска совершенно необходимое.