Читать интересную книгу Забайкальцы. Книга 4. - Василий Балябин

— Ведь это офицер, братцы!

— Куда же его черт гонит?

— Жизнь ему надоела, что ли?

— Может, проспал, не слыхал, как мы перевернулись? Вот и спешит к своим?

— Товарищи, ведь это Гаркуш!

— Точно, он самый, хорунжий Гаркуш!

— Судить его, сам напрашивается.

Казаки, дивясь смелости офицера, расступились, пропуская его к трибуне, на которую только что поднялись Писменов и еще двое из организаторов переворота. Гаркуш как был в офицерском обмундировании, так и прибыл с наганом на боку, при шашке и даже погон не снял с гимнастерки, лишь на фуражке его не было уже кокарды. Худощавое, обрамленное черной бородкой лицо офицера не выражало и тени страха, казалось даже, что улыбчивые, карие глаза его светились радостью. Еще больше удивились казаки, когда Писменов, дружески улыбаясь, приветствовал офицера пожатием руки и ему первому предоставил слово.

— Товарищи, — громко, чтобы все слышали, начал он, держась правой рукой за древко знамени. — Я не офицер, как вы полагаете, а бывший политкаторжанин, большевик!..

Шум, рокот удивленных голосов всколыхнул тишину:

— Большевик, ссыльнокаторжный…

— Вот это да-а, мать твою!

— А мы-то думали…

— То-то был он не такой, как другие протчие.

— Может, врет, пушку залиёт нам.

— Проверить надо ладом!

— Тише, товарищи, тише! — потрясая руками, призывал к порядку Писменов. — Чего вы загомонили все враз! Дайте досказать товарищу Чугуевскому! Да-да, Чугуевскому, я сам это подтверждаю. Тише! Продолжай, товарищ.

— Товарищи, я ничуть не обижаюсь, что вы усомнились в правдивости моих слов. Так оно и должно быть. Мы с вами должны быть бдительны и никому не верить на слово, так учит нашу партию товарищ Ленин!

И снова шум, выкрики, одобрительные голоса:

— Верно-о!

— Продолжай давай! Просим!

— В какой тюрьме-то отбывал?

— Тихо, товарищи, тихо, — теперь и сам Чугуевский просил тишины. — Товарищ Писменов назвал вам мою фамилию! Правильно, я не Гаркуш, а Чугуевский Андрей Ефимович, из казаков Догьинской станицы. В партию большевиков вступил на царской каторге, которую отбывал за соучастие в убийстве зверюги офицера Токмакова, шесть лет провел в Горно-Зерентуевской тюрьме. К вам в Первый Забайкальский полк меня послал Читинский комитет партии большевиков чтобы донести до вас призывы нашей партии, ленинские слова правды о том, против кого вам следует повернуть оружие. В условиях строжайшей конспирации, особенно после ареста всем вам известного товарища Раздобреева, я не мог бывать на тайных собраниях нашей организации, липь изредка встречался с товарищами, чаще всего с товарищем Стрельниковым, так нелепо погибшим сегодня, в день нашей победы. Почтим же его память минутой молчания.

Казаки обнажили головы, замерли, как в строю, по команде «смирно». И такая наступила тишина, что стало слышно, как в траве близ дороги стрекочут кузнечики, а в голубой выси щебечут жаворонки. Кончилась скорбная минута, и снова заговорил Чугуевский.

— Сегодня вы, дорогие товарищи, совершили большое дело, перешли на сторону восставшего народа, — продолжал Чугуевский, все так же придерживая правой рукой древко знамени. — Я счастлив бесконечно, что в этом есть доля и моего участия! Это могут подтвердить товарищи Писменов, Васильев и другие наши соучастники.

— Верно, — Писменов даже руку поднял кверху, как бы клятвенно заверяя правдивость сказанного Чугуевским.

— Истинная правда, — подтвердил Васильев. — Мы и книги запретные получали от хорунжего, то есть от товарища Чугуевского. И всякие там другие указания.

— Переходим ко второму вопросу, — объявил Писменов. — Теперь нам надо командира полка избрать. И я так думаю: все вы слышали, кто такой есть дорогой наш товарищ Чугуевский, большевик идейный, к тому же он бывший офицер, значить, и в военном деле может руководить, а потому вся статья ему быть нашим командиром!

Новым гулом восторженных голосов взорвался казачий митинг, и, когда дело дошло до голосования, все дружно подняли руки за нового командира. Затем утвердили командиров эскадронов. Заминка произошла с прислугой батареи — батарейцев среди казаков не оказалось, кое-как набрали ездовых, за командира временно назначили Золотарева.

Жаркий летний день перевалил на вторую половину, когда полк и конно-горная батарея под общей командой Чугуевского вышли в долину Урова и вброд перешли небольшую, сильно обмелевшую в этом году реку.

Уров, являясь левым притоком многоводной пограничной Аргуни, в Забайкалье прославился тем, что жители сел, расположенных в его горно-таежиой долине, издавна подвержены ревматической болезни. У них сильно утолщались суставы ног и рук, у иных вырастали зобы, и люди становились калеками на всю жизнь. Возникновение этой болезни приписывали светлой на вкус приятной воде Урова, поэтому и болезнь называли «уровской».

Калечил Уров, сильно калечил людей, и все-таки никто из них не соглашался переселиться в другой район! Очень уж богата уровская долина всем, что нужно для жизни человека: необозримая тайга, где полным-полно всякого зверя, совсем рядом — раздолье для охоты; в достатке плодородной земли, богаты травой пастбища и сенокосные угодья, а сам Уров богат рыбой. Все это и прельщало местных жителей, к уродующей же их болезни они привыкли, к тому же уровских казаков и на военную службу не брали. А это уж рас ценивалось как благо. Вот в такое-то село на Урове и прибыл восставший против белых генералов казачий полк.

Радостным был этот день и для партизан 3-го кавалерийского полка, которым посчастливилось первыми встретить и приветствовать казаков-повстанцев. В минувшую ночь полк в полной боевой готовности выступил из села и до утра находился на полпути к Грязной, чтобы в случае надобности прийти на помощь повстанцам. Только утром, когда получили сообщение, что переворот свершился, вернулись в село. В штабе бодрствовали ночыо Журавлев и его боевые товарищи. Теперь все они с нетерпением ожидали прибытия казаков, будущих своих соратников. За околицей вдоль дороги выстроились спешенные партизаны 3-го кавполка.

А через дорогу от строя партизан зеленую лужайку расцветили пестрые толпы сельчан: молодежь, как водится, тешилась играми, танцами под гармошку; старики, собираясь кучками, дымили табаком, судачили:

— Целый полк, да ишо и батарея в придачу! Это не хухлы-мухлы!

— Ни единой пушки не было у наших — и на тебе, батарея!

— Вот бы и другие-то полки ихние так же поступили! Оно бы и войне конец!

— Пойдут и другие, перевертываться зачнут! Лиха беда — начало!

Полк новых повстанцев шел, как и положено, походным порядком. Пики казаки после переворота посдавали в обоз, оставили по одной на сотню, и еще одну, на которой теперь впереди полка реяло алое знамя.

Когда передовой разъезд, а затем и головная сотня показались из-за пригорка, заросшего густым боярышником, партизаны в строю задвигались, выравнивая ряды; напротив них шпалерами скучились вдоль дороги толпы сельчан.

Полк повстанцев, не доехав до строя партизан полсотни шагов, остановился. Партизанский командир Швецов громовым голосом скомандовал: «Полк, смирно-о-о! Равнение направо» — и сам, повернув голову в сторону повстанцев, приложил руку к фуражке. Журавлев, Бородин и Плясов пошли к ним навстречу. Приветствуя командующего фронтом и его соратников, Чугуевский отсалютовал им шашкой, сошел с коня. Журавлев обнял его и трижды поцеловал. Затем Журавлев обратился с приветственной речью к казакам поблагодарил их и закончил речь словами:

— Отныне мы вместе с вами будем сражаться до полной победы над силами контрреволюции. И уж недалеко то время, когда на всей земле нашей не будет ни белых, ни интервентов, власть труда воцарится во всей Советской России.

Мощное слитное «ура» казаков, партизан и жителей села всколыхнуло воздух, эхом покатилось по горам.

В тот же день была укомплектована батарея: нашлись среди партизан артиллеристы, не только ездовые, но и наводчики, заряжающие и все другие номера прислуги. Командиром батареи был назначен Диомид Матафонов. Новый полк получил название 5-го кавалерийского революционного, командиром его приказом по фронту утвердили Андрея Чугуевского.

ГЛАВА VII

Золотая осень — такой эпитет вполне подходит к этому времени года в Забайкалье, где так много солнечных дней, а в эту пору особенно. Кончился сенокос, сено сметано в стога и зароды, осиротели островерхие балаганы, косари сменили звонкие литовки свои на серпы. Страда, все от мала до велика на пашне, с раннего утра и до вечера жнут и жнут без разгиба поспевшие хлеба.

Хороша эта пора в Забайкалье, нет уже того гнуса — комаров, паутов и мелкой мошкары, что донимали людей во время пахоты и сенокоса. Нет летней жары, солнышко ласково греет, и такое благодатное тепло стоит над полями, что любо-дорого. Однако по ночам уже подмораживает, и пожухлые травы в низинах к утру припудрятся пушистым инеем, тоненьким ледком покроются лужицы. В сентябре пожелтеют поля, елани, сопки скинут свой многокрасочный летний наряд. Но осень по-своему украсит кормилицу землю, в золото оденет она поля спелой пшеницы, на склонах сопок заколышется под ветром золотистый ковыль. Золотом покроются и березовые рощи, да еще разукрасят их зелень сосен и яркий багрянец трепетных осин. Нет, не зря забайкальскую осень называют золотой!