Новая работа нравилась Уинстону намного больше, чем старая. Для того, чтобы вмешаться в реальную экономику и ничего не сломать, требуется намного больше мозгов, чем для того, чтобы исправлять материалы старых газет.
С коллегами он отлично поладил. В «военном отделе» работали пять потомственных британских бухгалтеров во главе с еще одним выпускником Кембриджа. Плезенс имел в подчинении несколько таких отделов. Уинстон понимал, что его начальник урожденный англичанин и из хорошей семьи, с огромным опытом руководящей работы, высоко ценящий дисциплину и справедливость. Плезенс не распространялся о своем прошлом. Несмотря на возраст, он держал в голове все задачи всех сотрудников, не говоря уже о собственных.
Преступная организация под общей вывеской «Служба доработки статистических прогнозов» никого из остального Министерства не интересовала. Уинстон даже не знал, каким образом их отдел формально интегрирован в остальную структуру и как зовут номинального руководителя над Плезенсом.
Но в общественную жизнь отдел интегрировался на все сто. Уинстон и коллеги точно так же ходили в столовую на обед и в актовый зал на минутки ненависти. Он застал еще двухминутки на старой работе, где пропагандистские ролики показывали прямо на рабочих местах. Здесь же трудовые коллективы собирались в актовом зале, смотрели ролик на большом экране, а потом шли в столовую. Примерно раз в неделю теперь полагалась не двухминутка, а короткометражка примерно на четверть часа. Война подстегивает научный прогресс, поэтому видеоматериалов становится больше. А читать вредно. От чтения портится зрение, особенно у тех, кто и так работает с бумагами. Хотя здесь, как и на старом месте, работали не только с бумагами, но и с речеписами.
Речеписы, то есть, устройства, преобразующие человеческую речь в печатный текст, считались изобретенными в Эйрстрип Ван. Официально их придумала Партия, но Уинстон знал, что основные принципы построения подобной машины сформулировал еще широко известный в узких кругах секретный профессор Алан, работая над автоматизацией перевода военного радиоперехвата.
К началу 1980-х речеписы перестали быть секретным оборудованием, занимающим целые комнаты, уменьшились до размера печатной машинки и перешли в разряд гражданской техники. Их, конечно, в магазинах не продавали, но и строгого учета не вели. В любом учреждении такого оборудования хватало.
Бессменную руководительницу Министерства Изобилия неофициально называли Леди Маргарет или Железная Леди. Если Большой Брат постоянно напоминал гражданам о своем существовании, то руководители на ступеньку ниже оставались в его тени, кроме Министра Изобилия. Максимальный уровень представителей других Министерств, имена которых фигурировали в прессе, это начальники департаментов.
Когда Уинстон работал в Министерстве Правды, он так и не узнал, как звали министра. Может быть, их за одиннадцать лет сменилось десять или даже двадцать. О личности Министра Любви страшно было даже подумать. Зато на флоте всегда знали, кто сейчас Министр Мира. Очередной престарелый адмирал, который занимался в основном перемещением своих друзей поближе к кормушкам, а все важные военные решения за него принимал не то лично Большой Брат, не то какой-то невидимый военный совет.
Леди Маргарет занимала свой пост добрых десять лет. Говорили, что ее перевели из Министерства Правды, где она успешно сокращала расходы на школьное образование. Говорили, что уменьшать расходы может любой дурак, а попробуй увеличь доходы. Но с задачей увеличения доходов товарищ Министр справлялась ничуть не хуже, чем заслужила неподдельное уважение подчиненных.
Завод со стальными листами, который стал первой задачей Уинстона, через несколько месяцев достался ему снова. Плезенс сказал, что надо «зарезать», то есть, не допустить к внедрению, новую научно-автоматизированную систему раскроя листов.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
- Зачем? – удивился Уинстон.
- За тем, что они научатся эффективно раскраивать лист и не смогут обосновать, зачем им столько излишков. Вы ведь знаете, что на этом заводе еще и есть план по сдаче металлолома? Как они его выполнят, если у них станет меньше обрезков?
- Но можно ведь систему официально зарезать, а фактически внедрить, - возразил Уинстон.
- И что они с этого будут иметь?
- Во-первых, они смогут повысить качество продукции. Выбирать качественные листы для штамповки, а остальные отправлять в неучтенку.
- А металлолом? Предлагаете им сдавать целые листы?
- Нет. Все сэкономленные листы можно тоже отправлять в тень. Мы ведь можем достать из тени настоящий металлолом, который никуда не годен? Пусть завод сдает его, а листы отдаст нам.
- Заметят?
- Просто поделимся с приемщиками. Заметить, что металлолом не тот, можно только по пути на свалку или на переплавку, куда там его возят. И, кстати, при наличии стальных листов и хорошей системы раскроя, можно оставить производительность труда на уровне старого плана, а в освободившееся время раскроить что-нибудь интересное на теневой рынок.
- Хм… Я поговорю с коллегами.
В один прекрасный день Уинстон с утра пораньше получил толстый конверт с долларами.
- Молодец! – сказал Плезенс, - На умных мир держится. Когда запустим, будет еще премия.
Уинстон пригласил весь отдел в паб. В настоящий паб с настоящим пивом. Через некоторое время курящие коллеги вышли на перекур, и за столом остались только они с Плезенсом.
- Не курите? – спросил Уинстон.
- Предпочитаю трубку, а трубку в пабах не курят.
- Как вы без меня работали? – спросил Уинстон для поддержания диалога, - Неужели вся эта польза, которую я приношу, проходила мимо вас?
- Да нормально работали, - ответил Плезенс, - Сидел до тебя Джон, неплохой парень, хотя и манерный слишком. Хорошо работал, хорошо получал. Дорос до американского отдела. Только зря начал смешивать рабочие отношения с личными.
- Что с ним случилось?
- Ходил с янки по заведениям Теневой Стороны. Раз сходил, другой сходил. А потом косточкой подавился и насмерть.
- Какой косточкой?
- Рыбной. В осетрине.
- Понятно, - на самом деле, Уинстону стало понятно, что Джон умер совсем по другой причине, - Слушайте, а почему военные заводы находятся в ведении Министерства Изобилия, а не Министерства Мира?
- Потому что свиньи не отдадут собакам самый жирный кусок.
- Эээ…
- Вы не читали эту книгу? – Плезенс посмотрел так скептически, будто прочитать запрещенный «Скотный двор» должен был любой английский интеллигент, невзирая на очевидный риск для жизни и свободы.
- Читал, - ответил Уинстон, - Я не думал, что Вы ее читали.
Плезенс удивленно покрутил головой.
- Так вот, с финала книги по настоящее время ничего не изменилось, - сказал он, - Во Внутренней Партии, которая все решает, есть условные «партия свиней» и «партия собак», которые борются за контроль над ресурсами. Собаки понимают, что без свиней они не смогут управлять экономикой, а свиньи понимают, что люди им разрешили иметь экономику только благодаря тому, что они сдают собак в аренду людям. Вопрос в том, насколько свиньи и собаки смогут подвинуть друг друга без ущерба для фермы в целом. Остальных животных никто не спрашивает. Понятно?
- В основном понятно, - ответил Уинстон, - Только я не пойму, кто в этой метафоре люди.
- Американцы. Образно выражаясь, люди могли бы при желании разогнать свиней и вернуть фермера на место, но свиньи сделали им более выгодное предложение. Жаль, что автор не прожил еще несколько лет. Он очень точно описал нашу революцию, но не увидел некоторые моменты, которые стало возможно понять только с послезнанием.
Со временем, Уинстон с удивлением осознал, что он обеспеченный человек и мог бы содержать семью, но у него до сих пор нет даже постоянной женщины. Раньше, до Джулии, он смотрел на женщин с опаской, подозревая их в чрезмерном партийном фанатиме и в тяге к доносительству. За ночь же с проституткой могли впаять до пяти лет тюрьмы.