– Позавчера мне стало известно, что у профессора Иоффе все получилось. Ну, помните, я говорил об этом на именинах у нашего изгнанника?
Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара, и ухватил товарища за руку.
– Что вы говорите, князь?
– Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее… – оглядываясь по сторонам, сказал князь. – Не ровен час, меня за карманника примут… Мы ведь и так знали, что это рано или поздно произойдет. Ну так раньше произошло, а не позже…
Князь осторожно разжал чужие пальцы на своем запястье. Его визави собрался и уже спокойнее сказал:
– Подробности, пожалуйста…
Понизив голос и отвернувшись к реке, князь спокойно сказал:
– Особая лаборатория товарища Иоффе за успехи в социалистическом соревновании выдвинута на награждение переходящим Красным знаменем.
Как насмешка над его словами в холодной осенней воде дрожало отражение пушкинского дома. Семен Николаевич поморщился, и князь добавил серьезно:
– Зря морщитесь. Мои люди в институте видели установку в действии. Это – что-то… Думаю, что месяца через три-четыре краснопузые доведут ее до нужных кондиций и задумаются, что с ней делать дальше, как употреблять… К этому времени мы должны быть готовы.
– Вам известно, что они собираются делать дальше?
– Это очевидно. Испытания. Доводка до оптимальных показателей по весу, габаритам, мощности… Судя по завесе секретности, испытывать станут в каком-то очень серьезном месте. Где-нибудь вроде «Троцкого». А случится это, похоже, не раньше чем через три месяца.
– Три месяца? – Семен Николаевич что-то прикинул и покачал головой. – Нет. Нам не успеть… Против нас и география и психология.
– Большевики не любят ждать. У них все как-то с опережением получается. Надо и нам успевать за ними.
– Нет, – спокойно возразил Семен Николаевич. – Это невозможно. Знаете, есть такое слово «невозможно»?
Князь помолчал. Он знал это слово.
– А сколько нужно?
– По крайней мере, полгода.
– Тогда нужно сделать так, чтоб три месяца превратились в шесть. Наше предложение должно быть очень своевременным. Вы же помните – «Кто дает вовремя, тот дает вдвойне»…
Князь снял пенсне и задумчиво протер его шарфом.
– Нда-а-а-а… Задаете вы задачи.
– Не я задаю – жизнь задает.
Князь потеребил пальцами подбородок.
– В принципе это возможно. Хотя, конечно, риск… Расследования пойдут… Но попробуем сделать тут, в Питере. Ну, а если они и впрямь решатся на «Троцкого», то все, возможно, и упростится. Наш человек там наверняка будет привлечен к работе, если они пойдут на это.
– А мы можем подтолкнуть их к этому?
Князь пожал плечами.
– Попробуем. Ладно. С этим понятно.
Он хлопнул ладонями по парапету, подводя итог одной части разговора.
– А как у нас с…
Он остановился, подбирая нужное слово. Хоть и не было рядом чужих, а лишнего говорить не хотелось. – М-м-м-м… Как у нас с международной поддержкой наших усилий?
– Как уговорено. Начнем, разумеется, с Германии, а там…
Он махнул рукой, и князь понял, что та часть хорошо продумана и там все идет как нужно, а не иначе.
– И вот еще что.
Князь полез в боковой карман и достал оттуда небольшую коробочку, кокетливо перевязанную розовой лентой.
– Это еще что? – поинтересовался Семен Николаевич, убирая подарок в карман, подальше от чужих глаз и пальцев.
– Это, как я и обещал, пресловутое «изделие 37-бис». Интересная штучка, между прочим. Вы с ней поосторожнее…
СССР. Балашиха
Январь 1928 года
…Броневичок скатывался по склону, плавно покачивая стволами обоих «максимов». Холодный ветер, качавший ветки редких, высоких колючек и еще более редкие метелки сухой травы, соскальзывал с толстых ребристых кожухов на промерзшую от утреннего мороза броню и попадал под колеса.
Литой резины ободья на стальных дисках наворачивали его на себя, перемешивали с подтаявшим снегом, глиной и обломками веток в холодную грязь.
На все это смотрел военный с большими красными звездами на петлицах.
Зима в этом году в Подмосковье выдалась холодная, и начальник штаба Рабоче-Крестьянской Красной Армии Михаил Николаевич Тухачевский подумал, каково сейчас красноармейцам внутри, за броней, и передернул плечами. Длинная кавалерийская шинель пошла складками, и он поглубже надвинул на лоб буденновку. Холодно. Ветрено. Хорошо, хоть не шумно…
Рядом, позади, на бруствере укрепленной траншеи, лежала каска, но он не стал ее надевать – артиллерийских стрельб сегодня не обещали, а к пулеметному треску он привык еще с Империалистической, когда командовал бронедивизионом таких же вот, как этот, красавцев.
Он поднял к глазам бинокль, и броневичок превратился в броневик – стали видны заклепки и щербины от когда-то пробовавших на крепость броню пуль и осколков. Да нет… Пожалуй, не таких. Те, пожалуй, попроще были… В груди маршала поднялось теплое чувство благодарности народу и партии, что не жалели денег, чтоб вооружить Красную Армию самой современной техникой. Там, за западной границей, пожалуй, не было лучше. Ни у поляков, ни у французов, ни у бедных немцев…
Хотя по нынешним временам, когда наука идет вперед семимильными шагами, и эти красавцы уже не бог весть что.
Пора было начинать. Не оборачиваясь, знал, что ждут его слова, спросил:
– Что ж, Владимир Иванович, готовы?
– Я, как советский пионер, Михаил Николаевич…
– Ну тогда удивляйте меня, как обещали…
За спиной краскома, над изогнувшейся углом траншеей, поднялся сложный, суставчатый контур антенны, напоминавшей те кусты, что сейчас крушил броневик.
– Ветер?
Кто-то невидимый, скрытый в траншее бодро, радостно даже, отрапортовал:
– Девять метров в секунду, профессор. Направление – строго на северо-восток!
– Отлично… Огонь!
Началось то, за чем он приехал.
В хорошую германскую оптику видно было, как броневичок вздрогнул, чуть повернул башню, словно что-то в нем расслабилось, и сквозь холодный воздух до траншеи донесся частый грохот двух пулеметов. Маршал смотрел спокойно, ничего удивительного в этом для себя не видя. Навидался уже…
«Даже мишень не поставили, – внутренне улыбнулся он, – штатские… Куда палят?»
Глядя, как бесцельно броневик ворочает башней, поливая горизонт свинцовыми струями, он выпустил улыбку наружу.
– Не удивил, Владимир Иванович… В белый свет, как в копеечку они у тебя садят? Это многие могут… – пошутил маршал, так и не оторвав бинокля от глаз. – Эдак у нас первогодки палят. Глаза зажмурят – и палят!
Ученый не ответил.
– Сейчас к нему с гранатой подползти и все. Конец вашему чуду, Владимир Иванович, – поддел ученого маршал. – Без поддержки пехоты ему на поле боя не выстоять. Так?
– Нет. Не так, уважаемый Михаил Николаевич… Не так!
– Смотрите, – прошептал кто-то за спиной.
Маршал оглянулся и натолкнулся на хитрый профессорский взгляд.
– Смотрите! Смотрите! – подтвердил с усмешкой профессор. В голосе его сквозило обещание неожиданностей и приятных сюрпризов. – И представьте, что вокруг него собралась вражеская пехота, чтоб гранату кинуть… Окружает его, окружает…
Застывший броневичок в один миг окутался дымом, словно враг-невидимка добрался-таки до него и сунул гранату в мотор.
Только не дым это был и не пар… Облако отсюда выглядело зеленоватым. Оно расплывалось в воздухе, словно капля краски в воде и, прижимаясь к земле, текло вширь, поднимаясь выше колес.
– Что это? – уже догадываясь об ответе, спросил Тухачевский. Навидался он таких облаков, когда антоновщину выводил в тамбовских лесах.
– Мотоброневагон «Ураган». Помните, восемь месяцев назад я на совещании у товарища Ворошилова обещал? Так вот он!
Газ растекался. Он оказался тяжелее воздуха и ник к земле, оплетая щупальцами кусты и травы. Кольцо вокруг броневика стремительно расширялось, и отсюда казалось, что оно движется вширь быстрее, чем мог бы бежать человек.
Взревев мотором, газовый монстр развернулся и, словно катер, выставляющий дымовую завесу, прокатился несколько десятков метров вдоль горизонта, поливая полигон свинцовыми струями.
– Экипаж в противогазах?
– В том-то и штука, что нет, – весело ответил профессор. Ветер рвал волосы из-под шляпы. – В том-то и штука…
– Как это «нет»? – ахнул военный. – Как это «нет»?
Он спрыгнул с бруствера вниз, встал перед улыбающимся профессором и, перекрывая грохот пулеметов, скомандовал:
– Немедленно прекратить! Кто вам дал право так людьми рисковать?
Он хотел сказать что-то еще, но сдержался, сообразив, что что-то не так.
Ученый с усмешкой поднял руку, останавливая поток грозных слов, и закончил начатую фразу: