Читать интересную книгу Банда Кольки-куна - Николай Свечин

Быстро выяснилось, что чины Пятого Восточно-Сибирского полка отбывали плен в Мацуяме. Всего там находилось более шести тысяч человек, из них восемьсот – офицеры. Рядовые Галкин и Жучков, которых расспрашивал коллежский советник, много рассказали о порядках в лагере. Коменданта полковника Коно по кличке Пруссак пленные ненавидели. Он притеснял даже офицеров, а солдат вообще не считал за людей. Но в целом плен дался мужикам легко. Русские люди неприхотливы, в лагере унтера поддерживали дисциплину, и кормили японцы по-божески. Что еще надо? Не убивают, сиди и жди, когда кончится война…

Насчет поляков Галкин сообщил много интересного. Из вятских крестьян, он был разговорчивей своего товарища и честно пытался помочь дознанию. Ярославец Жучков казался умнее и наблюдательнее, но говорил неохотно. В целом показания обоих стрелков сходились. Да, у поляков в лагере Мацуяма имелись тайны. Полтора десятка их уезжали на два месяца, с октября по декабрь. Говорили потом, что на строительные работы под Токио, по контракту. Денег будто бы заработали. Почему взяли одних поляков? А подрядчик был польской нации, вот и хотел подкормить своих. Чужих, русских, никого не взял. Все ли поляки, что содержались в лагере, отлучались на работы? Нет, далеко не все. Панов там было сотни две, как сойдутся на молитву – хоть стрелковую роту формируй. А уехали немногие.

Тут Лыков спросил: те, кто уезжал на подработки, царя сильно бранили? Солдатики смутились. Жучков уклонился от ответа, а Галкин кивнул: сильно. Как на подбор подобрались там отпетые пшеки. Многие сдались без боя, просто бросили винтовки. Довольствие у них было особое, лучше, чем у других. И свои унтер-офицеры – русских паны не слушались.

Сыщик попросил стрелков назвать фамилии тех поляков, но тут дело пошло плохо. Жучков не вспомнил никого. Галкин старался изо всех сил, но смог назвать лишь Ежи Болеховского из своего взвода. Он тоже приплыл на «Инкуле», из Одессы собирался сразу отправиться домой. В какой город? Не помню, ваше высокоблагородие… Сыщик продолжал настаивать, и солдат вспомнил некоего унтер-офицера Убыша. Тот был у панов навроде старшего: вел переговоры с комендантом, следил за порядком, распределял между своими какие-то деньги. Даже Пруссак считался с унтером и делал по его просьбе панам поблажки.

Это было уже кое-что. Убыш – фамилия редкая, да еще человек с лычками. В Варшавское ГЖУ полетела телеграмма. Алексей Николаевич не успокаивался, он хотел узнать больше фамилий изменников. Ишь, строители! Не иначе, ездили в шпионскую школу. В поисках других свидетелей сыщик просматривал списки, полученные от Шихлинского. Его внимание привлек рядовой седьмой роты Пятого полка Николай Егоров Куницын.

– О, земляка нашел, – радостно сообщил Лыков солдатикам на следующей встрече. – Куницын, из Лукояновского уезда. А я сам нижегородец. Надо бы его найти да расспросить, как вас. Не знаете, где земляка искать?

– Какой Куницын? – сразу отозвался Галкин. – Колька-кун, что ли?

Жучков сделал каменное лицо и промолчал.

– Почему Колька-кун? – не понял сыщик.

– Да его так японцы прозвали, – пояснил вятич. – Кун по-ихнему означает «друг», «товарищ».

– Что же, он японцам в друзья набивался? – насторожился Лыков.

– Нет, ваше высокоблагородие, что вы! Николай – мужик порядочный, на измену не способный. Просто Куницын, оттого и кун. Это так фельдфебель Окадзима пошутил. У них с Куницыным приятельские отношения были. Окадзима из крестьян, и мы все тоже, вот фельдфебель и благоволил. А Николай он что… Честный. Голова у него, правда, в том плену повредилась, но от такого у кого хошь повредится. Его ж живьем похоронили!

Тут вдруг Алексей Николаевич заметил, что Жучков под столом пнул товарища сапогом – заткнись! Что еще за тайны?

– Как живьем? – спросил сыщик. Ярославец состроил гримасу, но Галкина было уже не остановить:

– А так. Ранило Кольку в том бою, где все мы в плен угодили. Вроде бы несильно, но пуля та сначала от земли отскочила. А уж потом в него попала.

– И что?

– А то, ваше высокоблагородие, что все такие раны там оказались смертельными. В земле той, слышь, грязь. И задетый отскочившей пулей непременно дней через десять помирал. От заражения крови.

Лыков уже слышал об этом от Таубе и потому не удивился.

– Как же Колька выжил? – поинтересовался он.

– Чудо случилось, иначе не назовешь. Как кровь у него спортилась, начал он заговариваться. Жар, бред, все как положено… И отправили его в крайнюю палатку. Потому уж эту историю знали, много до него народу так же померло. Из той палатки был один путь – на кладбище. Куницына туда вскоре и свезли. И землей присыпали. А евойный товарищ Сажин не поверил. Любил он очень Кольку, лучший у него друг, словно братья они были. Вот. Не поверил и пошел ночью могилу раскапывать. Раскопал – и точно! Живой оказался Колька. Как он заразу переборол, врачи сами не поняли, лишь руками разводили. Но спасся.

– Интересная история, – одобрил коллежский советник. – Надо мне с этим везунчиком познакомиться. Может, и он что про поляков вспомнит. Где найти Кольку-куна, знаешь?

Галкин открыл было рот, но Жучков, уже не скрываясь, наступил ему на ногу. Вятич тут же вскочил и сделал придурковатое лицо:

– Не могу знать, ваше высокоблагородие!

Лыков понял, что настаивать бесполезно. Да и времени не было искать солдата, чудом выжившего в плену. Требовалось изловить предателей-поляков, вернувшихся в Россию с диверсионным заданием. И сыщик отложил поиски человека со странным прозвищем на потом.

Глава 3

Банда заявляет о себе

20 июля того же 1905 года Лыков дописывал акт дознания по польским изменникам, прибывшим на пароходе «Инкула». За два месяца удалось выявить и арестовать семнадцать человек. Особенно отличились варшавяне: они выследили связи отставного унтер-офицера Убыша и разгромили резидентуру Дзюка[28] в полном составе. Сам неугомонный унтер успел накануне выехать на восток. Филеры проследили его до Иркутска, передавая с рук на руки. В Иркутске Убыш был арестован. При нем обнаружили японский фугас, которым поляк намеревался взорвать один из тоннелей Кругобайкальской железной дороги. Странный план, если учесть, что обе армии – русская и японская – давно уже не вели активных боевых действий. После Мукдена и Цусимы война перешла в пассивную фазу, что всегда предшествует перемирию. Лишь на Сахалине, который японцы переименовали в Кабафуто, еще добивали слабые отряды русских.

Два агента резидентуры были взяты в Петербурге при участии службы подполковника Лаврова. Однако затем их отобрали у военной контрразведки. Дальнейшую работу с арестованными вели некий Манасевич-Мануйлов от Департамента полиции и ротмистр Комиссаров от ОКЖ. Даже Лыкову не сообщали подробностей. Он в конце концов плюнул и сузил поле дознания. Сейчас, в конце июля, поляков пора было передавать следователю. И без того у коллежского советника накопилось множество дел. Ситуация что в столице, что по всей России продолжала ухудшаться. Ощущение надвигающейся катастрофы витало в воздухе.

Между тем высшее начальство металось без руля и ветрил. Главным лицом во внутренней политике оставался Трепов. Но при всем своем бравом виде Дмитрию Федоровичу недоставало ни воли, ни государственного мышления. Состоявший при нем в главных советниках Рачковский считал, что репрессии не нужны. Что надо договориться с обществом по-хорошему, откупиться от либералов уступками, а взамен получить примирение. Поднял голову забытый всеми Витте. Два года назад его задвинули на декоративную должность председателя Комитета министров. Он вывернулся из кожи вон, чтобы напомнить о себе государю и обществу. С этой целью Витте примазался к указу от 12 декабря 1904 года «О предначертаниях к усовершенствованию государственного порядка». В нем Комитету предписывалось объединить работу министерств по улучшению управления. В недрах МВД спешно сочиняли пакет документов для созыва так называемой Булыгинской думы. Сам Булыгин по неспособности и пальца не приложил к этим бумагам. Все написал умница Крыжановский. Сергей Ефимович занимал ничтожную должность помощника начальника Главного управления по делам местного хозяйства. Но он был человек крупного масштаба, с собственными идеями, что так редко встречается у российских чиновников. Пока Крыжановский сочинял куцый проект (думой там и не пахло, так, очередное приглашение выборных людей для совещательных целей), обстановка накалилась. Взбудораженной стране уже мало казалось тех скромных реформ, которых зимой домогались многочисленные союзы. Образовался подпольный «Союз освобождения», который требовал от власти учреждения полноценного парламента на основе «четыреххвостки».[29] Большевики втайне готовили вооруженное восстание. Знакомец Лыкова Леонид Красин создавал по всей стране запасы оружия и взрывчатки. Последней в секретной лаборатории фабриковалось так много, что Красин часть ее продавал боевикам-эсерам…