«Дорогой Джо, возьми-ка свой контракт и засунь себе в жопу шоу закончено и я могу тебе наконец сказать какая ты сволочь но на случай если Конца не будет имей в виду что это письмо шутка и ты такой замечательный человек что наверняка ее оценишь».
Все мы оказались зажаты между непримиримыми требованиями осторожности и наплевательства. А если мы не умрем? Чтобы поверить даже в конец света, нужна вера — это относится и к профессорам, и к посудомойкам.
В последнюю ночь мира я бросил курить. Нелепость. Какое это имеет значение? Я сделал это, потому что Рэйчел всегда утверждала, что значение имеют нелепости, и я всегда верил в это, так что я вышвырнул пачку «Мальборо» в окно и слушал, как профессор Мун говорит: «Исполнение желаний, или его составная часть, исполнение мортидо, не могут быть, пользуясь терминологией Элиота, на законных основаниях обобщены в объективный коррелят. Однако если принять во внимание Юнга и рассматривать конец света как архетип, не говоря уже о Weltanschauung, то наше понимание растет по мере того, как наше tiempo para gastario исчезает в черной дыре прошлого, содержащей все наши надежды и чаяния».
Пришел последний час. Я глодал индейку, Эдвард вышел из своей комнаты, чтобы набрать себе тарелку грудинки и спросить, что я думаю об окончательной версии его последней главы, и я ответил: «Стоило бы еще поработать», и Рэйчел заметила: «Это жестоко», а Эдвард возразил: «Да, я тоже так подумал» — и ушел к себе. Улицы за окнами были пусты, только несколько несчастных бродили в поисках свободного телевизора, и мы с Рэйчел употребили большую часть наркоты и напропалую переключали каналы Я вынес пишущую машинку в кухню и принялся все записывать, а Рэйчел говорила об отпусках, которые нам следовало взять, и я думал о женщинах, которых стоило любить, и без пяти двенадцать из комнаты снова вышел Эдвард и показал мне переписанную последнюю главу, а я заявил: «Вот теперь сделано как надо», и он ответил:
«Я так и думал, а кокаина больше не осталось?» И мы разделались с остатком наркотиков, и Рэйчел закричала: «Бога ради, прекрати наконец стучать по клавишам!» И я заявил: «Я должен это все записать», и она обняла меня, и Эдвард обнял меня, и мы трое обняли ребятишек, которым позволили не идти в постель, потому что наступал конец света, и я пробормотал: «Рэйчел, прости меня за все», и она ответила:
— «И ты меня прости», а Эдвард добавил: «Я вроде ничего дурного не сделал, но простите вы и меня». «За что простить?» — хором спросили малыши, но, прежде чем мы смогли сказать им, за что, прежде чем поняли это сами...
РУКА ПОМОЩИ
В то утро Трэвиса уволили с работы. Да, она была скучной и низкооплачиваемой, но все же служила хоть какой-то зацепкой в жизни. Теперь у него не осталось ничего, и он держал в руке средство, с помощью которого намеревался прервать свое полное отчаяния и унизительное существование. В бутылочке находился быстрый, надежный и не причиняющий боли яд, украденный на предыдущей работе в химической компании, где это вещество использовали как катализатор.
Из-за прежних попыток самоубийства немногие еще остававшиеся приятели считали Трэвиса невротиком, желающим привлечь к себе внимание. Что ж, на этот раз он им покажет, и они пожалеют о своих словах. Может, даже жена выдавит слезинку-другую.
Мысль о жене укрепила решимость Трэвиса. Любовь Леоты со временем превратилась в безразличную терпимость, а потом и в ненависть — острую, всепоглощающую и едкую, против которой он оказался бессилен. Ужас заключался в том, что сам он любил ее до сих пор.
«Давай, чего тянуть?» — подумал он и, закрыв глаза, поднял бутылочку.
Но не успел он поднести ее ко рту, как она вылетела из его руки.
— Что ты надумал? — услышал он резкий голос Леоты.
— По-моему, это очевидно.
Она с интересом вглядывалась в его лицо. У Леоты, крупной женщины с грубоватым лицом, был дар непрерывно делать кому-либо гадости. Но сейчас ее лицо смягчилось.
— Ты всерьез собирался это сделать, верно?
— И сейчас собираюсь, — ответил Трэвис. — Не сегодня, так завтра или на следующей неделе.
— Никогда не верила, что ты на это решишься. Кое-кто из твоих приятелей полагал, что у тебя хватит смелости, но только не я. Что ж, пожалуй, я и в самом деле превратила несколько лет твоей жизни в ад. Но надо же кому-то принимать решения.
— Мои проблемы уже давным-давно перестали тебя волновать, — заметил Трэвис. — Почему же ты меня остановила?
Леота ответила не сразу. Неужели ее сердце дрогнуло? Трэвис никогда еще не видел жену такой.
— Я неверно тебя оценила, — сказала она наконец. — Всегда считала, что ты блефуешь, лишь бы вывести меня из себя. Помнишь, как ты грозился броситься из окна? Высунулся из него... вот так.
Леота высунулась из окна двадцатого этажа.
— Не делай этого! — крикнул Трэвис.
— Как странно слышать такое от тебя. Только не говори, что я все еще тебе небезразлична.
— Могу и сказать, — произнес Трэвис. — Могу, если... ты и я...
— Возможно, — отозвалась Леота.
В душе Трэвиса вспыхнул огонек надежды, хотя он едва осмеливался его замечать. Женщины всегда такие странные' Вот и сейчас она почему-то улыбается. Крепко взяв мужа за плечи, Леота сказала:
— Я не могу тебе позволить убить себя. Ты даже не представляешь, какие сильные чувства я к тебе испытываю.
Ответить он уже не смог. Он был тронут. Сильные заботливые руки жены тронули его необыкновенно — прямо к распахнутому окну.
Когда его пальцы соскользнули с подоконника и он почувствовал, что падает, Трэвис услышал, как жена кричит ему вслед:
— Достаточно сильные, дорогой, чтобы ты сделал это по-моему!
ПАЛЬБА В МАГАЗИНЕ ИГРУШЕК
Встреча произошла в баре клуба «Beaux Arts»[6] в Кемдене, что в Нью-Джерси. Это было как раз одно из тех чопорных заведений, которых Бакстер, как правило, старательно избегал — абажуры из тиффани[7], стойка темного полированного дерева, приглушенное освещение. Возможный клиент Бакстера — мистер Арнольд Конаби — уже дожидался его, сидя за столиком в отдельной кабинке. Выглядел Конаби хлипким, лицо имел добродушное, и Бакстер приложил усилия, чтоб его рукопожатие не отличалось особой крепостью. С трудом втиснув свое мощное тело в обитую красной кожей кабинку, Бакстер заказал мартини с водкой, самое сухое, ибо, по его мнению, именно такая выпивка должна была соответствовать подобным заведениям. Однако Конаби тут же обошел его на голову, заказав себе чистую «жемчужинку».
Эта работенка была у Бакстера чуть ли не первой за весь месяц, и он настроился на то, чтобы ни в коем случае не проворонить ее. Его дыхание благоухало, а тяжелые челюсти были щедро припудрены тальком. Костюм из пестрого твида был только что отутюжен и отлично скрывал толстое брюхо своего владельца, а черные полицейские ботинки прямо-таки сверкали. Отлично смотришься, детка. Однако он забыл почистить ногти, и теперь, увидев под ними черноту, Бакстер очень хотел бы спрятать руки под стол, что, правда, помешало бы ему курить. К счастью, Конаби ногти Бакстера мало интересовали. У Конаби была проблема, из-за которой он и устроил эту встречу с частным детективом, который в Справочнике именовал себя сыскным агентством «Акме».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});