Приведя все в идеальный порядок, я раскладываю на столе кукол, предварительно сняв с них платьица. Разумеется, у них нет никакого сходства с тушами на бонне, да и их сходство с живыми девочками весьма относительно, но они все-таки подобие, которое лучше, чем ничего. В сосредоточенной тишине я анатомирую их. Своей сноровки я нисколько не утратил, и вскоре пол уже засыпали опилки, стеклянные глаза и руки, разъятые в суставах.
Естественно, что в этих макетах много фарфора, и я не хочу тупить о него режущие края моих инструментов, так что это не точное воспроизведение операции. Но обойдусь и таким. Когда я убрал комнату и сложил мусор в картонку и оберточную бумагу, в которые продавец упаковал мои покупки, то почувствовал, что более или менее готов.
Затем я выбираю то, что мне необходимо для моих текущих задач, а остальное надежно запираю. Отобранные инструменты сложены в кожаный фартук, привязанный к моему поясу под пальто и пиджаком. Я выхожу из пансиона. Последние часы прошли словно в трансе, и я почти не сознаю, куда несут меня ноги. У меня остается еще полчаса до моего рандеву с Анной, и я занимаю позицию в пустом подъезде на полдороге в том направлении, в котором, я знаю, она пойдет. Во всяком случае, именно в эту сторону она шла с подругой каждый раз, когда я видел ее в окно кафе. Единственной помехой будет подруга, если они выйдут вместе. Что же, подождем и увидим.
Я встречаю Анну. Нет сомнения, она удивляется, увидев меня. Но я называю себя и напоминаю ей, где мы познакомились. Некоторое время мы разговариваем. Потом я оставляю ее в узком проходе между домами и возвращаюсь к себе в пансион в эйфорическом настроении. Но я вижу жуткий кошмар: я у себя в комнате, где идет кровавый дождь. Я совершенно наг, а с потолка падают капли. Смотрю в зеркало и вижу, как они скатываются у меня по спине. Я кричу и обнаруживаю, что не сплю. Однако я весь мокрый и липкий. Ужас нарастает. Каким-то образом я выбираюсь из постели и зажигаю лампу.
Я в таком состоянии, что сначала не могу открыть глаза. И ожидаю увидеть, что вымазан кровью. Но ничего подобного! Просто пот струится по моему лицу и телу, пропитывая ночную рубашку. Облегчение столь велико, что я опускаюсь на пол. Через несколько минут, пошатываясь, поднимаюсь на ноги. Мне холодно, у меня начинают стучать зубы. Я подкрадываюсь к двери и прислушиваюсь. Но стоит нерушимая тишина. Значит, никто не услышал ужасного вопля, который я испустил, и который, очевидно, разбудил меня. Разве что это был безмолвный вопль, как в прошлый раз. Вопль во сне, так сказать; вопль, слышный только мне, но не остальному миру. За это я должен быть благодарен. Плетусь к кровати и тревожно дремлю до рассвета.
Пятница
Сегодня утром происходит что-то не совсем обычное. Крики на улице. Суета. Я открываю окно и, встав на стул, умудряюсь оглядеть значительную часть проулка внизу. Там толпится народ, словно произошло что-то ужасное. Затем на рысях проносится карета "скорой помощи". Люди бросаются в стороны, пропуская ее. Я оставляю окно открытым и завершаю свой туалет. Когда я снова выглядываю, люди уже разошлись, и улица приняла свой обычный вид.
Собираясь выйти, я готовлюсь запереть дверь снаружи и вдруг ощущаю какую-то липкость на ручке. Моя ладонь отрывается от нее совсем багровая. Это меня потрясает. К счастью, в коридоре никого нет - время завтрака еще не подошло, и я кидаюсь назад в комнату, намачиваю под краном носовой платок и протираю ручку. Я осознаю, что меня бьет дрожь, словно в лихорадке. Осторожно прохожу по коридору, но больше ничего не обнаруживаю. Возвращаюсь в свою комнату и стираю носовой платок в холодной воде, пока все следы крови полностью не исчезают.
Тогда я спускаю воду из раковины, выжимаю платок, заворачиваю его в запасной, который достаю из чемодана, и кладу их в карман, где мокрый должен скоро высохнуть. Внимательно вглядываюсь, пока спускаюсь по лестнице, и выхожу на улицу, но не обнаруживаю ничего уличающего. Иду в сад при ресторане, который посещал последнее время, и заказываю кофе с булочками. Для вина еще слишком рано да и необходимо сохранять голову свежей.
Мой официант болтлив и явно хочет поделиться со мной какой-то новостью, но моя сдержанность останавливает его. Позднее он подходит взять заказ у пары за соседним столиком, и я слышу большую часть их разговора. На соседней улице нашли мертвую девушку. Видимо, ее убили. Почему-то я начинаю волноваться. Настолько, что чуть не ухожу, не уплатив по счету. Однако официант перехватывает мой взгляд и подходит, чтобы рассчитаться. Я опускаюсь на стул, не в силах совладать со своими нервами, и с трудом выговариваю слова. Официант смотрит на меня с любопытством. Спрашивает, не дурно ли мне. Я понимаю, что намерения у него самые лучшие, и заставляю себя поблагодарить его и заверить, что все уже прошло.
Удовлетворенный этим, он уходит с банкнотой, которую я ему дал, а когда возвращается со сдачей, я в такой растерянности, что даю ему на чай куда больше, чем у меня в обыкновении. Он бормочет слова благодарности, а когда отходит к другому столику, я встаю, чтобы покинуть сад. Однако потрясен я гораздо больше, чем мне казалось, и у меня подламываются ноги. Но если я сяду за другой столик, ко мне подойдет другой официант, чтобы взять мой заказ, а потому я просто стою на месте, собираясь с силами и с мыслями.
Из сада я выхожу, шатаясь, но, к счастью, почти напротив есть сквер. Каким-то образом я умудряюсь перейти Strasse [улица (нем.)] и найти пустую скамью под бледным солнцем. Я долго сижу там, и прохладный ветер ерошит мои волосы, пока я мало-помалу прихожу в себя. Когда наконец я смотрю на свои часы, они показывают время обеда, и я ошеломлен тем, сколько часов миновало. Но я чувствую себя лучше, поправляю галстук, отряхиваюсь и направляюсь к довольно шикарному ресторану на проспекте, где с удовольствием долго и неторопливо обедаю.
День в разгаре, но я испытываю отчаянное нежелание возвращаться к фрау Маугер. Вместо этого я часа два провожу в Зоологическом саду, где завороженно наблюдаю, как крупных хищников кормят огромными кусками мяса, и совсем забываю мое недавнее расстройство. Их рев утоления голода все еще басовито заглушает пронзительные крики тропических птиц, когда я выхожу в мчащийся хаос экипажей и колес, стянутых железными ободьями. С большим облегчением добираюсь до островка относительной тишины, где расположен мой пансион.
На земле протянулись длинные тени. Я открываю дверь и тихонько иду к лестнице. Замечаю, что дверь крохотной гостиной фрау Маугер открыта, и в коридор падает полоска света. На звук моих шагов она подходит к двери, лицо у нее встревожено. Заходил человек и расспрашивал всех ее жильцов, говорит она. И выражает надежду, что ничего плохого не случилось. Он беседовал со всеми, кроме меня и молодого чиновника. Пряча тревогу, я спрашиваю, что ему было нужно. Фрау Маугер пожимает плечами. "Он сказал, что таков порядок", - отвечает она. Я спрашиваю ее, как он выглядел. Она опять пожимает плечами. "Обыкновенно - пожилой, в черном кожаном пальто и зеленой фетровой шляпе. Сказал, что зайдет завтра, чтобы завершить опрос", - добавляет она.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});