Большинство преподавателей гимназии относились к Алехину благожелательно, не мешали ему в занятиях шахматами, но некоторые позволяли себе иронические замечания. «Помню как-то классную работу по алгебре, — продолжал свои воспоминания Корсаков. — Все юнцы притихли. Одни ученики, раскрасневшиеся, потные, взволнованные, поскрипывая перьями, торопятся скорее сдать письменную работу. Другие — бледные, растерянные, оглядываются по сторонам, всем своим жалким видом взывая к товарищеской помощи. Вдруг Алехин стремительно встает, с сияющим лицом молча обводит класс глазами и в то же время, по всегдашней привычке, крутит левой рукой клок волос, сбившихся на лоб.
— Ну что, Алехин, решили? — спрашивает его преподаватель Бачинский.
— Решил… Я жертвую коня… и белые выигрывают! — Класс содрогается от смеха… Хохочет в связи длинные усы всегда сдержанный Бачинский…»
А на квартире Алехиных в Никольском переулке, куда они вернулись после кратковременного проживания в доме Станицыной на Пречистенке и — в 1905 году — в доме Румянцевского музея во Втором Ваганьковском переулке, все чаще появлялись шахматные партнеры. Они приходили к старшему брату Саши — Алексею, с которым встречались, участвуя в турнирах Московского шахматного кружка, и играли примерно на одном уровне, в силу первой-второй категории. По тем временам это говорило о довольно высокой шахматной квалификации. В возникавшие поединки за шахматной доской включался, разумеется, и Саша Алехин. Ему поначалу трудно было противостоять таким сильным соперникам, но партии с участием Саши нередко вызывали интерес своей новизной, динамичностью. Очевидно было, что младший Алехин еще не сформировался как шахматист, но его будущее представлялось многообещающим.
Процесс совершенствования игры Саши в какой-то мере ускорили занятия с шахматным мастером Федором Ивановичем Дуз-Хотимирским. С ним Алехин познакомился в 1906 году на квартире у первокатегорника Константина Ивановича Исакова. Спустя полвека Дуз-Хотимирский так вспоминал свое первое впечатление от встречи с юным шахматистом:
«Тиша», как его называли в семье Алехиных, выглядел не то подростком, не то юношей. Это был худенький и стройный блондинчик, учтивый и вежливый, серьезный и сосредоточенный. Он сразу же заставил забыть меня о том, что он еще, в сущности говоря, ребенок. Я поймал себя на мысли, что с этим «ребенком» можно говорить на любую тему, забывая, что перед тобой отнюдь не взрослый человек.
Мы заговорили о шахматах. «Тише» понравилось, когда я назвал имена своих любимых шахматистов, на партиях которых учился. Это были Морфи, Андерсен, Лабурдоне, Харузек и, в первую очередь, — Чигорин, которого я знал лично и очень любил как шахматиста и человека. «Тиша» с жадностью слушал меня. Когда же я сообщил, что в шахматах прежде всего пленяет их эстетика, возводящая шахматы на уровень искусства, глаза «Тиши» заискрились, а щеки покрылись легким румянцем.
Я пообещал ему в ближайшие же дни сыграть с ним несколько легких партий…»
Однако, как вспоминал Ф. И. Дуз-Хотимирский, их знакомство тогда не ограничилось легкими партиями. Саша попросил мастера «заниматься с ним шахматами регулярно и в первую очередь по теории дебютов». Федор Иванович согласился. О том, как проходили эти занятия, лучше самого наставника никто не расскажет. Дуз-Хотимирский вспоминал:
«…Мы встречались на квартире Алехиных, в одном из тихих переулков Москвы. Юноша мог часами выслушивать мои шахматные высказывания, к которым (говоря между нами) я основательно готовился дома. Темой наших «уроков» в течение первого месяца являлись обычные рассуждения по вопросам стратегии шахматной борьбы. Все рассуждения мы подкрепляли, естественно, примерами из практических партий.
Занятия продолжались, но я не мог судить об их эффективности. Юный Алехин слушал меня и молчал. То ли он не понимал меня, и вся моя работа шла, следовательно, «впустую», то ли, наоборот, он сугубо критически относился ко всем моим рассуждениям. И то и другое меня, конечно, не устраивало. Я готов был отказаться от дальнейших занятий, как вдруг заметил на его столе убористую тетрадь, где на титульном листе значилось: «Я и Дуз-Хотимирский. Москва — 1906 г.» Я был озадачен и заинтригован. Алехин, находившийся здесь же, смутился: «Я собирался показать вам…» И протянул мне тетрадь.
Записи в тетради представляли собой «квинтэссенцию» всего сказанного мною за эти два месяца нашего знакомства. Эти записи были снабжены лаконичными примечаниями на полях вроде: «Возможно и так!», «Это интересно!», «Едва ли!», «Обратить особое внимание!», «Идея правильна, но как ее реализовать?» и пр. и пр.
Я с облегчением вздохнул. Мой труд не оказался напрасным!
Алехин делал быстрые успехи, его игра становилась все смелее и увереннее. Меня радовали инициативность этой игры, ее идейная насыщенность, многообразие мотивов в нападении и защите.
Через год юный Алехин выдвинулся в ряды сильнейших шахматистов Москвы и легко мог конкурировать с Блюменфельдом, Ненароковым, Гончаровым и со мною, которые считались тогда лучшими шахматистами города…»
Прерывая на этом выдержки из воспоминаний Ф. И. Дуз-Хотимирского, заметим, что Саша имел в то время хорошую практику дома. Его постоянным партнером по-прежнему был старший брат Алексей, получивший в турнирах Московского шахматного кружка первую категорию. В квартиру Алехиных часто заходили другие молодые московские первокатегорники: Василий Иванович Розанов, Константин Иванович Исаков, Николай Петрович Целиков, братья Алексей, Сергей и Павел Сергеевичи Селезневы. Пожалуй, наиболее постоянным партнером Саши был тогда В. Розанов, ставший в 1907 году его соперником в первой турнирной партии. Пока же в квартире Алехиных игрались легкие и консультационные партии.
Вспоминая о консультационной партии с Александром Алехиным, Н. П. Целиков писал: «…после окончания ветречи было большим наслаждением следить за его анализом. Варианты следовали за вариантами, каскад комбинаций поражал нас почти на каждом ходу. Он горел в такие минуты, голубые глаза на одухотворенном лице говорили о сильном возбуждении. Этот слишком напряженный «шахматный тонус» и обусловливал повышенную нервозность Алехина.
Желание доказать то или иное спорное положение конкретными вариантами роднило А. Алехина с Чигориным, творчество которого юный Алехин изучал еще, так сказать, со школьной скамьи.
Нам казалось, что он помнит все варианты, весь шахматный материал, который он прочел. Временами А. Алехин жаловался на свою память, которая сохраняла много ненужных подробностей и загромождала, как он говорил, его голову ненужной рухлядью. Он мог посмотреть на таблицу цифр и почти мгновенно запомнить их. Вместе с тем надо отметить, что Алехин, хорошо учившийся в гимназии, был, однако, не в ладах с математикой. Этот факт еще раз показывает, что шахматные способности специфичны…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});