Второго марта 1917 года, когда Николай II отрекся от престола, в царскосельском гарнизоне образовалась группа нижних чинов, решивших отыскать могилу Распутина. В Царском Селе обыватели шушукались, что покойник был похоронен именно там (по одной из версий, тело увезли в село Покровское). Однако точное место известно не было, так как вся процедура погребения проходила в большой тайне. Революционные солдаты задумали разоблачить царский секрет.
Потом рассказывали, что солдатами двигал не революционный порыв, а слухи о баснословных сокровищах, которые царская семья положила в гроб своему угоднику. Хотя в соответствии со всеми нормами православия такого быть не могло, но кто из этих одурманенных свободой и вином «революционеров» думал о каком-то каноне! Они горели желанием озолотиться и довольно быстро нашли под строительными лесами воздвигаемого небольшого храма на окраине Царского Села захоронение, которое и начали расковыривать на следующий день.
Руководил могилокопанием некий капитан Климов — командир батареи по охране царской резиденции, действовавший по согласованию с новым комендантом Царского Села подполковником В. М. Мацневым. Работы проводились без всякой огласки, но продвигались вперед трудно. Гроб находился на довольно большой глубине (два аршина, или около полугора метров), а земля в тот год сильно промерзла. Через два дня вандалы добрались до оцинкованного футляра, в котором находился гроб. Топорами и кирками взломали крышку у изголовья и увидели труп. Никаких драгоценностей, естественно, в захоронении не обнаружили. Это сразу же охладило энтузиазм. На следующий день, 6 марта, Мацнев доложил на заседании царскосельского временного комитета, что в Александровском парке обнаружен гроб предположительно с телом Распутина. Еще раньше весть долетела до Керенского.
Тот с первого мгновения своего вознесения во власть держал распутинское дело под неусыпным контролем. Он не сомневался, что эта тема чрезвычайно выигрышная в историческом деле «вбивания осинового кола». В числе его первых распоряжений были два особенно примечательных. Во-первых, он прекратил следственное дело против убийцы Распутина князя Ф. Ф. Юсупова, а во-вторых, приказал освободить Хионию Гусеву (она по решению суда пребывала в сумасшедшем доме), которая летом 1914 года покушалась на жизнь Распутина, ранив его ножом в живот. Керенский считал вышепоименованных — изнеженного аристократа-убийцу и психопатку-сифилитичку с провалившимся носом — «жертвами политических преследований царизма».
Всю историю с могилой Керенский ни на минуту не выпускал из поля зрения своего «революционного орлиного ока». До него дошли слухи, что некоторые обыватели начали проявлять повышенный интерес к покойнику, а иные даже стали собирать землю и снег с могилы, казавшиеся им чудодейственными. Это было «форменное безобразие», которое надлежало прекратить немедля. Он распорядился поместить гроб в специальный вагон и выставить охрану.
Еще раньше новость достигла ушей некоторых петроградских репортеров, и они чуть ли не толпой устремились в Царское. Первым примчался думский корреспондент Е. Даганский, опубликовавший в нескольких газетах свои репортажи. В «Русской воле» помещено было описание оскверненного захоронения: «В земле вырыто отверстие шириной не более аршина, откуда виднеется развороченная свинцовая крышка гроба, открывающая покойника до груди. Лицо трупа совершенно почернело. В темной длинной бороде и волосах куски мерзлой земли, на лбу черное отверстие от пулевой раны».
Корреспондент не поленился спуститься в могилу и нашел на груди небольшую икону Знамения Федоровской Божией Матери, на обороте которой были автографы царицы, четырех великих княжон и Анны Вырубовой. Здесь же значилось: 11 декабря 1916 г. Новгород. Несколько таких образов Александра Федоровна привезла из поездки в Новгород, и один из них обнаружился на груди духовного наставника царицы. Корреспондент хотел «взять на память» эту икону, но капитан Климов воспротивился, заявив, что он ее «должен передать коменданту Царского Села подполковнику Мацневу». Через несколько недель в прессе промелькнуло сообщение, что эта мемориальная реликвия была продана неким инженером Беляевым иностранцу.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Распространенная российская газета «Новое время» сообщала 10 марта: «На станции Царское Село Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги стоит под охраной караула товарный вагон с телом Распутина. В ночь на 9 марта тело Г. Распутина по распоряжению правительства было выкопано из могилы склепа церкви во имя Серафима Саровского, что в деревне Александровской вблизи царскосельского Александровского дворца. Гроб с телом Распутина на грузовике был доставлен в городскую ратушу, металлическая крышка была вскрыта, и труп подвергся осмотру». Корреспонденция заканчивалась информацией, что «о месте похорон Распутина пока распоряжений не сделано».
Подробные отчеты о «сенсационном событии» поместили и большинство других ежедневных изданий. В самой тиражной газете «Русское слово» были приведены новые подробности: «Металлический цинковый гроб был настолько тяжел, что целый взвод солдат с трудом извлек его на поверхность. На грузовом автомобиле гроб был доставлен в Царское Село в ратушу. Его внесли в здание, где гроб был вскрыт. Тело Распутина оказалось завернуто в тонкую кисею и затем зашито в полотно. Голова покоилась на шелковой кружевной подушке. Руки скрещены на груди, левая сторона головы разбита и изуродована. Тело почернело. В это время к ратуше собралась огромная толпа любопытных, проникшая в самую ратушу. Цинковую крышку гроба разломали на куски. Каждый хотел себе оставить на память кусок крышки. «Это на счастье, как веревка от повешенного», — заявляли в толпе. Составив протокол осмотра, тело вновь уложили в гроб и отвезли на Царскосельский вокзал. Здесь гроб был оставлен в товарном вагоне, двери которого по распоряжению коменданта были закрыты и опечатаны».
Вскоре после разрытия могилы появилось сообщение, что тело будет предано земле «на одном из кладбищ Петрограда». Здесь может возникнуть вполне уместный вопрос: для чего правительству (сиречь Керенскому) понадобилось отдавать распоряжение об извлечении гроба, захороненного в безлюдном месте столичного пригорода, чтобы затем предавать его земле в столице? Но в то время подобный вопрос ни у кого не возник. Власти же откровенно лукавили. Намерения «хоронить в Петрограде» у них не существовало из опасения, что эта могила станет местом паломничества распутинцев и просто любопытных. В силу этого Керенский все никак не мог решить, что же делать с гробом.
Верховного «стража свободы и закона» никоим образом не смущало, что все эти непристойные манипуляции с мертвецом происходили в дни Великого поста! Он давно уже не верил в Бога, не боялся никакого Судного дня. Опасался он совсем другого: что кто-то может его заподозрить в недостаточной преданности «делу революции». Он не мог быть мягкосердечным, не мог быть снисходительным даже к трупам врагов, пресловутые «исторические обстоятельства» требовали решительных действий. И они последовали.
Тело Распутина было тайно перевезено в Петербург, где его под охраной поставили в укромном месте в придворных конюшнях в самом центре Петрограда на Конюшенной площади. Оскверненный гроб здесь находился в деревянном ящике из-под рояля. Затем поступил новый приказ: вывести тело Распутина далеко за город (избранное направление — Выборгское шоссе) и тайно похоронить в удаленном районе.
Вообще во всей этой истории очень много неясного. Важные ее эпизоды можно восстановить лишь по скудным и противоречивым сообщениям газет. Официальных документов практически нет, хотя к ней имели отношение и высшие должностные лица, и местные административные власти. Сами главные герои Февраля (всем им удалось благополучно покинуть пределы России) потом десятилетия обретались в различных странах в качестве эмигрантов. Превратившись, по существу, в «макулатуру истории», они не могли с этим смириться. Политическое банкротство свое не признавали. Постоянно говорили и говорили о «великой роли», которую они сыграли в «деле освобождения народа». Некоторые, например П. Н. Милюков и А. Ф. Керенский, написали по нескольку томов воспоминаний и исторических трактатов, где в самых выигрышных красках рисовали свои политические портреты «в историческом интерьере».