***
С того дня Юля не приносила кофе, не заботилась о том, ела ли что-нибудь Лена. Она была предельно холодна и вежлива. Исправно выполняла свою работу, приходила в свою смену и ни на секунду не задерживалась.
Лена ловила себя на мысли, что ей безумно хотелось обнять девчонку, извиниться, сказать, что она самая большая дура из всех… Но это ничего бы не решило. Она скучала по ней. Каждый день, каждую секунду. Скучала даже когда видела. Потому что это была другая Юля. Не та открытая и отзывчивая девочка, излучающая силу и свет. Эта девушка была глубоко разочарована в ней и, наверное, продала бы её гораздо за меньшую сумму, чем тридцать серебряников.
Хотелось всё исправить. Но зачем? Что изменилось бы? Лена не смогла бы связать свою жизнь с малолеткой. Да, она когда-нибудь вырастет. Но она всегда будет девушкой. Ей ещё учиться и учиться. Кто будет зарабатывать деньги? Кто будет отвечать за всё остальное? В жизни столько вопросов. Это не сказка, это реальность. Чувства… Какие чувства? Это увлечение. Просто увлечение. Просто мимолётная страсть. Это не навсегда.
***
Почему стало ещё хуже, чем было? Почему от неё будто исходило зловоние? Она гнила изнутри и снаружи. Гриша звонил ближе к выходным. Они трахались. Самозабвенно. Ленка уговаривала себя, что так нужно, так правильно, но… Пусто и бессмысленно. Он звал за город на шашлыки с друзьями, грозился познакомить с родителями. Лена не хотела. Она не хотела ничего. Быть может, на капельку меньше презрения в заветных серых глазах, но это было неисполнимой мечтой.
Опять бессонница.
Сестра-подруга. Маленькая дрянь, приходящая, когда захочет. Коварная гадость, теребящая душу, доводящая до истощения.
Снова в машину и гонять до утра.
Снова всё уныло.
Снова монохромный мир.
***
- Где эта Юля? – разозлилась Лена, когда внезапно кончился запас лака для волос. Сейчас как вставит ей пиздюлей, чтобы не халтурила и выполняла свою работу.
- Юля? – администратор побледнела. – Её сегодня нет.
- И где же она? – девушка упёрла руки в бока, предвкушая, как оторвётся на этой малолетке.
- Она отпросилась. У неё бабушка умерла.
- Это не повод пропускать работу, - цинично выдала Лена и, развернувшись на каблуках, спряталась в кабинете.
У её девочки такое горе… Чёрт. Баба Люда умерла. Лена вдруг ярко вспомнила единственные похороны, на которых была (родителей хоронили в другом городе, когда она ещё говорить не умела). Похороны своего дедушки. Тогда она была сущим ребёнком, чуть старше Юли. Она оказалась один на один с этим страшным событием. Которое, как оказалось, не так страшно само, как его последствия. Сначала морг. Пока приехали из морга, прошло двенадцать часов. Двенадцать часов Лена сидела в лёгкой курточке в промозглом сентябре во дворе. Тут и там сновали соседки-сплетницы, говорили «отмучался». А Ленка не знала, мучился он или нет. Соседушки надавали разных советов и настращали. Девочка задерживала дыхание, когда входила в квартиру, в которой было непривычно пусто и тихо, словно звуки сюда не проникали. Она договорилась с другом о том, чтобы переночевать у него. Сон не шёл. Было странно пить дешёвый баночный коктейль с энергетиком и не пьянеть. Потом она лежала на диване с открытыми глазами у стены под тремя одеялами, а рядом лежал друг с точно такими же открытыми глазами.
С утра нужно было ехать в морг с одеждой для покойного. Ключ не попадал в замок. Снова бесшумный вакуум родной квартиры, завешанные зеркала и испуганный взгляд друга.
- Что? – хриплым от страха голосом спросила Лена, чувствуя ледяной пот на спине.
- Часы. Когда… твой дедушка умер?
Часы показывали половину пятого. Уже года три показывали. Они никогда не шли. Дедушка как-то притащил их откуда-то, как и многие старики, да выкинуть жаль, и часы висели на стене над кроватью. Вчера в половине пятого дедушки не стало.
С приездом родственников стало легче. Часть забот они взяли на себя. Однако всё же некоторые пришлось взять Лене. Тётя, которую девушка видела только раз в жизни, ходила среди выставленных гробов и спрашивала:
- Как думаешь, который гробик ему понравился бы больше?
Лене было всё равно. Как, наверное, и дедушке.
Похороны прошли тихо. Соседки поплакали, вспомнили ещё ворох примет. Пока ехали на катафалке до кладбища, Лена смотрела, как на щеках покойного появляются капельки. Потом объяснили: конденсат, он долго лежал в холодильнике морга.
Та же тётя суетилась на поминках в дешёвом кафе и злилась, когда соседки отчитывали её за то, что не дала могильщикам бутылку водки. Лене было совестно и за суету тетки, и за эту несчастную бутылку водки. Она спрашивала, почему на поминках нет вилок, и никто, даже всезнающие бабушки-соседки не могли ей ответить.
Когда через час все хорошенько «поддали», Лена ушла. Без страха открыла квартиру, собрала вещи и перебралась к другу. На время, пока не продаст квартиру.
Очнувшись от воспоминаний, Лена поняла, что не хочет, чтобы Юля проходила через всё это одна. Она кинулась к машине, никому ничего не объясняя, спешно завела мотор, вдавила газ. Она не хотела ехать, возвращаться в тот двор, где прошло её детство, но не могла оставить девчонку.
Оказалось, что это не так больно. Хорошо знакомый дом. И даже свет в тех окнах, где раньше её ждал дедушка. Чужой свет. Баба Люда жила через два подъезда. Лена вдавила кнопку звонка и не убирала с неё палец, пока дверь не распахнулась. Юлька. Бедная, с покрасневшими глазами. В безразмерном свитере, босиком.
- Ты?
- Я, - сердце замирает. Вдруг, прогонит? Вдруг, пошлёт?
- Проходи.
Тёмная прихожая, тёмная квартира. Юля садится на диван и вдруг произносит:
- Ты очень красивая. Хоть и вызывающе выглядишь.
- Спасибо, - чудо, но Ленка умудряется покраснеть. Она специально нацепила с утра короткое чёрное платье с белым воротничком и чулки. Специально. Чтобы позлить малолетку. – Как ты?
- Странно.
- Похороны были уже?
- Да, вчера.
- Прости, я только узнала.
- Неважно, - покачала головой девочка. – Ты же здесь.
- Юль… - Лена села рядом, не осмеливаясь больше ни на что. – Ты одна тут?
- Да. Я и так была одна. Мама умерла, когда мне было семь. Отца не было. До двенадцати лет я была в детдоме, пока бабушка не забрала…
- Я как раз уехала отсюда.
- Да, - Юлька усмехнулась. – Хотела бы я посмотреть на тебя до того, как ты стала такой.