Читать интересную книгу Единоборец - Сергей Герасимов

Я заменяю выброшенное легкое амбилангом, у меня есть в запаснике парочка неплохих и надежных моделей. Амбиланг на самом деле ничуть не хуже обыкновенного биологического легкого, не требует особого обслуживания (лишь меняй баллончик со смазкой раз в полтора года, во и все), зато он позволяет одинаково легко дышать как в атмосфере, так и под водой. Он имеет еще одно преимущество перед обыкновенным легким: не так чувствителен к перемене давления. Он будет прекрасно работать и на сорокакилометровой высоте, где обычное легкое совершенно непригодно. А максимальное расчетное давление для него – около ста двадцати атмосфер. Теперь я без проблем смогу накачивать колеса своего автомобиля. Не только без проблем, но и безо всякого насоса, как вы понимаете – просто возьму трубочку в рот.

Вставив амбиланг, и прогнав все тесты на работоспособность, я ставлю ребра на место. Надо спешить. Пока в моей груди дыра, ни здоровое легкое, ни амбиланг работать не могут. Запас кислорода на исходе. Каждое из ребер приходится прижимать в отдельности, и ждать, пока прилипнет хрящ. Это не так быстро, но и не сложно. Как только последнее ребро оказывается на месте, я делаю первый вдох. Отличное ощущение. Вся система работает как часы. Еще несколько глубоких вдохов – и я в порядке. А ведь сегодня я, и в самом деле, был на волосок. Не будем уточнять, на волосок от чего. На самом деле никто этого не знает. В моем организме есть еще несколько дополнительных, аварийных, систем защиты, которые включаются без всякого моего вмешательства. Я даже не знаю, как они устроены. Просто в свое время я их купил, и теперь не жалею.

Я встаю, делаю несколько простых упражнений, чтобы проверить, как работает двигательная система. Потом выбрасываю все то, что осталось после операции. И, наконец, вспоминаю о девочке, которая остается запертой уже почти час. Что-то слишком тихо она себя ведет. Я бы на ее месте уже давно колотил в дверь.

Так. Ничего хорошего это не означает. Вначале я легонько стучу в дверь, потом стучу сильнее. Потом зову ее. Я могу войти и так, но вдруг она раздета? Я не хочу, чтобы меня обвиняли во всяких гадостях. Она ведь вполне может оказаться несовершеннолетней. Как я и ожидал, никто не отвечает. Сбежать она не могла. Покончить с собой? – вряд ли. Принять ударную дозу наркотика? Я открываю дверь.

Она лежит на полу. Видимо, упала с диванчика и пыталась ползти к двери. Глаза закатились, кожа неприятного синеватого оттенка. Дыхание незаметно. Я поднимаю ее и пытаюсь нащупать пульс. Пульса нет, а если есть, то слишком слабый. Руки, ноги и лицо – до сих пор в синяках. У меня возникает страшная догадка. Я бросаюсь в комнату и хватаю регенометр. Господи, ее батареи совершенно пусты. Как же это может быть? Еще час назад они были наполнены на восемьдесят восемь процентов. Прокачиваю дополнительный тест. Конечно. Так и есть. Ее батареи имели слишком малую емкость, чтобы справится с крупными внутренними повреждениями. Всего по пятьдесят мегатом каждая. На таких батареях можно надеяться только срастить переломы костей, избавиться от небольших ожогов, или вырезать себе аппендикс. Я не понимаю людей, которые покупают и вставляют себе подобную ерунду. Она что, была нищая?

Я уже думаю о ней в прошедшем времени, и это плохой знак. Если она умрет, то что делать мне? Что делать мне, если у меня в квартире умрет избитая и изнасилованная несовершеннолетняя девчонка? И никаких свидетелей. Попробуй потом докажи, что это сделал не я. Не знаю, стоит ли мне в этом случае сразу же хвататься за телефон и сообщать обо всем. Не уверен, что я так поступлю. Я ведь знаю методы работы этих мальчиков. А если избавиться от трупа? Как?

Я еще раз пытаюсь нащупать пульс. Будем надеяться, что она еще жива. Кожа теплая, во всяком случае.

Проблема еще и в том, что в доме не осталось ни одной запасной батареи. Нет даже самой маленькой. Я ведь никогда не покупал их про запас – и сколько раз проклинал себя за это. А без батареи она не выживет. И дернул же меня черт вмешаться. Что за бред лезет в голову – не вмешаться я не мог. Так, стоп, попробуем сосредоточиться. Какие остаются варианты? Купить новую батарею я никак не успею. Деньги? – деньги есть. Гонорар за сегодняшний бой уже переведен на мой счет. Но сейчас ночь, пока я доберусь до дежурной станции, заполню бумаги, куплю батарею и вернусь обратно, спасать уже будет некого.

В этот момент звонит телефон. Только этого еще не хватало. Я не жду ничего хорошего от поздних звонков.

5

В нашей жизни есть одна, очень серьезная проблема, совершенно незнакомая древним. Ее пытаются замалчивать, обходить, делать вид, что она не существует. Но каждый, кто столкнулся с ней, не скажет, что я преувеличиваю. Я говорю, что это одна из самых серьезных проблем нашего времени. Проблема в том, что пытки не оставляют никаких следов. Как бы над тобой ни издевались, ты не сможешь этого доказать впоследствии. Мы стали беззащитными, потому что не можем доказать факт насилия. Мы стали бесправными, потому что невозможно проверить, нарушались ли наши права. Мы стали очень жестокими, просто потому, что девяносто девять процентов самых страшных жестокостей прекрасно сходит с рук. Один процент я оставляю на пытки со смертельным исходом. Мы причиняем друг другу слишком много боли, не в переносном смысле (так употребляли это слово еще в прошлом веке, подразумевая душевные страдания), а в самом прямом; я имею ввиду настоящую физическую боль. Кто бы мог подумать, что так получится?

Я помню кадры шестидесяти– или семидесятилетней давности, как искренне радовались те люди прогрессу медицины, какими радужными были прогнозы! И ни кто не ждал той тьмы, что окружает нас сейчас. Если раньше дети разбивали друг другу носы, то теперь отрезают пальцы. Если раньше мы вежливо (или не очень) напоминали должнику о взятой сумме, то теперь мы просто расстреливаем его из пистолета, а потом, пока он не пришел в себя, режем из него кожаные ремни. Ни одна девочка не доживает до замужества без того, чтобы ее не изнасиловали несколько раз. И даже не это самое страшное. Вы, конечно, поняли, о чем я говорю.

Я говорю о тех людях, которые… Вы знаете, в древности существовало поверье, что всевозможные силовые структуры, как бы они не назывались, защищают наши права. Смешно, правда? Было даже такое название: «Правоохранительные органы». Теперь их называют проще: полиция, милиция и охрана. Раньше их было больше, теперь осталось только три. Большинство людей, те, которые не читали исторических книг, даже не знают таких слов, как, например, «прокуратура» или «суд». Да и для меня, честно говоря, суд не слишком-то отличается от народного вече. Собираются люди, что-то говорят и что-то решают. Это было забавно, не спорю, но очень не точно. Слишком большой субъективный элемент. Сейчас приговоры выносятся мгновенно и предельно справедливо. Эти приговоры очень точны, например, срок тюремного заключения отмеряется с точностью до дней, часов и минут. Фемида больше не ошибается. Потому что Фемида – это уже не символ и не божество с весами или завязанными глазами (сомневаюсь, что она так выглядела, но что-то подобное мне помнится из детства).

Фемида это громадная компьютерная система, которая хранит в памяти все преступления за последние сто двадцать лет. Даже если сто лет назад маленький ребенок разбил камнем стекло, Фемида об этом знает и помнит все подробности и обстоятельства дела. От Фемиды невозможно укрыться, потому что, анализируя миллиарды случаев, она заранее знает, куда мы пойдем, что с собой возьмем, и что собираемся делать. Большинство серьезных преступлений она просто предотвращает. Например, намеренное убийство в наше время просто невозможно: Фемида остановит вас заранее. Остается лишь убийство по неосторожности или в состоянии аффекта. Те ребята, которые стреляли в меня сегодня, не собирались меня убивать, хотя могли это сделать чисто случайно. Не зря ведь они стреляли мне в грудь, а не в голову. Как только Фемида появилась, развернулась, и стала функционировать в полную силу, сразу сошел на нет терроризм, этот бич прошлого века. Терроризм бушевал, как чума, от него негде было укрыться. В большой ты стране живешь или в маленькой, в большом городе или в захолустном горном селении, в любой момент могли появиться люди, желающие тебя убить. Совершенно незнакомые тебе люди, действующие эффективно и слажено, как единая чудовищная машина зла. От терроризма не было спасения, даже в перспективе. Землю захлестнула одна огромная всепланетная вендетта. И вдруг появилась Фемида и снова сделала жизнь относительно безопасной. Говорят, что каждый век имеет свое средневековье. Сотни миллионов людей были уничтожены в двадцатом, миллиарды – в двадцать первом, а каким будет средневековье следующего века, пока никто не знает.

Фемида, насколько я помню, возникала постепенно, вначале, как компьютерная система, которая помогала следователям анализировать улики, а судьям и присяжным – их взвешивать и оценивать. С каждым годом она делала это все лучше и лучше, и, наконец, грубый человеческий труд в этой области оказался не нужен. Человек лишь портил дело. Электронный Шерлок Холмс работал гораздо лучше. Следователи, судьи и присяжные постепенно растворились в истории. Теперь вынесение приговора занимает максимум несколько секунд. Преступника берут на месте преступления и сразу же везут в то исправительное заведение, которое уже указала Фемида. Там он и отбывает свои годы дни и часы срока.