Гигантская капсула, в которую была заключена лаборатория Корнелия, уравновесилась в подвальном помещении здания на Котельнической набережной, аккурат под размещенными на первом этаже коммуналками, но пробыла там недолго. Через двадцать минут произошел очередной провал, после которого под воздействием возникшего турбулентного хронопотока обитатели одной из комнатушек валютчики-сожители Степан Буханкин и Зинаида Ремизова, а также вломившийся в комнату по их душу чекист Антон Шепталов с маузером наизготовку, из 1937 года были заброшены в 1999 - год описываемых в этом повествовании событий.
Так совпало, что и там, и там был поздний вечер.
Шепталов на задании был не один, с ним были еще двое закованных в кожу товарищей, которые видели, как Антон заскочил из общего коридора в комнату, и услышали, как он сказал с удовлетворением: "Ага, оба голубя здесь", - вслед за чем где-то в подвале прогремел взрыв. Взрыв, значит, как потом рассказывали товарищи, прогремел, стёкла посыпались, а ни Шепталова, ни Ремизовой с Буханкиным после этого в комнатушке не оказалось.
Зато оказались они в мягко освещенной скрытыми плафонами прекрасно обставленной комнате с диковинной мебелью, коврами, попугаем в клетке и каким-то чудным черным ящиком, передняя стенка у которого, похоже, была стеклянная.
Комната была огромная, в открытую дверь виден был кусок коридора с парчовыми панелями. Из забранного ажурной решеткой окна видна была расцвеченная многочисленными огнями набережная, и что-то в ней было от той набережной, что открывалась из окна буханкинской коммуналки.
На журнальном столике рядом с хрустальной пепельницей и срамным журналом с голыми бабами лежала толстая золотая цепь. Увидев её, Ремизова с Буханкиным зашептались, но обалдевший поначалу и уже начавший приходить в себя Шепталов пресек их поползновения.
- Стоять, - сказал он, наставив на них дуло маузера. - Мало вам валюты, так еще за кражу захотели срок мотать? Стоять, контры.
Маузер, между прочим, был классный, образца 1932 года, с магазином на 20 патронов и возможностью автоматической стрельбы. Выглядел он весьма внушительно и действовал безотказно даже в том случае, когда был просто направлен в брюхо. Ну, а уж если Шепталов нажимал на спусковой крючок, то тут и говорить нечего. Кстати, Шепталов с двадцати шагов этим маузером запросто вышибал 98 очков из 100.
Сожители об этом не знали, но предпочли заткнуться.
Квартира, а уже ясно было, что это не прежняя чудесно обновившаяся коммуналка, а здоровенная квартира, оказалась не пуста. Где-то в недрах её кто-то гулко и басовито заперхал и тяжело затопал по коврам, приближаясь.
- Отпусти, начальник, - деловито предложил пухленький Буханкин. - А хочешь - вместе уйдем. Накроют на чужой хате-то - потом не расчиха...
Он замолчал, так как сообразил, что чекист - сам представитель власти, да еще какой власти. Кого при нём бояться? Разве что черта.
В комнату вошел откормленный, мордастый, с тугим загривком парень, одетый в расстегнутый бордовый халат, из-под которого выглядывал внушительный живот.
- Здоров, - густо сказал парень и, протянув ближайшему к нему Буханкину руку, назвался: - Толян.
- Спрячь пушку, - посоветовал он, подходя к Шепталову, - Трясти, что ли, пришли? Или хату подломить?
От него пахло спиртным.
- Как, то есть? - спросил Шепталов, машинально пожав мясистую тяжелую длань Толяна.
Честно признаться, он был в затруднении. По внешности этот мордастый Толян был самый настоящий буржуй, какими их рисуют на карикатурах, может только излишне молодой буржуй, по разговору он был вор, но однако же чекиста он ни капельки не боялся, жил, похоже, во всей этой роскоши вполне легально, окружен был заморскими вещами, которых он, Шепталов, раньше и в глаза не видел. Нет, этот был не из паханов, которые, как известно, тоже жировали. Те свою роскошь не выпячивали, а если жировали, то в местах тайных, за семью закоулками, чтобы не бросалось в глаза. У этого же окна глядят на набережную, и только слепой не увидит на них этой кружевной решетки. Так паханы свои миллионы не оберегают. Наверное, какой-нибудь артист, гастролер, из тех, кому разрешено выезжать за рубеж. А Толян - вовсе не имя, а фамилия.
Остановившись на этом варианте, Антон засунул маузер в кобуру и решил смотреть на вещи проще.
- Вот это ближе к телу, - сказал Толян. - Договоримся так: вы, братаны, говорите сколько - и я отстёгиваю. Заметьте, грубую силу не применяю, хотя мог бы. Но, как учил один мой знакомый, мир его праху, поначалу, Толян, ум, а потом грубая сила. Это я к тому, братаны, что сегодня я оттягиваюсь после вчерашнего. А вчера оттягивался после позавчерашнего. Неделя кайфа по случаю личного юбилея. Еще четыре дня осталось. Не поверите, братаны, тридцатник размениваю. Никто, блин, не даёт.
Жаргончик у артиста Толяна был тот еще, но Шепталов в основном понял.
- А давай, братва, раз вы здесь, сделаем так, - предложил Толян. - Ну её в трубу, эту отмазку. Гуднём в честь юбиляра, войдем во взаимовыгодное соглашение. Побратаемся нафиг. В нынешнее трудное время нужно помогать друг дружке, а я ведь квач не из последних. Как предложеньице?
Зинаида Ремизова захлопала в ладоши и, сияя, пылко сказала:
- Какой вы душка, Толян. С непременным удовольствием гуднём в вашу честь. Только не думайте, что мы пришли вас грабить. Что мы - охламоны, что ли?
Буханкин что-то недовольно буркнул, а Толян посмотрел на простовато одетую, но весьма даже аппетитную молодуху Зинаиду с веселым удивлением.
- Нет, - произнес Шепталов и полез в кобуру за маузером. - Арестованным...
Он хотел сказать: "Арестованным пить не полагается", - но Толян вдруг без всякого размаха ткнул его пудовым кулаком в челюсть, и умеющий постоять за себя, знающий джиу-джитсу Шепталов мгновенно вырубился. Небрежная зуботычина у Толяна была, что тебе удар копытом.
Очнулся Антон лежащим на мягком, как лебединый пух, диване со связанными за спиной руками. Он был разут, а кожаная "комиссарская" куртка висела на спинке вычурного стула. На сиденье лежала кожаная кепка. Для удобства под голову Антона была положена огромная подушка, а на ноги, дабы не зябли без портянок-то, наброшен клетчатый плед.
Толян сидел на диване же, малость потеснив Шепталова. Впрочем, диван был настолько широк, что места вполне хватило для обоих. Валютчики Зинаида и Степан располагались в креслах.
На журнальном столике перед ними стояли четыре бутылки разнообразных водок, вскрытые баночки черной и красной икры, в тарелках лежали ломтики янтарного балыка, нарезанная буженина, конечно же хлеб, в большой коробке - конфеты и в вазе - разнообразнейшие фрукты. Рядом с вазой покоился маузер в кобуре. Стыды.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});