Читать интересную книгу Идея фикс - Александр Лаптев

В этот первый переход мы протопали двадцать два километра! Мог ли я надеяться на подобное чудо после случившегося? Шесть часов! Целых шесть часов удалось мне продержаться, прежде чем почти упасть на землю, вконец обессиленным - не так физически, как морально. Почти четыре километра в час мы шли! Ну не чудо ли? Я не стал ужинать и, едва Кеша растянул палатку, вполз в нее, мало уже заботясь о своем травмированном позвоночнике, и уснул сразу, не застегнув даже вход, зная, что об этом позаботится предусмотрительный Кеша. "Какой он все-таки молодец!- думал я, засыпая.- Просто не знаю, что бы я без него делал. В самом деле, если бы он ушел с Радием, что бы я теперь делал? Бр-р-р!.. А где теперь Радий? Что с ним? Эх, Радий, Радий! Натворил ты дел. Наколбасил. Теперь вот расхлебывай...- Послышался звук застегиваемого замка.- Молодец, Кеша,- в который раз подумал я,- какой же он все-таки молодец!.." Проснувшись через несколько часов и с трудом припомнив "вчерашние" события, я чувствовал страшную тяжесть и скованность в спине. "Все правильно,- успокаивал я себя,- так и должно быть! Я надергал за долгий переход позвоночник, и теперь он воспалился. В месте смещения диска произошли множественные микротравмы, и теперь мне больно. Все правильно! Теперь надо потихоньку подняться и постараться размять спину. И мы пойдем дальше..." Но сделать это оказалось куда как трудно. Почти час потребовался мне, чтобы кое-как выбраться из палатки. Мне все же удалось подняться и встать рядом с Кешей. Я решил, что, если мне удастся самому добраться до него, тогда все! Тогда идем. А нет - нет! Тогда не идем. Тогда остаемся на месте. И вышло так, что я добрался до Кеши, следовательно, вышло нам идти. Но вот незадача: я по забывчивости или еще почему не собрал палатку, то есть не я не собрал, а Кеша. На этой почве у меня вышло затруднение, даже получился спор с Кешей. Он, конечно, был прав. Но мне отчего-то досадно стало, что я не имею над роботом полной власти, что существуют неведомые мне инструкции, которым он подчиняется больше, чем мне. А спор вышел из-за пустяка. Я велел Кеше собирать пока палатку, а потом догонять меня, поскольку сам я вознамерился начать путешествие в одиночку. Кеша начал спорить. Он дал мне понять, что не допустит этого! Он не может отпустить меня от себя в силу незыблемых положений впрессованной в его железно-проволочные мозги умной и нужной инструкции. Напрасно я пытался победить его здравой логикой. Напрасно я обещал оставаться в пределах прямой видимости и ждать его, пока он не догонит меня. Все зря. Кеша был непреклонен. Что ж... Может, так и надо? Я очень быстро согласился с ним, поняв невозможность каких-либо компромиссов, и стоял подле, пока он сворачивал в тугой сверток палатку и запихивал ее в брезентовый тюк. Никогда не приходило мне в голову, что так вот придется мне с ним близко познакомиться. И никогда бы не подумал я, что эти неуклюжие, медлительные и неумные роботы могут быть действительно чем-то полезны человеку, и не просто полезны, а прямо необходимы, как вот теперь, в нынешнем моем положении. Мне не пришлось долго ждать. Три минуты - и Кеша был готов. Мы двинулись дальше. На этот раз я решил отказаться от его помощи. Буду идти сам, думал я, пока смогу. Нужно держать себя в руках, нечего надеяться на робота, нужно самому бороться! Решив так, я поставил Кешу впереди, а сам пошел сзади. Когда идешь за кем-нибудь, то идти намного легче. Это всем известно. Не знаю, в чем тут дело, но это так. Видно, в человеке глубоко сидит привычка к лидеру, его стремление видеть впереди себя кого-то, и равняться на него, и следовать за ним. Вот и мне, когда шел за Кешей, было как-то спокойнее. Его широкая спина не просто загораживала от меня перспективу пустых пространств, но она как бы скрывала от меня целый враждебный мир, и защищала меня, и внушала уверенность. Мы словно несли с собой свой собственный мирок, кусочек Земли, и не так тяжело было думать о том, что впереди триста километров пути, и забывалось иногда, что кругом морозная ночь, ночь под чужими звездами, на чужой планете. Ночью в палатке я лежал и складывал часы. Пятьдесят часов плюс тридцать будет восемьдесят. Если предположить, что Радий будет идти сто двадцать часов, то через сорок-сорок пять часов нас найдут. Ура! Сорок часов - это же сущий пустяк! Но потом я начинал сомневаться. Может быть, Радию не удастся уложиться в столь малый отрезок времени. Шутка ли- преодолеть триста двадцать пять километров за сто двадцать часов! Это совсем не пустяк. Это только думать легко, а ты вот попробуй-ка - ножками, ножками... Нет, сто двадцать часов - явно мало. Считай, все сто сорок... или сто пятьдесят! Вот так. Сто пятьдесят часиков. За сто пятьдесят часиков он железно дойдет. Же-лез-но! Я вдруг открыл глаза. Уставился в темноту. А почему, собственно, мы не отправили на корабль Кешу? У него, кажется, максимальная скорость - двенадцать километров в час. Следовательно, меньше чем за пятьдесят часов (ему ведь не нужен отдых) добежал бы он до корабля, и нас с Радием давно бы уже спасли... Но нет. Кеша не пошел бы. Не пошел бы - железная башка! Тогда возвращаемся к первоначальному варианту. Сто пятьдесят часов минус восемьдесят часов, получается семьдесят. Не так уж и много. Не так и много... Мы сделали еще два перехода. Соответственно - тридцать два и двадцать восемь километров. А потом случилось... что-то со мной потом случилось. Потом я проснулся утром и как-то сразу и безоговорочно понял, что переходы наши закончились. Что творилось с моей спиной! Казалось, раскаленный булыжник вплавился в меня и палит огнем, так что огненные волны расходятся по всему телу. Этого еще не хватало. "Только этого мне не доставало!" повторял я тупо. Боль лишила меня способности мыслить и трезво оценивать ситуацию. Боль распластала меня, и я с трудом сдерживал крик. Болевой шок! В академии нас знакомили с подобным явлением. Сначала, помню, была теория. "Боль,- говорил молодой профессор в очках, шагая возле доски,- это нормальная, естественная реакция всего живого на внешние раздражители. Если бы организм не чувствовал боли, то он бы погиб. И мы знаем,- продолжал он,- подобные случаи, когда в силу тех или иных функциональных расстройств человек переставал чувствовать боль. Как правило, такие случаи имели фатальный исход!" Профессор говорил долго и умно. Он весь углубился в собственный доклад и не видел, как студенты, потеряв всякий интерес к нему, а также не наблюдая никакого контроля за собой, начали пошаливать, все шибче и шибче, и так расходились под конец, что вообще уже перестали обращать внимание на докладчика. И поделом!подумал я с неожиданной злостью. Что толку во всех его поучениях, если теперь вот мне от них ни жарко, как говорится, ни холодно! Что мне толку от советов "постараться отвлечься от мыслей о боли, переключить внимание и заставить себя думать о другом"! Как же я заставлю себя думать о другом, когда... когда я только об этом теперь и думаю?! Тогда, помню, был еще тест на болевую выносливость. Цепляли на руки и на ноги кожаные браслеты, от которых тянулись разноцветные провода к управляющему прибору, усаживали человека в кресло и начинали вращать на приборе ручки. Я хорошо помню свои ощущения. Было, помню, не то чтобы очень больно, а как-то вдруг упало враз настроение, и тяжело так стало на душе, и казалось, свет дневной померк, будто случилось по моей вине что-то непоправимое, такое, от чего жить не хочется. Я выдержал всего полторы минуты. А казалось, будто прошли века и эпохи, пока сидел я в том пыточном кресле и переживал свое горе. Я так и не понял до сих пор, что это было. Но больше повторить опыта не захотел. И не слышал, чтобы кто-нибудь согласился на повторную попытку. Не то теперь. Теперь я не могу вскочить и оторвать от себя электроды. Теперь это надолго. Теперь мне самому придется бороться с моей болью. Наверное, так честнее. Ты один, и она одна! И ты борешься с ней - со своей болью. Кто кого... Вдруг в лицо мне ударил ослепительный луч. Сквозь сощуренные веки я увидел Кешу, он стоял в проходе палатки и светил мне в лицо. - Выключи свет! Кеша, ты что? Луч сразу погас. - Зачем ты пришел? - Ты звал меня,- ответил он. - Звал? Нет, я не звал, Кеша. Я не звал. Иди... Нет, постой. Стой.- Мне вдруг стало не по себе. Пространство словно сжалось вокруг меня, стало враждебным, агрессивным. - Я заболел, Кеша,- сказал я.- Не могу больше идти. - Тебе нужна помощь?- спросил он. - Да. Нужно на корабль. Там помощь. На корабль. - Пойдем на корабль,- предложил Кеша сразу. - Не могу. Не могу идти. - Почему? - Травма у меня. Позвоночник. Понимаешь? - Да. Травма. Не можешь идти,- повторил робот. - Ну и дурак!- вдруг крикнул я.- Чего ты там понимаешь! Понимает он... Иди отсюда. Выйди из палатки, холоду напустишь. Понимает он... Кеша вышел на улицу, застегнул замок на входе. Мне стало стыдно. Нельзя распускать себя. Кеша не виноват ни в чем. Бесполезно на него злиться. Это не умно, в конце концов... - Эй, Кеша!- позвал я. - Я слушаю. - Кеша... какая температура сейчас? - Минус двадцать семь градусов Цельсия. - Так... понятно. А сколько мы прошли с тобой? - Сто двенадцать километров. - Ага... Хорошо.- Я спрашивал и тревожно прислушивался к себе: станет мне легче или тяжелей? Но мне не становилось ни тяжелей, ни легче. Раскаленный булыжник все так же нестерпимо жег спину. - А сколько осталось до корабля? - Двести тринадцать километров,- ответил Кеша. Это если за нами не вышлют вездеход. А его, конечно, вышлют. Не могут не выслать. Это было бы свинством с их стороны - не выслать за нами вездеход! С них спросят потом строго: почему это вы не послали своевременно за вашими товарищами вездеход? Как же вы не подумали о них? Мы - ваши наставники и учителя думали, что вы уже вполне сформировавшиеся разведчики-исследователи, а вы все еще школяры. Несерьезно! Придется вас отправить всех на переэкзаменовку. Кроме вот... вот них!.. Я вздрогнул. Кажется, задремал. Чудно. Лежал, лежал и на тебе - уснул! Чудно... А все-таки жалко. Не повезло мне. И как так получилось? Вот Радий - жив, здоров, уже пришел на корабль, поди... Или не пришел? - Кеша, сколько времени? - Сто двадцать один час пятьдесят семь минут. Нет, еще не пришел. Вряд ли. Если только очень спешил... спина болит... Поесть бы надо... - Кеша, открой консервы. Через минуту робот поставил возле моей головы раскрытую банку и сказал вдруг: - Последняя банка. Пищи больше нет. - Как последняя?- Я с недоумением посмотрел на него.- Кеша, ты что? Что ты говоришь? - Последняя банка,- повторил робот.- Предупреждаю: последняя банка! - Как последняя, Кеша? Мы ж съели всего... Сколько мы съели? - Шесть банок. - Каких шесть? Каких шесть?... Глупо, конечно, было спорить, но уж очень обидно стало. Все в одно утро: и булыжник в спине, и последняя банка. Робот, он ведь не мог ошибиться. Это я дал маху. Забыл, что у меня ограниченный запас. Жрал, словно на курорте, вот и кукуй теперь. И сразу же есть захотелось. Минуту назад не хотелось, а теперь вдруг захотелось... - Ладно, убери. Я не буду есть,- произнес я.- Надо экономить теперь. Кеша взял банку. Я проследил за ней глазами, будто опасаясь, что Кеша ее выбросит или съест... Ха-ха! То-то смеху было бы... если бы Кеша съел мои консервы. Просмеявшись и прокашлявшись, я как будто немного успокоился. Тяжесть спала с моей груди, стало легче. Повернул голову направо, потом налево... Вроде ничего. Ну Кеша, уморил... - Сейчас пойдем, Кеша. Я встаю. Открывай замок. Тяжело ступая, робот прошествовал ко входу. Раздался треск, створки палатки раскрылись. - Молодец, Кеша. Я встаю,- сообщил я.- Ты отойди пока. Отойди в сторону. Я сейчас... Любопытно - мне вроде как неловко стало перед ним, что вот я сейчас тут буду корячиться, а он будет на все это смотреть. Правильно я сделал, что прогнал его. Если бы он видел мои конвульсии, бог знает, что бы он подумал! Какие бы мысли могли родиться в его звонкой голове, какие ассоциации у него бы возникли. Ну а я, уж точно, тогда не встал бы - слишком замысловатым был мой подъем. Я почти не соображал ничего. Руки, ноги, туловище принимали самые неестественные положения, самые неправдоподобные позы, лишь бы встать, выпрямиться, как и подобает нормальному человеку... Когда я, покачиваясь, вышел из палатки, Кеша сразу шагнул ко мне. Конечно, он решил, что мне нужна помощь. И он не ошибся. Помощь мне была в самый раз. И я не стал от нее отказываться. Схватился за твердую его руку и стоял так, не веря еще, что я все-таки стою, и желая привыкнуть к этому состоянию. Странным образом смешались во мне два противоположных ощущения: опаляющий огонь по всей спине и обжигающий холод на лице и на руках; и одно казалось естественным продолжением другого. И я скоро перестал чувствовать разницу: мне то хотелось включить обогрев комбинезона, а то, наоборот, охлаждение. Я и сам не знаю, зачем мне понадобилось вставать? Лежал бы себе в палатке, ждал спокойненько помощи. И что за непоседливость такая?.. Все равно меня найдут. Несколько десятков километров- ну ничего-то не решают! Но что-то внутри меня, непонятная мне самому сила гнала меня в ночь, принуждала идти, превозмогая боль и холод. Это, кажется, сам дух борьбы гнал меня вперед, заставлял преодолевать обстоятельства. Так, наверное, пробивается росток сквозь камень, так глухой и слепой полураздавленный червь извивается и ползет куда-то, к одному ему ведомой цели. Мы еле плелись. Наверное, от голода у меня разболелась голова. Промаявшись четыре часа, наконец остановились. Девять километров - таков результат моего героического усилия. Пока Кеша растягивал палатку, я сидел на земле и бессмысленно глядел перед собой. Этот переход вымотал меня вконец. Даже голод притупился, одна только слабость и боль во всем теле! Когда палатка была готова, я вполз в нее и упал лицом вниз, услышав лишь звук застегиваемого замка. Кеша сам позаботился обо всем, без лишних расспросов и объяснений. Сон не принес мне ни облегчения, ни успокоения. Казалось, будто я провалился в черную яму, где все вязко, все противно и нет ни воздуха, ни света. И я хочу подняться, да не могу, не могу пошевелиться; страшная тяжесть давит мне на спину, и нет никакой возможности освободиться от нее, сбросить этот невыносимый гнет. Много раз умирал я во сне, задыхался, терял сознание. Опора уходила из-под ног, и я начинал вращаться в гигантской воронке, затягивающей меня в свою сердцевину, откуда нельзя выбраться... Я проснулся от собственного крика. Лицо было мокро, я с трудом дышал, словно после тяжелой и долгой работы. Стало сразу необыкновенно легко, груз, придавливавший меня всю ночь, исчез, но след его остался на мне там, на спине, где он давил своим жестким квадратным основанием,- спина горела, ее стягивало и корежило, и словно тысячи маленьких пламенных сердец бились в ней, причиняя острую боль. На миг мне стало страшно. Что со мной? Я все время твердил себе, что это просто травма, просто вылетел диск... Но откуда мне знать, что это именно так? Откуда? Мне так удобнее думать? Да? Да! Так удобнее, безопаснее. Вылетел диск, просто диск... Но почему такая оглушающая боль? Почему она растет? Что ей надо? Словно жестокое кровожадное чудовище набросилось на меня, прилипло своими омерзительными крыльями к моей спине и теперь медленно и неотвратимо вживляется в меня, врастает в мою обнаженную плоть, растворяется в ней, чтобы мучить меня, чтобы причинять страдания, чтобы убить меня страданием, лишить сил, разума. И никто не может мне помочь. Никто... Это ощущение собственной беспомощности, забытости... оно страшнее всего! Когда понимаешь, что ты уже не можешь ничего исправить, это предел отчаяния, дно, ниже которого ничего нет... - Кеша... Кеша, ты где?- Я вдруг испугался, что робот ушел, бросил меня. Это невероятное предположение овладело мной, несмотря ни на какие доводы разума. И я даже не сразу понял, что Кеша отвечает мне. И я сам уже бормочу: - Да, да, молодец, молодец, Кеша. Молодец... С великими муками, ценой нечеловеческих усилий мне удалось перевернуться на спину. Не хотелось показывать роботу, как мне трудно, и я старался все время улыбаться. Представляю, какая была у меня улыбка. - Сколько сейчас?- спросил я сдавленным голосом. - Сто сорок три часа, ноль минут. - Да?- Я даже приподнял голову.- Так много?.. Значит, скоро за нами приедут. Как думаешь? - Да,- согласился Кеша.- Скоро приедут. - То-то и оно! Приедут... Скоро...- И опустил голову на подушку. Стало почти хорошо, даже боль уменьшилась... Хотя нет, это вряд ли.- Кеша, а что, там остались консервы?- вспомнил я про вчерашние свои мытарства с банкой.- Давай их сюда. Кеша немедленно достал откуда-то вскрытую килограммовую жестянку, полную мяса, протянул мне. В мясо воткнута была миниатюрная пластмассовая ложечка. Я схватил ложку и принялся жадно есть. Такой голод во мне проснулся! Ничего, теперь можно, теперь все можно... - Кеша, дай воды. Есть вода?- Мне представилось вдруг, что, может, и вода уже закончилась? Почему бы и нет?! Я ведь не следил за водой, ни за чем не следил... Но Кеша деловито и спокойно извлек из угла палатки две литровые фляги - обе полные. Ну, слава богу, хоть с водой все в порядке. Не знаю, что со мной сделалось, но я съел все мясо! Опустошил банку. Сначала хотел съесть половину, но, видно, уж так разогнался, что не смог остановиться... и съел! Может, хотел чувством сытости заглушить неутихающую боль? А может, подсознательно стремился приблизить минуту своего спасения? Ведь если я оставлю пищу на потом, то предопределю тем самым последующие события. Значит, мне придется еще какое-то время тут торчать и ждать помощи, пока я не прикончу эти несчастные консервы. А так все у меня как будто в порядке. Консервов больше нет, ждать, следовательно, нечего. Следовательно, меня скоро выручат! Спасут в самом скором времени! Ведь у меня нет больше продуктов питания... Спина по-прежнему горела, но уже не с таким жаром. Я закрыл глаза и тут же поплыл. Словно в расплавленном стекле - лежу на нем, то глубже погружусь, то поднимусь выше... В болезненных ощущениях есть какая-то прелесть, если тут уместно это слово. Я теперь, с учетом моего нового опыта, кажется, стал лучше понимать такое темное и дикое явление, как мазохизм. Я лежал и чувствовал, как поднимающиеся из глубин этого стеклянного озера кипящие струи мягко проходят по моей спине, повдоль, жгут ее нестерпимо, и тогда я выгибался, приподнимал тело, словно и в самом деле рассчитывал так спастись от опаляющих огней и течений. Я одновременно находился как бы в двух мирах: здесь, в этой богом забытой палатке, занесенной невесть куда, в какую звездную глухомань, и в то же время там - в прекрасном огнедышащем озере, в котором лениво вскипает и переливается всеми красками расплавленное стекло, и толкает меня, и медленно поворачивает, и куда-то стремит. Ощущение было так необычно, так ярко, что мне не хотелось прерывать его, не хотелось выходить из этого жутковатого состояния!.. Не знаю, сколько прошло времени. Могло показаться - целая вечность, а могло несколько минут. Ткань действительности прорвалась, я попал в иное измерение, в новое состояние души и не хотел из него выходить. В какой-то момент я почувствовал холод на лице. Открыл глаза и увидел совсем близко робота. Он склонился надо мной, одна рука его лежала у меня на лбу. Я рефлекторно отвел голову. - Кеша, ты чего? - Температура. Сорок ноль две!- произнес он раздельно. Я не сразу его понял. - Какая температура? - Температура тела - плюс сорок ноль две сотых,- повторил робот.Заболевание. Опасно для жизни. Необходима помощь. Он смотрел на меня, а я ничего не мог понять. "Сорок и две, сорок и две... Сорок и две..." - Необходимо лечение,- произнес робот без всякого выражения.- Температура повышается,- проговорил робот. Снова протянул ко мне руку, дотронулся до лба.- Сорок и двадцать три. Я не знал, что отвечать. Меня раскачивало на расплавленных волнах, и мысли не желали слушаться, не поддавались контролю. Вдруг я ощутил холод. Рука Кеши - железная его пятерня - стала отчетливо холодеть. И сразу легче мне стало, яснее сделались мысли. - Что это?- спросил я, приоткрыв глаза. - Понижаю температуру. Необходимо понизить температуру тела. Я невольно улыбнулся. Этот железный человек приравнял меня к себе! В его электронном мозгу забита простая и ясная связка: если в конструкции, в любой ее части наступает перегрев, тогда необходимо понизить ее температуру. И вот он, не имея никаких инструкций на подобный случай в отношении человека, предпринял аналогичные действия. Он решил чисто механически понизить мою температуру. Рука его все холодела, так что ощущение стало слишком резким. - Хватит, Кеша,- произнес я.- Достаточно. Аккумуляторы посадишь!- А сам подумал, что робот мог бы в такой ситуации просто открыть палатку и еще вернее остудить меня. Интересно, почему он не сделал именно этого? Какое-то время мне было относительно спокойно. Все ощущения, казалось, сосредоточились у меня на лице, точнее, на лбу; одно ледяное пятно, в которое стягиваются все чувства и мысли. Но потом во мне стало что-то меняться. Сам себе я представлялся двухполюсным магнитом, на одном конце которого собираются положительные заряды, на другом - отрицательные, только вместо магнитных зарядов расходятся по телу флюиды тепла. Они скапливаются в противоположных точках и притягивают к себе остальные частички, и дисбаланс становится все резче, все острее. И между ними начинается борьба, я почти вижу ее в себе, зримо представляю: это два света, две субстанции - одна идет снизу, поднимается от ног и рук, захватывает грудь и спину и стремится к голове; другая противится ей, старается ее нейтрализовать, исходная точка ее - на лбу, там средоточие сил, оттуда расходятся благотворные волны, которые не позволяют жаркой, испепеляющей силе захватить все, затопить собой пространство, подчинить себе мозг. Я слежу за этой борьбой, я вижу себя словно со стороны, мне представляются два света: синий и холодный - в голове и огненно-красный все, что ниже шеи. На границе их извивается и дрожит гибкая линия смешение двух цветов; и я хочу помочь живительному - синему - цвету, пытаюсь мысленно протолкнуть границу противостояния дальше в тело, вниз, и мне это почти удается, но стоит на миг расслабиться, стоит отпустить волевое усилие - и граница сразу подскакивает и подступает к самому подбородку. Эта борьба поглощает меня, я ни о чем больше не думаю, я весь в ней, и она вся во мне. Я уже не чувствую боли, вернее, нет какого-то определенного, четко оформленного ее очага или средоточия. Все тело, начиная с шеи и кончая пальцами ног, представляется мне одним большим огнедышащим куском. В нем нет разрывов, в нем нет неровностей - это именно одно аморфное образование, в котором расплавились все субстанции, переплавились в одну сплошную массу, они вступили во всеобщую переделку, в переплавку, результатом которой будет лишение тела отличительных признаков, его слипание в одну сплошную вязкую массу... Иногда я словно выныривал из душного и густого потока и видел тогда темный свод палатки и робота, застывшего надо мной. Рука его лежала на моем пылающем лбу, сам он казался уснувшим. Блестящие его глаза-пуговицы были словно притушены. Но стоило мне пошевелиться, стоило чуть отвести голову, как робот немедленно оживал, просыпался, глаза его наполнялись светом, и тогда я видел, что он следит за мной. И я спешил зажмуриться; мне казалось, что если что-нибудь изменится в расположении окружающих предметов, то это повлечет за собой только ухудшение моего положения. Ситуация замерла в неустойчивом равновесии, и я инстинктивно ограждал себя от любых перемен. И я снова тонул в мутном течении, опять словно отделялся от своего тела и наблюдал со стороны борьбу двух цветов, двух разноименных сил... Не знаю, сколько это длилось. Время нарушило свой естественный ход, или сам я выпал из него, перешел в иное состояние - туда, где иные законы, где все нереально, неустойчиво... А потом я очнулся. Удивительная, непривычная ясность ощущалась у меня в голове. Будто из головы вынесли все лишние предметы, которые дотоле загромождали ее и мешали думать, и теперь там стало пусто и просторно, и мысли свободно потекли, ничем не сдерживаемые. Тела я вовсе не чувствовал. Тела у меня не было! Мне даже пришлось посмотреть на себя, чтобы удостовериться, что оно существует. Я хотел пошевелить пальцами, поднять руку, двинуть ногой... Тщетно. Ничего не вышло. Я просто забыл, как это делается! Я не знал, что для этого нужно предпринять. И я лежал и размышлял над такой загадкой. - Кеша,- позвал я.- Который час, Кеша? - Сто сорок восемь часов,- ответил он. Но ответ этот мне ничего не сказал. Я пытался его осмыслить и не мог. Что такое сто сорок восемь часов, я не знал. Они должны были что-нибудь значить, но я не мог понять, что именно. Какая-то тайна заключалась в них, но я не мог ее разгадать. - Кеша, где Радий?- снова спросил я. - Его нет.- Рука его по-прежнему лежала у меня на лбу. - Убери руку, я устал,- попросил я. Робот поднял руку, подержал на весу, словно раздумывая. - Температура повышается,- проговорил он.- Нужна помощь. - Да,- согласился я.- Знаю... Надо идти!- внезапная мысль пришла мне в голову. Нужно идти дальше! Оттого, что я тут лежу, мне и стало плохо. Если бы я не лежал, а шел, сопротивлялся, мне не было бы так скверно! - Кеша, мы сейчас пойдем!- произнес я с надеждой.- Мы сейчас пойдем на корабль. Сейчас я встану... Помоги мне. Дай руку!- Я хотел поднять руку и не смог. Я не знал, где она находится. Мне пришлось посмотреть вниз, чтобы увидеть ее. Она лежала рядом с туловищем, чуть согнутая в локте.- Кеша, возьми меня за руку и тяни наверх!- приказал я. Робот опустил свою клешню, и я увидел, именно увидел, а не почувствовал, как он взял меня за руку. Он поднял ее и... положил на место. - Ну что же ты. Поднимай меня!- воскликнул я. - Нельзя,- ответил он ровным голосом. - Почему нельзя? Почему нельзя? - Нельзя!- повторил робот. Я закусил губу... Черт возьми. Заладил... - Дай попить,- попросил я с досады. Во рту пересохло, голова горела. Робот поднес к моим губам фляжку. Я хотел возмутиться, взять ее руками, но не сумел этого сделать. Вместо этого я открыл рот, а робот стал наклонять флягу... Я глотал теплую воду и думал о том, как дать знать Кеше, чтобы он остановился. Ведь я не мог произнести ни звука, не рискуя при этом захлебнуться. Но робот как-то понял меня. - Достаточно?- спросил он, отнеся флягу от лица. - Да,- прохрипел я.- Хватит. Странно, но я по-прежнему не чувствовал своего тела. Вода, пройдя через горло, словно ушла в никуда, перестала существовать; и в то же время я знал, что напился, пить мне больше не хотелось. Это было очень странное ощущение! Но я успокоился. Перестал думать обо всем. Какая разница? Я лежу, и мне хорошо. Впервые за последнее время боль не мучила меня. И ничего не хотелось. Если бы даже сейчас вот раздался рев двигателей и послышались голоса людей, приехавших за нами, я бы, наверное, не обрадовался. Чего такого? Мне и так хорошо... Я закрыл глаза. Лежал и ни о чем не думал. Вспоминал Радия, как мы ехали, как смешно потом грохнулись. Ох, как я злился! Чего я злился? Непонятно... На лоб мой опустилась металлическая рука, но я даже не открыл глаза. Зачем? Зачем шевелиться, зачем о чем-то тревожиться? Глупо. Глупо все. Все наши потуги. Для чего? Что мы делаем на этой мертвой планете? К чему эти рейды, эти электромагнитные съемки? Кто это придумал? Исследования. Познание неведомого. Для чего?!. Все равно всего не познаешь. "Тайна сия глубока есть!" Кто это сказал? Тайна сия глубока есть. Глубока... Какая тайна? О чем я?.. А, да. Радий. Радий ушел и не возвращается. Почему он не приходит? Куда он делся? Этот Радий - с ним одни недоразумения. Никогда больше не поеду с ним на съемку. Один буду ездить. Или с Кешей. Точно! Этот не подведет. По крайней мере, он не будет гнать вездеход и бешено крутить баранку. Он не такой дурак. Хотя, Радий тоже не дурак. Это я зря. Просто он молод еще. Я сам такой был два года назад. Два года! А теперь я уже не тот. Я другой. Два года в разведке - это даром не проходит. Много чего можно узнать за два года. Когда ты далеко от дома, когда оторван от привычной обстановки, тогда все обретает новый смысл, тогда ты по-другому смотришь на вещи, тогда постигаешь новую шкалу ценностей. Для того, чтобы лучше понять и оценить все, нужно покинуть свой мир - только так можно разобраться во всем. Там, на Земле, я жил, как все, и ничего толком не понимал. А теперь я многое понял. Я увидел планету, такую необычайную, такую ровную... Кто ж ее так разгладил? Вот же черт! Что со мной?.. - Кеша,- позвал я и еле услышал свой голос. Я кашлянул, вернее, хотел кашлянуть. Лишь сипенье, слабые хрипы...- Кеша. Ты где?.. Я открыл глаза, пытаясь понять, что происходит. Звездное небо раскачивалось надо мной, я словно погружался в эту бездну и тут же удалялся от нее. Мерцала и искрилась в дробящемся звездном свете голова робота. Он шел, глядя строго вперед, мерно раскачиваясь и тяжело впечатывая каждый шаг; я чувствовал спиной его железные руки, и эти руки куда-то несли меня. Робот казался задумчивым, но о чем он мог думать?.. Я снова закрыл глаза. Так легче. Не видно ничего, и кажется, что все нормально, все в порядке. Ничего не случилось. Тьма милосердна. Тьма спасает, она избавляет от невыносимости жизни. Погружение во тьму сладостно, это есть освобождение от всех нитей и цепей, это есть снятие оков, это свобода и покой... Затем я словно провалился куда-то. Наступило беспамятство. Черная, глухая пустота... А после какие-то блики, беспорядочные движения, какое-то неудобство... И что-то трясется кругом, мелькают тени, какие-то звуки лезут в голову, в самую черепную коробку, лишают покоя и сил. И досадно это мельтешение. Оно тревожит, не дает обрести спокойствие. Хочется воспротивиться нежданному вторжению, заслониться от него, отмахнуться... Но нет сил. И нет воли. Все равно. Всё - все равно.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});