голову:
— Почему нет?
Вздернув левую бровь, он молча возвращается в кресло. Точным движением поворачивает чашку, затем смотрит на меня.
— То есть, если вы все знали еще тогда, почему пришли ко мне сейчас? Почему не… не до свадьбы?
— Это не было самым срочным делом в моем списке. — Этим сухим ответом он все же умудрился донести до меня мысль: я разрушила каждую деталь его жизни — отношения, конечно же, благосостояние, карьеру, возможно, даже дружбу. — И, кажется, время меня поджимает.
— Время поджимает? — Я почти визжу. С ним что-то не так? Я что, вхожу в его предсмертный список дел? Кажется, у меня глаза выскочили из орбит и полетели через стол, прямо как в мультиках. Пожалуйста, пусть с ним все будет хорошо, думаю я, переполняясь эмоциями.
— Ох, нет, что вы, — быстро говорит он, явно обеспокоившись моими мультяшными глазами. — Я переезжаю из Нью-Йорка. К концу лета, скорее всего.
— О, мне жаль.
Жаль? А чего мне жалеть? Его отъезд мне только на руку. В конце концов, это лучшее окончание такого вечера, разве что Рида вдруг поразит выборочная амнезия, и он забудет обо мне и свадебной программе.
В ответ он… усмехается? Нет ничего небрежнее фырканья:
— А мне нет.
— Не любите Нью-Йорк?
— Я его терпеть не могу.
От его тона я почти отшатнулась. Резкого, как гротеск. Никаких заглавных — терпеть не могу. Это не безобидное высказывание вроде: «Терпеть не могу эту песню» или «Терпеть не могу эти шоколадные шарики с кокосом». И вовсе не похоже на маленькие, незначительные проявления ненависти, лишающие слово его истинного смысла.
Когда Рид говорит, что терпеть не может Нью-Йорк, он совершенно серьезен.
— Почему? — В голове у меня всплывает довольно причудливая комбинация букв, спрашивающая, «почему» я вообще решила это узнать. Я не привыкла давить на людей — тем более так настойчиво. Всегда стараюсь быть легче, приятней.
Сохранить мир.
Но с Ридом все выходит совсем не как всегда.
Его ладонь все еще на чашке. Стоит повернуть чашку, и это закончится, думаю я, что бы это ни было. В задумчивости он поджимает губы в сторону. Пусть я понятия не имею, что значит его профессия, но уверена: свои математические модели он строит с таким лицом. И с ним же он впервые увидел мои буквы в свадебной программе.
— Остановимся на том, что я так и не нашел с этим городом общий язык, — наконец произносит он. Поворачивает чашку в последний раз и смотрит на меня. — Не встретил здесь знаков.
Мне сразу хочется возразить. Да здесь знаки повсюду! Дорожные знаки, вывески, билборды, рекламные плакаты, наклейки с меню и часами работы…
Конечно же, он имеет в виду другое. Но Нью-Йорк много для меня значит, и эти знаки — его неотъемлемая часть.
Я не успеваю собраться с мыслями, он встает, собираясь унести блюдце с чашкой.
— Но вашим знакам я, можно сказать, благодарен, — говорит Рид, протягивая мне свободную руку. Я автоматически пожимаю ее — сухая и теплая ладонь крепко обхватывает мою. Совсем не по-деловому, или это мне так кажется? Хорошо, что мы больше не встретимся: совершенно не подобает думать так об этом мужчине.
Отпустив мою руку, Рид кивает в своей обычной обескураживающей манере.
— До свидания, Мэг, — говорит он и, остановившись на полпути к двери, чтобы поставить блюдце с чашкой на столик для грязной посуды, этот высокий, загадочный, старомодный Рид Сазерленд покидает кофейню.
Глава 3
Утро начинается странно: дикая боль в голове, на левом плече отпечаток телефона, на котором я вчера уснула, а Сибби все еще дома.
За головную боль спасибо эспрессо на ночь и тому факту, что я не спала до половины четвертого, стараясь закончить пресловутый майский разворот и сдержать данное себе обещание — никаких фокусов, шифров и знаков.
После я попыталась поспать, но безуспешно. Слова Рида, его манеры и плечи, лицо заполонили мой разум, руки сами просились работать над проектом. После очередного порыва вдохновения («МОЖЕТ быть, ты исписалась») я не останавливалась, словно хотела расплатиться, вычеркивая пункт за пунктом в списке задач. Сначала за небольшим столом у окна в моей комнате, а затем — что для меня необычно — прямо в кровати. Лежа в темноте с телефоном в руках, писала банальные, но дружелюбные ответы комментариям к последнему видео («хохо, спасибо! — М»; «продолжай, и все получится! — М»; «попробуй увеличить тень 3 М»), планировала посты на сегодня, договаривалась о доставке планеров, которые закончила в выходные. На самом деле я строго придерживаюсь правил: стараюсь не сидеть долго перед экраном в темноте, не нарушать границ между работой и отдыхом, особенно когда работаю дома. Но этой ночью я занималась чем угодно и где угодно — лишь бы выкинуть из головы эту встречу с Ридом.
«Я увидел в них знак», — сказал он.
Перекатываюсь на бок и отлепляю от себя телефон (Рид из моих мыслей точно никуда не делся — представляю, какую физиономию он бы при виде меня сейчас скорчил), щурясь, смотрю на экран, я права — уже 9:30, понедельник, а Сибби обычно выходит в 7:00. Резко сажусь, хватаю кофту со спинки стула и, натягивая ее через голову, открываю дверь. Ко рту прилипло облачко спутанных волос, и я пытаюсь его сдуть.
Она выходит из кухни с чашкой кофе в руке и ноутбуком под мышкой, садится на диван. Кудрявые черные волосы собраны в небрежный высокий пучок, глаза не подведены, на губах ни следа той красной помады, которой она красится почти каждый день, хотя пяти- и семилеткам, с которыми она проводит большую часть своего времени, и дела нет до ее внешности. Но Сибби нравится выразительность — всегда нравилась, — поэтому непривычно видеть ее такой с утра.
— У тебя все в порядке? — спрашиваю я, не сходя с пятачка на полу рядом с моей комнатой, который мы с Сибби в шутку называли дорогой в «спальное крыло». При въезде эта квартира показалась нам огромной по сравнению с той, где мы раньше