Читать интересную книгу Серьёзные забавы - Джон Уайтхед

Чаттертона знали немногие, поскольку большая часть его сочинений в журналах того времени печаталась под псевдонимами, и смерть его некоторое время оставалась незамеченной. Те же, кто знал о «найденных» им сочинениях Раули, считали Чаттертона скорее исследователем и переводчиком, чем поэтом. Похоронили его на кладбище для бедных при работном доме близ Шоу-лейн; впрочем, предполагают — правда, тому нет никаких доказательств, — что позднее прах его перенесли в церковь св. Марии Рэдклиффской. Там до сих пор сохранился памятник со строками из «Завещания»:

В память о

Томасе Чаттертоне.

Читатель! Не суди его,

Коль ты христианин,

Поверь, его осудит

Высший суд,

Лишь этой силе

Ныне он подвластен.

Многие рукописи Чаттертона были сохранены Барреттом и затем использованы им в книге «История Бристоля», которую он издал в 1789 году. В 1800 году наследник Барретта передал рукописи в Британский музей, еще несколько рукописей хранятся в Бристольской публичной библиотеке.

Нелегко понять, почему Чаттертон покончил с собой. Без сомнения, он был блестящим поэтом, и не будь он так горд и упрям, он наверняка бы выстоял и добился триумфа. Оставь он фантазии в духе Раули, пиши он современным ему языком, перед ним открылась бы блестящая карьера. Многие считают, что он покончил с собой в приступе безумия. И в самом деле, он должен был находиться в невероятном напряжении, а граница между здравым рассудком и помешательством так хрупка. Доктор Уинслоу в своей книге «Анатомия самоубийства» анализирует состояние Чаттертона в последние недели жизни и приходит к такому выводу: «…все, кто знает историю несчастного юноши, ни на минуту не усомнятся, что он был безумен. Природа наделила Чаттертона обостренной восприимчивостью; без сомнения, он был гениален. Он пережил тяжелое потрясение, друзья один за другим оставляли его… Общество, которое поначалу стремилось снискать его дружбу, отвернулось от него; несчастья преследовали его одно за другим, пока духовные муки и физические страдания не доконали его. Неудивительно, что в этих обстоятельствах дух несчастного Чаттертона был сломлен, и он не видел иного выхода, кроме самоубийства. Не следует забывать и о том, что психические болезни были наследственными в семье Чаттертонов».

Даже Роберт Саути был убежден, что виной гибели Чаттертона было безумие. Он писал Джону Бриттону 4 ноября 1810 года:

«…нелишне упомянуть о том, о чем Нельзя было говорить, когда издавались избранные произведения Чаттертона, — в его семье нет-нет да и проявлялась склонность к психическому расстройству. Сестра его однажды попала в лечебницу — вот вам и ключ к странностям его жизни и к прискорбной скоропостижности его смерти».

Не было у Саути сомнений и относительно стихов Раули. В том же письме мы читаем: «Вопрос о Раули давно уже не занимает моих мыслей. Едва я только познакомился со старой английской литературой, я убедился: стихи эти никак не могут быть подлинными».

В историю с Чаттертоном вмешался и Эдмунд Мэлоун, как он вмешался в историю с Уильямом Генри Айрлендом, который пытался подделать Шекспира. Его «Беглые наблюдения», опубликованные в 1782 году, сильно подорвали доверие к трудам Чаттертона. При этом самого Чаттертона Мэлоун провозгласил величайшим гением, каких не рождала Англия со времен Шекспира. Уолпол тоже считал почти чудом, что юноша мог писать такие стихи, совладав со столькими трудностями языка и стиля. Эти стихотворения поразительно свободны от каких бы то ни было признаков незрелости, а выбор сюжета, ритмическая гармония и точность метафор просто великолепны. Многие были совершенно убеждены, что рукописи подлинные: ведь Чаттертон завоевал бы куда большее признание, будь это его собственные стихи, рассуждали они; к чему было столь исключительные творения выдавать за чужие?

Чаттертон, однако, совершил целый ряд оплошностей, которые можно было бы заметить значительно раньше. Например, он написал работу под названием «Битва при Гастингсе, писана монахом Турготом, саксонцем, в десятом столетии и переведена Томасом Раули, священником церкви св. Иоанна в городе Бристоле в лето 1465». Но каким образом можно в десятом веке писать о событии, происшедшем в веке одиннадцатом?! Другие серьезные ошибки Чаттертона — в сущности, чужие ошибки, которые он нечаянно повторил. Сочиняя стихи Раули, Чаттертон пользовался англо-саксонским словарем, составленным неким Кёрзи. В словаре были ошибки, которые Чаттертон невольно позаимствовал. Например, английскому «comfort» соответствует англо-саксонское «cherisaunci»; словарь Кёрзи дает «cherisaunce», и именно это слово встречается в одном из стихотворений Раули.

Как и Айрленд, пошедший по его стопам, Чаттертон не делал серьезных попыток извлечь выгоду из своих подделок. Все ранние произведения достались его бристольским друзьям — Барретту, Кэткотту и Бергему. А то, что Чаттертон посылал под псевдонимом в журналы, было написано в сатирической манере того времени. Из стихов Раули он ничего не предлагал для печати, кроме «Элиноур и Джуги» и «Баллады о милосердии», которые так или иначе были отвергнуты. Попытки обмануть Додсли и Уолпола оказались безуспешными: трудно сказать, продолжился бы обман далее или нет, если бы они не отвергли эти стихотворения.

Известно, что ларец с документами, находившийся в церкви св. Марии Рэдклиффской, был взломан в 1735 году, — ключ от него был утерян, — и что при этом присутствовал отец Чаттертона Известно и то, что Чаттертон проводил в церкви долгие часы над найденными документами и рукописями, и ни у кого не было оснований подозревать его в чем-либо дурном. Некоторые утверждали, будто видели, как Томас, когда ему не мешали, переписывал целые кипы рукописей в конторе мистера Ламберта. Что это были за рукописи, неизвестно.

Написанное Чаттертоном необычайно разнообразно по содержанию и подходу. Вскоре после переезда из Бристоля в Лондон Томасу стало ясно, что для него истинное облегчение — избавиться от Бристоля и бристольцев и покончить со старой жизнью. Первым из-под его пера вышло «Зрелище, сатира характеров», которое он подписал своим именем. Через три дня после завершения работы Чаттертон писал:

«Лондон! Боже милостивый! Сколь величав он в сравнении с Бристолем, этим презренным местечком! Здесь нет ни мелких подлостей, ни расчетливой осмотрительности, что так позорят эту жалкую деревушку!»

Томас послал «Зрелище» Томасу Кэри, не щадя чувств того, кто некогда был его другом. Чаттертон полагал, что теперь он недосягаем для бристольцев и принялся насмехаться над ними — остроумно и зло.

В своей жизни Чаттертон совершил немало ошибок, но самая серьезная из них — решение написать «Зрелище». Не отзовись он так едко о своей жизни в Бристоле, не передай свою горечь бумаге, возможно, Барретт более чем охотно помог бы своему другу в минуту нужды. Но Барретт отказал ему в помощи, и это, конечно, больно ранило Чаттертона. Пренебрежение лондонских издателей, отречение ближайшего друга и наперсника окончательно сломили юношу. Эти невзгоды толкнули его в глубины отчаянья и побудили совершить то, что лишило мир одного из самых многообещающих и талантливых английских поэтов. Мэлоун справедливо ставит Чаттертона на второе место после Шекспира, и, судя по немногим дошедшим до нас стихам, оценка эта вполне обоснованна. У Чаттертона не было отца, которому он мог бы довериться, таланту его не уделялось должного внимания. А его дядюшка, помощник священника, возможно, не обладал достаточным умом, чтобы понять стремления своего юного племянника. Подделками рукописей XV века Чаттертон хотел привлечь к себе всеобщее внимание, и это ему, без сомнения, удалось, — судьбе его нельзя не сочувствовать. Так умер Томас Чаттертон,

«…тот юный гений,Мятежный дух, угасший в цвете лет»

(Вордсворт, 1802).

Послесловие к русскому изданию

Трудно удержаться от соблазна дополнить главу, посвященную Уайтхедом Чаттертону, беглым взглядом на другие поэтические отклики, вызванные смертью талантливого юноши.

Из английских поэтов Вордсворт не единственный, кто оставил восторженный отзыв о Чаттертоне. Чаттертон — идеальный герой романтической литературы: гениальные способности, нужда, страдания, ранняя смерть, театральность поведения, наконец, сама маска, которую он по доброй воле надел на свое лицо, тайна, окружавшая его. Он так и просится на страницы романтической драмы, поэмы, сонета. Уже упоминалось, что многие романтики были заворожены этой яркой, трагической и загадочной личностью. Блейк написал балладу «Король Гвин», сюжет которой — что любопытно — он позаимствовал у самого Чаттертона, Альфред де Виньи — знаменитую драму «Чаттертон». Вот взволнованный панегирик Колриджа, даже несколько неожиданный для глашатая простоты и естественности в поэзии: