Читать интересную книгу Кирза и лира - Владислав Вишневский

Ну, так, казалось бы, вперёд, если он есть, если он там, чего ждать? «Ага, щ-щас тебе!» Тамбурные переходы закрыты на ключ — это раз. Ключ, как в той сказке, у сержанта, а сержант — в шкатулке, а шкатулка в животе кита, а кит ползает по дну моря, а в каком море — неизвестно. Пойди, достань. Да ладно сказками пугать — море… шкатулка… живот… Как дал под дых! — кит сам шкатулку и выплюнет, а море… море можно и обойти. Под это можно и поговорку подогнать: умный в гору не пойдет, умный море обойдет… Так-то вот, братцы-кролики. Короче, вот тебе и программа действий. «Впер-рёд, на штурм вражеского бастиона», называется.

Нам действительно запрещалось ходить по другим вагонам «во время движения поезда и на остановках» и вообще выходить из вагонов. Только если на кухню, и только в сопровождении сержанта или офицера. Сами же офицеры периодически бегали куда-то там, говорили, в штаб, и, конечно же прогуливались около вагонов на остановках. Дышали за окном свежим воздухом, дымили папиросным дымком, разминали ноги. Сержанты же сопровождали два раза в день наших дневальных на кухню, до середины поезда. Ну и значит, что? А вот то и значит, что мы, эти десять-пятнадцать человек, и были какое-то время этими постоянными дневальными. Или же активно помогали дневальным, под видом «необходимой физической помощи». Да и на других ребят-корешей в других вагонах обязательно нужно было посмотреть, как они там устроились, живут-едут? Обменяться впечатлениями и разными другими новостями. А как же, корефаны же мы, ну!

В поисках справедливости мы однажды почти дошли до этого главного штаба. Пригнувшись, как разведчики, на рысях, мы уже проскочили кухню, когда какой-то офицер, с красной повязкой на рукаве неожиданно остановил наш очередной прорыв: «Стай-ять!» Выяснив, по какому поводу мы здесь оказались, нахмурил брови и жестко, куда-то в пространство, поверх наших голов, крикнул:

— Сержант Никишин, капитана Сергеева, из одиннадцатого, ко-мне. Бег-гом!

Трёх минут не прошло, как наш капитан и запыхавшийся Никишин встали перед майором. «Как лист перед травой…»

— Товарищ майор, капитан Сергеев по вашему приказанию…

— Отставить! — сурово прерывает майор. — Это ваши люди, товарищ капитан? — Показывает на нас.

Коротко глянув, капитан ответил:

— Так точно, товарищ майор, мои.

— Товарищ капитан! — Голос у майора внешне ровный, спокойный, как шнур электрического провода, а под оболочкой, внутри, искрится напряжением — гневный, недовольный, с нажимом на каждом слове. — Если! — я! — ещё! — раз! — увижу! — этих! — ваших «ходоков»! — болтающихся-по вагонам! — я! — буду! — вынужден! — наказать! — вас! — самым! — строгим образом! Вы меня поняли, товарищ капитан?

— Та-ак точно, товарищ майор, — чётко салютует капитан.

— Свободны, — бросает майор.

— Есть. Разрешите идти?

— Идите, — отворачивается от нас майор.

Вот-те на! И всё что ли? А как же…

— Шагом марш! — это уже команда нам. Мы, обиженные на сурового майора, подталкивая друг-друга, бредём по проходу, бормочем: «Даже не стал нас слушать!..» «Еще и на нашего капитана наорал… Солдафон!» Нам было и жаль, и неудобно перед капитаном за этот неожиданный для него нагоняй. Подвели капитана, получается. Да и майор этот еще… «я вас накажу»… «очень серьезно». Совсем сухарь, ни черта не понимает в армейской дружбе.

— Не расстраивайтесь, та-ащ капитан. Он не накажет, — подбадриваем капитана. — Он внешне такой сердитый, как наш директор школы, а на самом деле добрый. Точно. Да, товарищ капитан? — Капитану явно нравится наша щенячья наглость, и он совсем уже добродушно усмехается:

— Топайте уж… Защитнички.

Так и закончились ничем все наши попытки восстановить справедливость. Разговоры с командирами «по-мужски» и явно школьное «канюченье» ни к чему положительному не привели. Как об стенку горох! Офицеры ничего категорически менять не хотели. Ну, не хотели и всё. «Приказы нужно выполнять!» «Это вам — армия, понимаешь, не детский сад! Один хочет ехать туда, другой сюда. Ишь вы… И без разговоров, понимаешь, тут… — прикрикивают. — Всё. Крууу-гом! Марш, все, отсюда!»

Обидно всё это было слышать, прямо до слез обидно, чего уж скрывать. Но приказ, как говорится, есть приказ. Как тут спорить? Да и не поспоришь, не получается, действительно не дома. К этому надо привыкать. Говорят же — армия.

Вагоны в дороге сильно раскачивало. Литерный поезд, поезд специального назначения, с новобранцами — свежие армейские силы — спешил на Восток.

За окном навстречу нашему поезду уже четвертые сутки ярким, во всю золотистым цветом неслась осень. Непроходимые таинственные лесные чащобы, сменяя друг друга, плотной стеной подступают к поезду, к самой дороге. Иногда их густые желто-зеленые кроны, приблизившись, уходят далеко-далеко в небо над поездом. «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей. Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без дверей… Там чудеса-а, там ле-еший бро-одит…»

То деревья, вдруг, густым или редким подлеском неожиданно отступают куда-то в сторону, бегут вглубь, в сторону горизонта, превращаясь в тонкую ниточку и, затем, вовсе теряются. Часто деревья бегут вдогонку за нами — огибая поля, перепрыгивая через речки и маленькие речушки, весело перебегая с сопки на сопку, долго не отпускают нас, бегут рядом. Здесь, над нами солнце, а где-то далеко-далеко, за сопками, в горах, закрытых мрачными черными тучами, — завис грозовой фронт — сверкают яркие молнии. Гремит неслышный нам гром, там сильная гроза. А здесь, над нами, совсем наоборот, вовсю тепло и радостно светит золотыми лучами яркое солнце. Кр-расота-а!

Ну-ка, солнце, ярче брызни, золотыми лучами обливай.Эй, товарищ, больше жизни, поспевай, не задерживай шагай!Чтобы тело и душа были молоды, были молоды, были молоды,Ты не бойся не жары и не холода…

Это как раз про нас, про молодых. И ритм, и дух, все нам соответствует. И не боимся мы ничего, — чего нам бояться? Да и много нас. И закалиться хотим. Сами хотим. Мы ж мужчины, как никак, защитники! Как раз туда и едем, в закалку эту, в «горнило», в армию. Вон, нас сколько туда везут таких молодых да смелых, целый состав, сырого патриотического материала.

…Закаляйся, как сталь…Турум-бурум! Бах!

То и дело наш поезд проскакивает по длинным мостам над широкими и не очень, бурными или спокойными реками, речушками. В воздухе над всеми этими бескрайним великолепием резвыми стайками, и поодиночке, в свободном полете порхают, наслаждаясь теплом, солнцем, кружатся птицы.

Какая все же наша страна огромная-преогромная! Какие же большие, просто колоссальные, никем еще не освоенные пространства ждут нас. Какие несметные богатства природа создала и всё для нас! Столько еще интересного нам предстоит открыть, освоить, создать — просто дух захватывает. Только живи, человек, работай и радуйся — радуйся, человек, и живи!

В душе всё ликует, хочется дурачиться, петь, читать стихи…

На нашем пути все чаще стали появляться сопки, — большие и не очень, с непременными чёрными дырками дымных тоннелей. Поезд ухается в них всегда для нас неожиданно. Пронзительный гудок локомотива в тоннеле звучит до ужаса резко и пугающе. А грохот поезда, многократно усиливаясь в трубе тоннеля, давит на уши, заставляет невольно съёжиться и замереть от мгновенно охватившего страха. В вагоне становится темно, оглушительно шумно, и неприятно пахнет дымом. Невольно отшатнувшись от окна замираешь съежившись, прислушиваешься к чему-то вне себя, и ждешь. А там, за окнами: «У-у-у!» Грохочут, камнями перекатываясь колеса в железной гулкой утробе тоннеля… Летит в темноте твое одинокое тело в черную пустоту. «Ау-у…Ау!» — бьет по ушам звук локомотивного ревуна. Долго-долго тянется несколько неприятных томительных мгновений, и вот — наконец! — поезд вырывается из мрачных и душных объятий тьмы на воздух, свободу, на волю. На душе сразу становится легко, радостно, и спокойно. Здесь свет, здесь жизнь, здесь легко дышать.

Вблизи от дороги или вдали от нее появляются где маленькие, где совсем огромные, почти до горизонта, перегороженные лесными заборами или расчерченные ровными ниточками дорог, свежевспаханные поля. Здесь чувствуется заботливая рука человека. Вдали, под навесом, что-то делают люди. С ними несколько автомашин, какие-то прицепы или телеги… А еще дальше, с другой стороны, поперек поля, в ряд, как на параде, замерли — или идут? — несколько тракторов с прицепами. Боронят, наверное, или пашут… Подготавливают землю к зиме.

Порой мелькают железнодорожные переезды с дежурными в одинаковых фуражках и с зелеными флажками в поднятой руке — вам путь свободен, ребятки, пожалуйте вперед! Проплывают огромные и неуклюжие дымные заводы… просто небольшие заводики… разных размеров гаражи с разобранной для ремонта и целой какой техникой… какие-то стройки со стайками одноногих кранов… колонны низких складских строений за длинными и высокими заборами… дымящиеся трубы котельных с горами угля во дворах, водокачки разной высоты и размеров, терриконы строительного и бытового мусора густо усеянные и зорко охраняемые глазастым и прожорливым вороньем… мелькают большие и маленькие, но очень грустные сельские погосты и городские кладбища… Речки, мосты, переезды, высоковольтные линии электропередач, проселочные ухабистые дороги… любопытные лица людей, глядящие в след летящему поезду.