Возвратившись наконец к себе в комнату, Джессика обнаружила поджидавшего ее там Ланьи.
— Джесс, мистер Крафт послал меня помочь собрать твои вещи. До утра осталось не так уж много времени и нужно еще многое успеть.
— Даже странно, Ланьи, что эти стервятники разрешили мне забрать их, — невесело усмехнулась она.
— Опись мебели и драгоценностей была произведена две недели тому назад, личные вещи не вошли в этот список. Вещи мистера Крафта я уже передал на хранение, осталось забрать твои.
— Спасибо тебе, Ланьи, не знаю, что бы мы с отцом делали без тебя все эти годы. И поздравляю тебя. Отец сказал, что нашелся твой сын и что у тебя есть теперь своя собственная семья.
— Спасибо, Джесс. Я и в самом деле чувствую себя очень счастливым человеком.
— Скажи, Ланьи, а как получилось, что все эти годы ты ничего не знал о своем сыне?
— Грустная и нелепая история. После развода с женой я уехал на две недели к родителям в Прованс, а когда вернулся, обнаружил, что Кристиана и маленький Анри исчезли. Где я только не искал их! Но они как в воду канули. Во время этих поисков я попал в Америку, познакомился с твоим дедом, и он уговорил меня остаться во «Фледжберри». Но и оставшись, я не прекратил поисков, а когда появился Интернет, стал искать с его помощью.
— И нашел.
— Нет, это не я, Анри нашел меня. Всю жизнь Анри был уверен, что второй муж Кристианы и есть его родной отец, но, разбирая документы после смерти матери, выяснил, кто на самом деле его отец.
— Совсем как в кино.
— Да, Джесс. Печальное кино со, слава богу, счастливым концом.
— Мне будет грустно расставаться с тобой, Ланьи.
— Но мы ведь не расстанемся на всю жизнь, Джесс. Ты будешь приезжать ко мне в гости, я также буду навещать тебя, а потом и мистер Крафт выйдет на свободу. Все будет хорошо, Джесс, поверь мне. Ну а теперь давай все же складывать вещи. Я приготовил пять дорожных чемоданов — думаю, их должно хватить.
На сборы у них ушло не так много времени, потому что добрую половину вещей Джессика отказалась брать с собой.
— Отдай их в «Красный Крест», Ланьи. Все эти вечерние туалеты… вряд ли я когда-нибудь найду в себе силы и желание надеть хоть один из них. Теперь моей одеждой будут джинсы, майки и деловые костюмы.
— А обувь?
— Обувь? А что с ней?
— Здесь не менее двадцати пар. Возьмешь их с собой?
— Да, причем всю. Цены на обувь растут с каждым днем, а мне нужно экономить. И, знаешь, пожалуй, я все же оставлю парочку вечерних платьев, кто знает, как и куда повернет жизнь, вдруг они все же пригодятся. Упакуй, пожалуйста, вот это черное, голубое и серебристое. Они куплены совсем недавно и вряд ли скоро выйдут из моды.
— Джесс…
— Да, Ланьи.
— Твои детские рисунки, школьные тетради, фотографии… их ты тоже возьмешь с собой?
— Нет!
Ответ ее был так поспешен, что удивил даже всегда невозмутимого Ланьи.
— В Лондоне у меня начнется другая жизнь, в которой не будет места прошлому. Отвези это все туда, куда отвез папины вещи, кто знает, может когда-нибудь мне и захочется взглянуть на них еще раз.
Помогая Ланьи, Джессика желала только одного — чтобы закончилась наконец эта ночь. Следующий день тоже не предвещал ничего хорошего, и его тоже нужно было еще прожить, но до него оставалось еще несколько часов, тогда как ночь уже сейчас была с ней.
Едва дождавшись, когда Ланьи вынесет чемоданы из комнаты, Джессика выключила свет и, упав на кровать, долго лежала, следя за игрой света и тени на потолке. Глотая слезы, она пыталась еще раз осмыслить то, о чем рассказал ей отец, но если разум и находил какие-то объяснения, то сердце отказывалось их принимать. Никогда еще жизнь не была так сурова к ней, и никогда еще она не должна была принимать столько решений за такой короткий срок. Закрыв на минуту глаза, она погрузилась в короткий, всего на несколько минут сон, а проснувшись, начала перелистывать в памяти страницы прошлой жизни. Находясь в пограничном между сном и явью состоянии, Джессика словно наяву видела то картинки из будущего, то вновь погружалась в прошлое. Прошлое и будущее переплелись в ее сознании так тесно, что порой она не могла понять, было ли это уже в ее жизни или же все это только предстояло пережить. В один из таких моментов Джессика попыталась подумать о матери, и память, словно скинув оковы, напомнила о том, что хранилось в самых ее глубинах. Две руки, словно два крыла, на ее плечах, водопад пахнущих вербеной волос, ласковая улыбка и глаза, в которых сосредоточилась, кажется, вся любовь и мудрость мира.
— Мамочка! Милая моя мамочка! — едва слышно прошептала Джессика и в ту же секунду вновь, как и тогда, в детстве, ощутила на своих плечах руки матери. Дрожь, что волнами пробегала по ее телу, внезапно улеглась, а на душе стало так же спокойно, как когда-то в детстве. — Спасибо, спасибо тебе, родная моя, — шептала Джессика, и легкий, ветерок обдавал ее едва уловимой смесью забытых, но от этого не менее родных, запахов.
3
Взглянув на часы, Ричард Крафт мысленно подсчитал оставшиеся до момента расставания с дочерью часы. Никогда еще время не летело для него с такой скоростью, и никогда еще ему не было так тоскливо, как в этот момент. Думая о том, что произошло, он не жалел о случившемся. Его отец и дед не раз начинали жизнь с нуля, значит, настал и для него шанс доказать себе и всему миру, чего стоит он, Ричард Крафт, и как человек и как бизнесмен. Выйдя на свободу, он, как когда-то они, начнет новый отсчет и тогда уже никому не позволит встать у себя на пути. Дождавшись, когда первые лучи солнца окрасят верхушки растущих напротив дома платанов, Ричард достал из ящика стола небольшую стопку писем. Все эти письма он получил от Лоры, когда служил во Вьетнаме, и после ее гибели ни разу не доставал их оттуда. Странно, но именно сейчас он почувствовал в себе силы вновь вернуться к ним и, читая полузабытые строки, чувствовал, как душа его наполняется живительной силой. Какими же глупыми и необыкновенно мудрыми были они тогда! Какие строили планы и как надеялись на их исполнение! Как радовались рождению Джессики и первым произнесенным малышкой словам!
Погрузившись в воспоминания, Ричард не заметил, как прошли еще два часа, и очнулся лишь тогда, когда часы в холле пробили восемь. Сложив письма обратно в пакет, он положил его в карман и, проверив еще раз ящики стола, подумал о том, что совсем скоро кто-то чужой будет писать за этим столом письма своей девушке или, возвратившись из школы, делать уроки.
Теперь, когда все мосты были сожжены, Ричард прощальным взглядом обвел уже не принадлежавший ему кабинет. Мелькнула мысль, что все это он видит в последний раз, но, как ни странно, он не испытал при этом никаких чувств. Душа вдруг перестала реагировать на боль, а привычные с детства вещи стали недосягаемо далеки от него. Словно огромная, невидимая обычному взгляду пропасть разверзлась перед ним и, разделив его жизнь на две части, оставила по ту сторону все, что было когда-то так дорого ему.