службе и подтвердил мои слова.
Батыров в очередной раз выдохнул и рванул вперёд меня. Первым он и вышел от комэска с радостным лицом.
— Сказал, что всё будет хорошо. Мой рапорт удовлетворят, — улыбнулся Димон и, чуть не вприпрыжку, побежал по коридору.
Как он стал командиром звена? Надеюсь, есть логичное объяснение.
Захожу в кабинет Енотаева и отдаю рапорт. Комэска остановил меня и начал читать.
— Клюковкин, вот почему у тебя всё через огромную букву «Ж»? Все пишут объяснительную, а ты рапорт! — возмутился Енотаев.
— Виновные пишут объяснительную, а я не виновен. Потому и написал рапорт.
Подполковник вскочил со своего места, задев коленями столешницу. Стакан с пишущими принадлежностями от удара упал. Стекло, накрывавшее важные бумаги и списки, съехало вперёд.
— Ты не там характер проявляешь. Чего ж в полёте вечно трясёшься? — крикнул Енотаев.
— Это в прошлом. Готов хоть сейчас слетать с вами проверку в зону, — ответил я, выпрямляясь в струнку.
— Уверенность почувствовал, значит. Так головой ударился, что мозги на место встали?
— Так точно, Ефим Петрович.
Енотаев поправил стекло и стал собирать разбросанные ручки и карандаши. Я поднял пару принадлежностей с пола и протянул командиру эскадрильи.
— Начальник политотдела Доманин едет. Он будет проводить политзанятие, лекцию и беседовать с каждым, кто поедет в Афганистан. Когда он уедет, больше списки меняться не будут. Не попадёшь в команду — начальник штаба доведёт дело до твоего списания.
— Товарищ подполковник, я готов выполнить полёт и показать…
— Всё, сынок. Сегодня был твой крайний вылет. Естественно, что на тебе вины нет. Батырова, само собой, тоже выведут из-под удара. Ну, а Сагитыч тем более не виноват. Иди домой и отдыхай. Шишку лечи, но без «обезболивающих»! — пригрозил мне Енотаев.
Теперь предстояло найти ещё дом, где я живу.
Память Клюковкина подсказала, что живёт он недалеко от КПП. Ступив за ворота части, я медленно пошёл в сторону домов.
Странное ощущение. В прошлой жизни на месте этого городка одни развалины. Я это помню, поскольку во время учений мы использовали территорию этого аэродрома. Он был заброшен, но ещё сохранил очертания.
Теперь я вижу детские площадки со скрипящими качелями. Даже в такой мороз дети бегают по улице. Они используют огромную лужу рядом с водонапорной башней для катания на салазках.
Добрался до пятиэтажных панельных домов с морозными узорами на окнах. Перед домами гуляют несколько девушек с колясками. Детки укутаны в солдатские одеяла и мирно спят, пригретые ярким солнцем.
Кого-то мамочки тащат на санках, а кого-то и за ухо.
— Я тебе сказала, сразу домой после школы. Весь в снегу. На горке он был! — возмущалась женщина, подгоняя паренька в шубе и валенках.
В руках мальчик тащил кожаный ранец с картинкой олимпийского мишки.
Навстречу прошли два «колдырика». Лица небритые, но одеты в чистое лётное зимнее обмундирование. Шапка на затылке, а куртки расстёгнуты.
— О, боец, пойдём с нами, — приобнял меня один из них.
— Не-а, — покрутил отрицательно головой.
— Так, давай-ка соблюдать… эту… нашу.
— Субординацию, Палыч, — подсказал его собутыльник.
— За это и выпьем.
Тут же мужики достали из кармана по стаканчику. Один из них взял металлическую фляжку и налил немного. Так вот и согреваются мужички.
Что сказать — всё как и в моём будущем. Смотришь по сторонам, а каких-то сверхразвлечений не видно.
Здание перед памятником Ленину, оказалось Домом Офицеров. Судя по афишам, вся жизнь крутится здесь.
В субботу устраиваются танцы. Обещают, что в программе будут ритмы зарубежной эстрады.
В воскресенье кино показывают. Посмотрел репертуар, но список не самый богатый на премьеры. «Баламут», «Блеф» с Челентано и что-то индийское. И на том спасибо, что хоть не забывают дальние гарнизоны и привозят сюда фильмы.
Лицо окончательно обмёрзло, а на ресницах и бровях почувствовал появление инея. Надо идти домой и греться.
Посмотрел по сторонам. А идти то куда? Вроде на выходе из части память Клюковкина давала мне понять, где его холостяцкое гнёздышко. Я это понял, поскольку у такого балбеса явно ещё нет жены и детей.
— Ты чего тут? — окликнул меня знакомый голос.
Я повернулся и увидел перед собой Димона. Переодеться он ещё не успел. Зато в магазин сходил. Правда в руках у него какая-то странная сумка. Точнее, матерчатая торба с цветочками.
В Союзе, насколько мне известно, считалось писком моды ходить с пакетом «Мальборо». Вряд ли в Соколовке такое предвидится в ближайшие пару лет.
— Достопримечательности изучаю. Димон, будь другом…
— Я тебе командир звена! — вновь включил начальника Батыров, брызжа слюной.
— Хорошо. По-братски, Димон, голова кружится. Сильно башкой треснулся. Пройдись со мной до дома, а то чтоб я в обморок не упал.
— Да ну тебя! Чай не девка, чтобы тебя провожать, — возмутился Батыров.
Он продолжал меня напрягать и говорить, как я оборзел. Надо призвать его «командирскую совесть» к ответу.
— Слушай, если мне будет плохо, то отправят в местный госпиталь.
— Прекрасно! За 60 километров отсюда, — подмигнул Батыров.
Блин, он ещё и шутить может!
— Неважно — 60 или 200 километров. Я же в рапорте напишу, что встретил командира звена, обратился к нему за помощью, но он торопился со своей сумочкой домой…
— Прекрати! Ладно, пошли. А то и, правда, тут упадёшь.
Продолжая скрипеть по снегу, мы вышли на одну из трёх основных улиц Соколовки. Батыров продолжал ворчливо поносить меня и вежливо здороваться с проходящими женщинами и военными. Я от него не отставал, хотя никого из людей не знал.
В городке обнаружил и Военторг, на крыльце которого «охлаждалась» приятного вида пышечка, закутавшись в меховую куртку с эмблемой Военно-воздушных сил на левом рукаве.
Думал, такие позже появятся.
— Сашка, сказали, что ты насмерть убился. Живой! Дай я тебя расцелую, — весело крикнула мне с крыльца женщина.
Невероятно! Сама простота!
— Не торопитесь, Галина Петровна, — на автомате выдал я.
— Со мной тоже всё хорошо Галина Петровна, — сказал Димон.
— А ты Батыров, когда долг принесёшь? — стала возмущаться работница Военторга.
— Петровна, сейчас пока не могу, — разволновался Димон.
— Вот ты засранец! А ещё повысили его. С магазина вон тащит сколько…
Так и поносили Батырова. Обещали небесные кары и праведный гнев начальника тыла полка. Шагу мы прибавили.
— Вот как так⁈ Я десятку торчу, а ты просто так