Читать интересную книгу Фёдор Достоевский. Одоление Демонов - Людмила Сараскина

Первым, как того и опасался Достоевский, лопнул проект с Базуновым. Переговоры об отдельном издании «Идиота», которые в конце концов пришлось вести Страхову, окончились ничем; еще летом 1869 года Базунов решительно отказался купить роман, а согласился лишь напечатать его на условиях подчеркнуто унизительных: сперва издатель выручает все затраты от издания и сверх этого берет себе 25 процентов и только затем продажа совершается в пользу автора за вычетом 30 процентов, которые опять‑таки идут издателю.

«Все здешние книгопродавцы, как я узнавал стороной, — сообщал Достоевскому в сентябре 1869 года его пасынок, — не имели, да и не имеют и в настоящее время, охоты купить „Идиота”»[20]. Если же таковые и случались, то оказывались или книжными плутами, или дельцами несолидными: никто из них так и не взялся (не смог или не захотел) выплатить вперед в случае подписания договора требуемых автором пятисот рублей. «Скажу только свое мнение, что, за неимением в наличности других покупщиков, продать «Идиот» Стелловскому все‑таки выгоднее. Тысяча руб. чистыми деньгами — куш»[21], — писал Паша Исаев, потерпев неудачу в переговорах с господами издателями Ушаковым, Гавриловым, Катоминым, Ханом и пр.

План продажи Стелловскому отдельного издания романа «Идиот» лопнул, как и все предыдущие; расчет заработать на «Идиоте» деньги для возвращения в Россию не оправдался: роман, огорчался Достоевский, получился «для публики не эффектен».

Годом раньше пасынок Паша, до тонкостей знавший все финансовые дела своего отчима, писал ему, жалуясь на крайнюю бедность: «Я знаю, голубчик Папа, что помочь нам Вы были рады всей своей доброй душой, но помочь через Каткова Вам теперь положительно нельзя. (Там только у Вас и есть один источник.)»[22]

Год спустя положение вещей продолжало оставаться прежним: Катков, редактор «Русского вестника», уже напечатавшего «Идиота» и «Преступление и наказание», оказывался единственным из работодателей, кто платил Достоевскому регулярно и — что самое важное — вперед. «Деньги они присылали мне всегда, по первой просьбе, до самого последнего времени», — замечал Достоевский; он помнил, как в декабре 1866 года выехал из Петербурга в Москву, чтобы предложить Каткову новый роман и получить деньги для свадьбы. Две тысячи рублей в счет будущего сотрудничества были получены сразу, в течение января 1867 года, и еще одна тысяча в апреле; на эту тысячу супруги Достоевские смогли уехать за границу. «Я связан с «Русским вестником» и постоянством сотрудничества… и тем, что Катков дал мне три тысячи вперед, еще до выезда из России, — объяснял Достоевский племяннице Сонечке в конце января 1869 года. — Правда, по расчету я еще очень порядочно должен в журнал и теперь, потому что перебрал всего, с прежними тремя тысячами, до семи тысяч».

Долг «Русскому вестнику» был хотя и обременительным, но не постыдным; в каком‑то смысле эти тысячи, выданные вперед, оказывались кредитом литературного доверия — о чем не без некоторой гордости он сообщал Страхову. «Я выехал скоро два года назад из России, уже будучи должен Каткову 3000 рублей, и не но старому расчету с «Преступлением и наказанием», а по новому забору. С той поры я забрал еще у Каткова до трех тысяч пятисот рублей».

Ему предстояло не выплачивать, а отрабатывать долг — и в течение четырнадцати месяцев он писал и посылал в Москву главы «Идиота».

Составляя в марте 1868 года в Женеве проект завещательного заявления в пользу жены, Достоевский специально оговаривал пункты расчета по своим долговым обязательствам: «Насчет же уплаты остального долга, всю обязанность беру на себя доставлением ему (Каткову. — Л. С.) продолжения моего романа «Идиот» для его журнала. В случае же смерти моей предоставляю жене моей Анне Григорьевне Достоевской согласиться с г — ном Катковым для уплаты ему остального долга, если таковой еще окажется, деньгами или при издании женою моею моих сочинений. Пишу весь тот третий пункт моего заявления, имея во всяком случае в виду истинное и высокое благородство души Михаила Никифоровича Каткова, неоднократно мною испытанное при литературных моих сношениях с ним».

Сорок печатных листов уже законченного и опубликованного «Идиота» стоили — при плате с листа ста пятидесяти рублей (которую Катков обычно назначал Достоевскому) — шесть тысяч рублей. В формате «Русского вестника» объем романа «Идиот» равнялся сорока листам; при этом лист рассчитывался путем умножения числа 16, то есть количества страниц в одной книжной тетрадке, на объем страницы в знаках: количество строк умножалось на количество букв в строке, а не на количество ударов, как при современных подсчетах. Поэтому печатный лист одного формата мог не совпадать с печатным листом форматов других изданий[23].

Тысяча, которая оставалась непогашенной, оплачивала вперед семь листов пока не существовавшего, то есть не написанного, текста — четвертую или пятую часть будущего романа, если о его размерах судить по «Преступлению и наказанию». Заканчивая работу над «Идиотом», Достоевский полагал, что его долг «Русскому вестнику» окажется меньшим, а объем «Идиота» большим. «В «Идиоте» всего окажется около 42–х печатных листов, — сообщал он Майкову в декабре 1868 года, когда еще не были дописаны финальные главы четвертой части романа и эпилог. — …Мне от сего дня надо будет написать и отослать листов 7 печатных в 4 недели». Совокупный объем текста, предназначенного для завершения романа (то есть VII–XI главы четвертой части и заключение), оказался несколько меньше предполагаемого.

Такого романа, ни уже готового, ни еще сырого, который можно было бы немедленно предлагать в «Русский вестник», у Достоевского, разумеется, в тот момент не было; и, когда весной 1869 года он получил через Страхова предложение о сотрудничестве от редактора «Зари» Кашпирева, возникла любопытная и в некоторых отношениях соблазнительная комбинация.

С одной стороны, надо было отрабатываться в «Русский вестник» — туда был обещан большой роман для первых (и последующих) номеров 1870 года, хотя серьезных денег, памятуя об огромном долге, ожидать из Москвы не приходилось.

С другой стороны, явиться перед публикой в новом журнале было выгодно, так как это повышало шансы автора вообще и в «Русском вестнике» в частности: «будут побольше ценить». Был, однако, риск, что «Русский вестник» обидится, — Достоевский наперед просчитывал эту ситуацию и даже сформулировал для себя оправдательную оговорку: «…я исключительного сотрудничества «Русскому вестнику» не обещал, а стало быть, могу, в свободное время, участвовать и в других журналах». И все‑таки рисковать в данном случае имело смысл только при одном условии: если руководство «Зари» сможет выплатить ему в качестве аванса «сейчас и разом» тысячу рублей.

В какой‑то момент перспектива плотного сотрудничества сразу с двумя журналами, которые, возможно, станут соревноваться друг с другом в предоставлении кредитов пусть и вечно нуждающемуся, но талантливому литератору, казалась Достоевскому, по — видимому, весьма соблазнительной. У него не было и не могло быть претензий к Каткову со стороны материальной, но кое‑что в отношениях с «Русским вестником» его явно раздражало. «Они никогда не отвечают, — жаловался он Майкову, — так даже, что я не знаю, приятен ли им мой роман или нет и желают ли они моего сотрудничества».

И хотя еще весной 1868 года Достоевский узнал от своего друга, Степана Дмитриевича Яновского, что тот виделся с неким господином, который вхож к Каткову, и что салон Каткова, равно как и семейство издателя, в восторге от первой части «Идиота», это было все же слишком косвенным — даже не из третьих, а из четвертых рук — свидетельством. А хотелось иметь известия из первых рук и в прямых словах.

Кроме того, очень желательна была бы экстренная тысяча из «Зари» — она дала бы передышку, освободила бы от нужды снова писать Каткову и срочно просить новых денег, когда и старый долг не был отработан.

III

Зимой 1868/69 года, едва были отосланы в Москву последние главы «Идиота», Достоевский записал на первой странице тетради (той самой, которая спустя месяцы заполнится планами романа о Князе А. Б. и готическими рисунками на полях), прямо под наброском о ростовщике и Князе, свои расчеты.

Заря 33,52 Вест. 41, 48

Что означала эта арифметика? Первым действием Достоевский намеревался выяснить, какие объемы текста умещаются на странице «Зари» и «Русского вестника». Запись «Заря 33,52» свидетельствовала о том, что владелец записной книжки подсчитал количество строк в журнале (здесь Достоевский ошибся или подсчитывал по неполной странице: стандартная страница «Зари» содержала 34 строки) и количество букв (здесь он, наоборот, взял не среднюю строку в 50–51 букву, а самую густую). Столбик «33 х 52» давал объем страницы в «Заре» — 1716 букв. Затем та же операция производилась над «Русским вестником»: 41 строка умножалась на 48 букв (здесь он опять взял самую густую строку, тогда как средняя насчитывала 43–44 буквы), и получалось 1968 букв.