Читать интересную книгу Вокруг света на «Полонезе» - Кшиштоф Барановский

Идя к югу, я все же не теряю надежды, что ветер переменится, и остров Сейбл останется по левому борту. С каждым часом и каждой милей приближается к нему «Полонез», и радиосигналы звучат все громче.

Пожалуй, не найти на атлантических трассах моряка, который не слышал бы об острове Сейбл. Эта песчаная коса, расположенная на краю шельфа в нескольких десятках миль от побережья Новой Шотландии, сеет страх с тех пор, как появились в этих водах первые парусники. У ее берегов затонули сотни судов, и не только парусных. Здесь — настоящее кладбище кораблей.

Низкий пустынный остров плохо виден даже в хорошую погоду. У его берегов встречаются два течения — теплый Гольфстрим и холодное Лабрадорское. В результате здесь господствуют туманы. К толчее течений добавляются еще нешуточные приливы и отливы (кстати, находящийся поблизости залив Фанди славится самым высоким приливом в мире). И в довершение всего остров Сейбл обладает способностью перемещаться, как вислянская отмель, только намного медленнее.

Понятно, что такое соседство для меня малоприятно, но именно в этом месте пролегает самый короткий путь к финишу. Потом мне кажется, что сесть на мель можно лишь из-за невнимательности. Я же крайне сосредоточен, чутко реагирую на изменение курса яхты, прислушиваюсь к каждому новому звуку и вскакиваю на ноги даже от звяканья ложек.

Бросаю взгляд на эхолот, лаг, проверяю скорость, потом смотрю на карту. Но разве хоть один прибор скажет мне, каковы сила и направление течения? «Полонез» идет со средней скоростью шесть узлов, но в этом кошмарном тумане кажется, что он мчится словно курьерский поезд, въезжающий в туннель, выход из которого завален лавиной.

Я не выдерживаю напряжения и делаю поворот на другой галс. А уже через полчаса жалею о потерянных милях и начинаю рассуждать сам с собой:

— Ты, что, боишься?

— Боюсь.

— Но ведь сейчас, с западной стороны острова, ты в безопасности.

— Здесь же мели!

— Нужно следить за эхолотом.

— А течения? Радиоизмерения не очень-то точны в таком трудном плавании.

— Кто тут смеет говорить о трудном плавании? Сам идет обратным курсом, удирая от опасности, теряет хорошее место в гонке и заодно чувство собственного достоинства! А ну, поворачивай на прежний курс, по крайней мере на полчаса твои страхи исчезнут…

Вел я этот «разговор» громко или про себя, мне сейчас не вспомнить, но поворот я сделал и через полчаса «начал бояться».

Почти перед самым рассветом радиосигналы, направленные на остров, стали очень быстро меняться, словно сильное течение, до сих пор благоприятствовавшее мне, повернуло вспять и несло меня к радиомаяку. Через час я включил курсовую сирену на тот случай, если «Полонез» пожелает самостоятельно завернуть на «кладбище кораблей», и завалился на койку с намерением поспать несколько часов непробудным сном. Мои воспаленные глаза слипались. Когда я встал, над туманом светило солнце.

Переживания в заливе Мэн

Я вспотел от усилий и весь промок от брызг, пока заменял один большой парус — геную — другим большим парусом, только иной формы, — кливером. И уже закончив эту операцию, увидел на задней шкаторине перетертый шов, сквозь который просвечивала небольшая дырка. Ради собственного спокойствия я мог бы «не заметить» ее или уговорить себя просто не обращать на нее внимания. Такая маленькая дырочка ведь никому не мешала, и парус работал с ней ничуть не хуже. Однако по прошлому опыту я знал, что, если не снять парус тотчас же, через несколько минут или полчаса он распорется по всему шву. И тогда придется потратить на шитье не десять минут, а несколько часов. Я повторил всю операцию с парусами с начала.

Мне казалось, что встречный ветер преследовал меня с первых миль плавания. Но дня два назад он несколько ослабел и подул в обратную сторону. Я сменил весь комплект парусов. Потом снова подул встречный ветер, и снова я сменил паруса. И так целый день: ветер менял направление, а я паруса, курс и настройку подруливающего устройства. Временами, когда я особенно спешил, вся палуба покрывалась белой тканью. За сутки я менял паруса 25 раз! Если средняя поверхность одного паруса 30 квадратных метров, то легко подсчитать, сколько парусины прошло через мои руки.

Смертельно устав, я решил прекратить дальнейшие попытки подладиться под ветер, который, разумеется, сразу же стал сильным и ровным, хотя и дул в нежелательном направлении. В брызгах соленой воды я опять сменил один кливер на другой, нисколько не обижаясь на судьбу…

Парусность чуть больше, чем нужно. С большим креном, рассекая бортом воду, яхта летела вперед по крутым высоким волнам. Штили мне надоели. В облаке пены и брызг «Полонез» словно плясал у банки Самбро, окутанной туманом.

Отсюда я должен взять курс на банку Джорджес, но именно с той стороны дул ветер. Можно свернуть на 60° влево или на 50° вправо. В первом случае я попадаю во встречный Гольфстрим, во втором выхожу к мысу Сейбл — южной оконечности Новой Шотландии, где, однако, течение попутное. Сознательно выбираю второй вариант, со всеми навигационными трудностями: айсбергами, туманами, встречами с мысом Рейс, с островом и мысом Сейбл, с мелями банки Джорджес…

«Полонез» как-то странно скачет на разбушевавшемся море, и я вынужден крепко держаться, чтобы меня не швыряло из угла в угол. Под прозрачным куполом, из которого я наблюдаю за морем, с обоих бортов есть ручки. Я вишу на них, словно распятый, и смотрю, когда повалятся мачты от тяжести парусов. Но пока все нормально, и я ложусь вздремнуть.

Поспать удалось всего несколько минут. Неожиданный соленый душ драившая палубу вода попала в вентиляционное отверстие — потребовал от меня очередного вмешательства. Я сменил кливер № 1 на кливер № 2 с меньшей поверхностью. «Полонез» слегка выпрямился, но скорости не снизил. Я вернулся на свое место — к штурманскому столу под куполом.

Проходил час за часом, а ветер все не менял направления. В моем приемнике попискивали радиомаяки Новой Шотландии, где-то в тумане щерил скалистые зубы мыс Сейбл. Я прослушал речь Мак-Говерна, удивляясь тому, что собрание демократов напоминает восточный базар, куда ворвалась ватага поющих подростков…

Опять бессонная ночь и новый день, проведенный в труде ради того, чтобы яхта находилась все время в наивыгоднейшем положении относительно суши, предполагаемого течения и далекой еще цели. Некогда было и думать о сне. Рассчитав по радиоизмерениям, что «Полонез» миновал мыс Сейбл и уже вне опасности, я решил минутку поспать. «Минутка» длилась семь часов, и, когда я проснулся, было уже темно.

«Полонез» шел без огней сквозь туман, словно призрак. В первую очередь — огни, потом — компас: курс относительно ветра и пройденный путь. Еще ни разу я не вычислял так молниеносно свои координаты, как в ту ночь в заливе Мэн. Под килем и вокруг — глубокая вода. Если бы ветер или течение изменили направление, быть бы мне на берегу. А может, я и спал так крепко потому, что яхта шла безопасным курсом? Зажечь же огни сразу после полудня мне как-то не пришло в голову.

Мели Нантакет

При этом слове из мрака истерии выплывают старые парусники, рыбацкие дори, фрегаты и китобои. Мели Нантакет и остров под тем же названием были хорошо известны жителям Новой Англии от Бостона до Ньюпорта, не говоря уже о жителях самой этой местности, сейчас рыбацкого поселка.

Моя цель — маяк Нантакет, «бросивший» якорь на перекрестке путей из Европы в Америку и из залива Мэн в южные штаты. Этот маяк — официальный курсовой знак на трассе атлантической гонки (впрочем, единственный между стартом и финишем). По условиям гонки его необходимо было оставить с правого борта.

Если бы можно было не выполнять этого требования! Я с трудом плыву против слабого ветра и сильного течения, теряю драгоценное время, а достаточно всего лишь проскользнуть в пролив Нантакет сразу за Кейп-Кодом, чтобы в стороне остались и мели, и часть трассы, и, может быть, туман. Я выиграл бы на этом, вероятно, целые сутки. Кто проверит яхтсмена-одиночку? Однако он сам себе судья.

Осмыслив то, о чем думал, я устыдился. Если бы я добыл такой ценой чуть лучшее место в гонке, мой покой был бы потерян навсегда. Четыре недели я добросовестно боролся за каждую отвоеванную у встречного ветра милю, выдержу еще сутки.

В залив Мэн я сумел войти. Если не считать некоторых затруднений у мыса Сейбл, я воспользовался попутным течением и «заработал» 30 миль. Но дальше мой хитрый план не удавался. Теперь нужно было быстро выйти из залива, чтобы не потерять, уже из-за встречного течения, эти «заработанные» мили.

Но что может сделать мореплаватель, отданный на милость ветрам и течениям? Уйти из залива я мог только при сильном и попутном ветре, а таковой, видимо, не был мне дарован судьбой до последнего дня плавания «северной» трассой.