Читать интересную книгу Жалобный Маг - Далия Трускиновская

– Бедняжечка моя! – отвечал из глубины королевского бюста Амьель. – От жалости к тебе сердце мое на кусочки разрывается! Как же тебе, голубка моя, тяжко!..

– Давай хоть поплачем вместе! – предложила королева, которую в слезах можно было увидеть крайне редко. – Давай над нашей печалью слезы прольем!

И зарыдали оба, причем слезы текли у них огромные, как лесные орехи, и, скатываясь с парчи королевиной юбки, образовали на полу немалую лужу, и в луже той стоял на коленях Амьель, и не было никакой возможности прекратить эти совместные рыдания даже после того, как муж в туманной сутане положил ладонь на струны, гася их вибрации.

Между тем в глубине шатра объявилось еще одно лицо.

По другую сторону королевского ложа шелохнулось нечто – и если бы королева с Амьелем были способны глядеть по сторонам, то и поняли бы, что дама та стоит за ложем достаточно долго, чтобы оценить положение дел.

Она выглянула, прищурилась, разглядывая туманного мужа с крошечной лютней, негромко вздохнула и утерла пальцем невольную слезинку. А потом прошипела нечто, чего благовоспитанной даме и думать-то не положено, а не то чтобы вслух шипеть, отступила назад и просто-напросто растаяла.

* * *

Ежели кто полагает, будто маги и волшебники – вовсе не из плоти и крови, а некие неземные сущности, так оный обалдуй весьма ошибается. Они просто владеют знаниями, кои многое им дозволяют, кроме прочего – и свой век удлинять. А едят, пьют и любят женщин они точно так же, как и мы с вами, и ничего тут удивительного нет.

Потому и не следует удивляться, обнаружив премудрого и высокоученого Ожьера сидящим в бадье с горячей водой, у самого камина, попивающим горячее же вино и читающим при этом вовсе не трактат о наивысочайших материях, а измышления некого распутного монаха Люциуса о похождениях любвеобильных дам и кавалеров.

Разумеется, славный Ожьер мог бы устроить себе тепло и магическими средствами, окружив себя бесплотными духами, способными раскалять свои эфирные тела. Но, будучи благоразумным магом, он пускал в ход средства необычные лишь тогда, когда возможности обычных иссякали или же изначально были недостаточны. Возможностей хорошей дубовой бадьи, недавно прочищенного камина и ученика Ансельма, греющего на очаге котел с водой, на сей раз было вполне достаточно.

Окна того помещения башни, где Ожьер блаженствовал в бадье, были забраны толстыми ставнями, в которых доски были пригнаны без единой щелочки, да еще Ансельм наложил на них заклятие против сквозняка, создававшее снаружи вокруг каждой ставни как бы шубу из стоячего воздуха.

Он-то, Ансельм, будучи не полностью уверен в своем заклятии, и прислушивался постоянно – что там, за окнами, деется? Он-то и уловил легонький стук!

– Мастер Ожьер, кажись, к нам гонца прислали! – сообщил он.

– Какого такого гонца? – осведомился маг, навострив ухо.

– Пернатого.

– Сам слышу, что пернатого…

Мастеру Ожьеру страх как не хотелось открывать окно, впуская вместе с гонцом и холодный воздух.

– Ступай на двор, возьми гонца на перчатку, принеси! – распорядился он.

Ансельм накинул теплый плащ, спустился и, натягивая на левую руку перчатку из плотной кожи, вышел из башни. Там, снаружи, уже стемнело, зажигать и подвешивать болотный огонек ученику было лень, и он позвал гонца, не видя его, а лишь слыша стук клюва и царапанье когтей о ставень.

Тот, кто был послан к мастеру Ожьеру, услышал призывный свист и опустился на выставленный вперед большой палец Ансельма. На пальце он и прибыл в комнату, где ждал мастер Ожьер.

– Дурак! – заорал на ученика маг, увидев, кто въезжает в комнату. – Посади на кресло! Накинь на бадью простыню!

– Да ты что, мастер? – изумился Ансельм и наконец-то догадался взглянуть на свою левую руку.

Там восседал большой белый попугай с преогромным хохлом и клювом мало чем поменьше человеческого носа.

Мастер Ожьер прикрываясь обложкой творений беспутного монаха, продолжал требовать простыню, дабы на бадью ее накинуть и тем благопристойность соблюсти.

– Да чем же тебя попугай-то смущает? – спросил ученик, спуская важную птицу на резную спинку кресла и хватаясь за простыню, что, натянутая на веревке, грелась возле камина. По другую же сторону стояло на просушке пар этак с дюжину старых башмаков.

– Не попугай, а попугаиха! Кто ж ее прислать-то догадался?

Тут Ансельм лишь руками развел. Ибо маги, хитрыми способами век свой продлевая, и иные способности человеческого тела могут до совершенства довести, так что мастер Ожьер в свои полтораста с небольшим считался в весьма обширном магическом кругу завидным женихом. Кабы Ансельму было дано составить список дам, имевших право претендовать на руку мастера Ожьера, то потребовался бы свиток пергамента из целой телячьей спины, не менее.

Наконец задрапированный должным образом мастер Ожьер приготовился выслушать гонца.

– Прекрасная и многоумная Маурина привет и поклон посылает! – бесстрастно произнесла попугаиха.

– Говори!

– Прекрасная и многоумная Маурина привет и поклон посылает!

– Дальше-то что?

Попугаиха нехорошо посмотрела на мага, задрала пернатую лапу и принялась ковырять в клюве серым острым когтем.

– Треклятая птица! – возмутился мастер Ожьер. – И хозяйка ее такова! Как чего от нее понадобится – ввек не допросишься! Простенькое заклинаньице составить поручил, чисто женское заклинаньице, какое мужам творить неуместно, – полгода за нос водила! А как ей чего нужно – среди ночи из любовной постели вынет и все уши своими дуростями прожужжит!

– Прекрасная и многоумная Маурина сообщает… – птица примолкла, чтобы дальнейшие слова прозвучали как можно весомее, – что видела она въяве и своими глазами Жалобного Мага!

– Не может быть! – хором воскликнули учитель с учеником.

– Сей Жалобный Маг послан был к королева Мабилле Септиманской, дабы разжалобить ее и склонить ее сердце к некому юноше, – продолжала докладывать попугаиха. – И сила его чар воистину велика, так что слухи, о нем ходившие, подтвердились. Многие беды произойдут от Жалобного Мага, ибо… ибо…

– Так, значит, он все же существует… – проворчал мастер Ожьер. – Вот не было заботы!..

– Ибо-ибо-ибо!.. – зачастила попугаиха.

– Замолкни, пернатая тварь! Сам знаю – ибо на жалость только добрые люди покупаются, злыдня никаким Жалобным Магом не проймешь.

– Но ежели он – и вправду маг, то ведь его должны были обучить добро от зла отличать? – робко осведомился Ансельм.

– Кабы он прирожденным или же выученным магом был – да, таким знанием он владеть обязан. А он, насколько можно судить, маг сотворенный. У него ведь даже имени-то нет!

– А разве такое бывает?

– Этого нельзя было предвидеть… – мастер Ожьер нахмурился. – А то бы наложили запрет. Прирожденный маг – это Судьба. Выученным магом можно стать по своей доброй воле. А чтобы из человека сделали сотворенного мага – для этого и вовсе никакой воли иметь не надо! Удивительно, как только такое чудо сыскалось, а ведь это еще и, судя по всему, лицо мужского пола… Кто-то хитрый и злой сотворил его и магической силой напитал – только вряд ли, что своей… Тут, сынок, видать, и подлость, и воровство, и много всякой иной дряни понамешано. Выходит, нужно мне вылезать из бадьи и разбираться с этим делом. А башмаки-то так и стоят нечиненные…

– Выходит, нужно, – подтвердила попугаиха. – Хоть и не из любовной постели – однако нужно…

Тут лишь мастер Ожьер сообразил, что разговаривал не с передающей продиктованные словеса попугаихой, а с самой неведомо где пребывающей Мауриной.

Он погрозил птице кулаком – и птица, издав нечто вроде фырканья, отвернулась. Теперь можно было и вылезать…

* * *

А между тем в королевском дворце творилась немалая суматоха.

Ни королеву, ни Маурину не отыскали. А это значило, что обе подружки где-то вместе вытворяют что-то этакое, совершенно для всех неожиданное.

Великолепный въезд лесника Гильома во дворец был произведен понапрасну. И государственные мужи уже скребли в затылках – не придется ли повторять этот самый въезд.

Подружки объявились уж на следующий день – ехали себе рядышком на белых лошадках во главе кавалькады, а меж ними возвышался, словно увенчанный беретом шест, внучек Амьель.

Тут-то и начался разброд!

Ежели судить по гербам на конских попонах – так везла королева в столицу своего законного жениха. Но ведь красавец жених уже обретался во дворце! И всем восьми королевским братьям его капеллан предъявил неподдельные родовые грамоты! Это даже сразу по печатям видно было, так что и разворачивать-то не обязательно! Так что же, Мабилла подцепила где-то самозванца?

Из осторожности сьер Оливьер, сьер Магнус и прочие королевские братцы подослали супруг к Маурине – выяснить, что сие означает, прежде чем предъявлять Мабилле второго, законного жениха.