Степана Разина и Емельяна Пугачёва, были пропитаны глубокой верой в монархию, нося характер борьбы за «доброго царя», а не за перестройку аграрного строя. Преодолевая накопившиеся социально-экономические антагонизмы и устраняя отставание путём возрождения и всемерного усиления традиционных государственных структур, проводя популярные у народа репрессии против «старорежимных» феодалов, восточные деспоты программировали завоёванное государство на неумолимое отставание в недалёком будущем. Постепенно пришедшие на смену прежним бюрократам новые чиновники, первоначально дисциплинированные мощной энергетикой власти, лично преданные государю, также начинают присваивать государственный доход, стремятся закрепить должность и связанное с ней богатство за потомками. Запускается новый цикл — такие эквифинальные циклы многовековые централизованные империи Китая, Индии, Персии и Египта проходили много раз.
Стоит разграничить сущность смуты и революции. Резкий слом государственного аппарата и острая социальная конфронтация в «восточных» обществах наступают для современников неожиданно, не имея основательной идеологической базы по примеру европейской философии Просвещения, и — после нескольких лет мучительного безвластия — завершаются приходом «сильного лидера», по твёрдой руке которого соскучились земледельцы, разорённые параллельным грабежом со стороны многочисленных, претендующих на верховную власть режимов. Смута завершается восстановлением прежнего деспотического строя, который лишь ужесточает репрессии против подданных для предотвращения последующих выступлений. От «бессмысленных и беспощадных» смут в аграрных обществах коренным образом отличаются европейские революции. Но на первый взгляд это не так. Революции, как и смута, имеют восходящую стадию (созыв Генеральных штатов и «ночь чудес» 1789 года в случае Французской революции), пик (казнь Людовика XVI), и нисходящий этап (термидорианский переворот и 18 брюмера Бонапарта). Они также завершаются реакцией — «термидором». Но революции, проходя цикл, никогда не возвращаются в исходную точку, приближая идущее нерешительной поступью человечество, потрясённое ужасами быстрых перемен, к столь лелеемому прогрессу. Карл II после Английской революции и Гражданской войны не смог восстановить «корабельный налог» и вынужден был отказаться от притязаний на абсолютизм, характерных для ранних Стюартов. Людовик XVIII не смог даже реабилитировать бело-золотое знамя Бурбонов в качестве государственного флага — неудивительно, что он согласился даровать либеральную «Хартию». «Революция, — как горько признаёт философ Жан Жорес, — варварский способ прогресса». И в этом её отличие от смут, знаменующих конец одного «династического цикла» и начало другого.
Попытки отсрочить конец «династического цикла»
В интересах государства, чтобы должностные лица постоянно сменялись: ежели этот принцип не соблюдается, то неизбежно появляются удельные владения и сеньориальное правосудие.
Наполеон Бонапарт
Суть таких циклов — борьба государя с бюрократией. Агроправители пытаются обратить вспять или хотя бы задержать тенденцию приватизации власти. Один из способов — возвышение в ущерб наследственной бюрократии безродных евнухов, рабов и жрецов. Их привлекательность для деспота в отсутствии семьи: они благодаря своему низкому происхождению чужды феодальной элите, доминирующей в бюрократической среде, и не смогут обрести устойчивые связи, заключив династический союз против монарха. Они, заняв значимую должность, не будут пытаться передать её по наследству, они никогда не поднимут восстание против государя и не попытаются утвердить свою династию (за исключением тюркских рабов-«мамлюков», захвативших в XIII веке власть в Фатимидском Египте). Рабы и евнухи лично преданы государю, которому обязаны своим возвышением. Персидские шахиншахи, императоры династии Хань, Тан и Сун, аббасидские халифы часто назначают командующими армий и морских сил рабов и евнухов[54]. Не менее редко евнухи возглавляют личную охрану государя или выполняют особо важные тайные поручения: наблюдение за чиновничеством и доносительство. Евнухи приобретают огромную власть: соратник Цинь Шихуанди Чжао Гао после смерти императора обрёл такое влияние, что сам назначил следующего императора, присвоив себе полномочия высокопоставленного чиновника. Но некоторые евнухи обращали огромную власть, полученную от государя, против своего покровителя. Возвышенный Дарием II евнух Артоксар, возложивший некогда на него тиару, устроил заговор против царя, надеясь заполучить верховную власть вопреки закону. Однако из-за доноса он был разоблачён и предан смертной казни по настоянию могущественной супруги царя Парисатиды. Большое распространение на высших должностях в государствах, ведущих постоянные военные кампании, получают рабы. Великий визирь Османской империи в 1523–1536 Ибрагим-паша был греческим рабом из города на побережье Ионического моря Парги, за что получил прозвище «Паргалы». Рабы основали могущественное государство Газневидов в Средней Азии. Назначив на высокую должность безродного раба или жреца, агроправитель ослабляет влияние придворной аристократии, ломая выгодную ей ступенчатую кадровую систему и разбавляя её ряды лично преданными ему незнатными чиновникам.
Другой способ — репрессии. В начале цикла после свержения предыдущей династии, когда власть нового государя ещё сильна, они носят наиболее масштабный характер. Пик казней в эпоху династии Мин пришёлся на время правления первого императора — Чжу Юаньчжана (1368–1398), тайная полиция которого за тридцать лет предала смерти около 100 тыс. чел.[55]. Репрессии позволяют держать государственный аппарат «в тонусе»: в «восточных деспотиях», как и в государствах западного типа, положительным стимулом для бюрократии является карьерный рост. Однако на Востоке привлекательность новой должности заключается в получении вытекающих из неё нелегальных каналов обогащения, а не заработной платы, не имеющей пределов роста. Карьерное продвижение, напротив, ограничено жёсткими рамками происхождения кандидата и количества свободных мест, самые высокие из которых занимают родственники и фавориты государя, Таким образом, для сотрудников «восточного» госаппарата положительный стимул иссякает довольно быстро — как только они получают незанятую и максимально высокую для абсолютной монархии должность наместника, «министра» или командующего армией. Дальше стимул верно служить государю и ответственно исполнять служебные обязанности исчезает, на смену ему приходит отрицательный стимул, существовавший и раньше параллельно с положительным, — смертная казнь. Её широкое применение обусловлено природой деспотической власти. Занимавший достаточно высокую должность бюрократ приобретал иммунитет от преследования, которым активно пользовался для формально незаконного, но фактически санкционированного центральной властью обогащения. Всякий обладающий значительной властью чиновник превращался с позволения государства в преступника, который в любой момент, при утрате лояльности, мог быть сознательно разоблачён и лишён всего нажитого имущества — на законных основаниях. В связи с этим в «восточных» обществах провал на служебном поприще влечёт не только увольнение и невозможность дальнейшего продвижения, как в западных демократиях, но и лишение имущества, смерть и утрату чести[56]. Подчас семью репрессированного чиновника предавали казни «до десятого колена», уничтожая всех родственников осуждённого. Подобная участь постигла сподвижника Чжу Юаньчжана Ху Ювэя. Такой репрессивно-поощрительный механизм был необходим «восточному» государству, чтобы создать столь значительный стимул в виде колоссального богатства, о котором не могли мечтать даже самые высокопоставленные чиновники на Западе, перекрывший бы огромные риски, связанные с казнью и необходимостью жить в атмосфере непреходящего страха. «Несмотря на подобные опасности, в желающих занять высшие