Читать интересную книгу Тай-Пэн - Джеймс Клавелл

При мысли о Мэри сердце его забилось быстрее, и он посмотрел на флагманский корабль, ставший их временным пристанищем. Он знал, что она сейчас смотрит на берег и так же, как он, считает дни, оставшиеся до их благополучного возвращения в Макао. Всего лишь сорок миль отсюда на юг, но как далеко. В Макао Горацио прожил все свои двадцать шесть лет, за исключением того времени, что учился дома, в Англии. Школу он ненавидел – и дома, и в Макао. Он ненавидел уроки, которые проводил с ним отец. Горацио отчаянно старался удовлетворить его, но это ему не удавалось. В отличие от Гордона Чена, который был первым евразийским мальчиком, принятым в английскую школу Макао. Гордон Чен оказался блестящим учеником и неизменно заслуживал одобрение преподобного отца Синклера. Но Горацио не завидовал ему, у Гордона был свой мучитель – Маусс. За каждую порку, которую Горацио получал от отца, Маусс давал Гордону Чену три. Маусс тоже был миссионером, он преподавал английский, латынь и историю.

Горацио расправил нывшие от холода плечи. Он увидел, что Маусс и Гордон Чен опять не отрываясь смотрят на баркас, и в который раз спросил себя, почему Маусс так жестоко обходился с молодым человеком в школе, почему требовал от него столь многого. Он полагал, что причиной тому была ненависть, которую Вольфганг испытывал к Тай-Пэну. Ненависть, вызванная тем, что Тай-Пэн видел его насквозь и поэтому предложил ему деньги и место переводчика в контрабандных рейсах вдоль побережья, позволив за это распространять Библию на китайском языке и проповедовать язычникам на каждой стоянке – но только после того, как опиум будет продан. Горацио считал, чго Вольфганг презирает себя за лицемерие и за то, что участвует в таком зле. За то, что его заставили притворяться, будто цель оправдывает средства, когда он знал, что это не так.

Странный ты человек, Вольфганг, думал он. Он вспомнил, как в прошлом году они вместе отправились на только что захваченный остров Цюшан. Лонгстафф с одобрения Тай-Пэна назначил туда Маусса временным магистратом для поддержания порядка на период военных действий и отправления британского правосудия.

Вопреки обычаю, на Цюшане были отданы строгие приказы, запрещавшие грабеж и насилие, Маусс проводил над каждым мародером – китайцем, индусом, англичанином – честный открытый суд и затем приговаривал его к смерти, произнося при этом одни и те же слова: «Gott im Himmel [4], прими сию заблудшую душу. Повесить его». Вскоре грабежи прекратились.

Поскольку между повешениями Маусс любил предаваться в суде воспоминаниям, Горацио узнал, что тот был трижды женат, каждый раз на англичанке, что первые две жены скончались oт дизентерии и нынешняя тоже часто болеет. Что, хотя Маусс был преданным мужем, дьявол по-прежнему и с неизменным успехом искушал его борделями и винными погребами Макао. Что Маусс выучил китайский у язычников в Сингапуре, куда был направлен еще совсем молодым миссионером. Что двадцать лет из своих сорока он прожил в Азии и за все это время ни разу не побывал дома. Что теперь он носил с собой пистолеты, потому что «никогда не угадаешь, Горацио, вдруг один из этих дьяволов-язычников захочет убить тебя, или эти богопротивные пираты позарятся на твое добро». Что всех людей он считал грешниками, и себя – первейшим среди них. И что его единственной целью в жизни осталось обращение язычников в истинную веру, дабы сделать Китай христианским государством.

– Чем это так занята твоя голова – Неожиданный вопрос прервал течение мыслей Горацио.

Он увидел, что Маусс внимательно смотрит на него.

– Нет, так, ничего, – поспешно ответил он. – Я просто… просто размышлял.

Маусс задумчиво поскреб бороду.

– Вот и я тоже. В такой день есть над чем поразмыслить, hem? Азия теперь уже никогда не будет прежней.

– Да Наверное, вы правы. Вы собираетесь уехать из Макао? Будете строиться здесь?

– Да. Куплю себе кусок земли – это будет хорошо. Нашей собственной земли, подальше от этой папистской выгребной ямы. Моей жене здесь понравится. Ну а мне? Даже не знаю Сердце мое там, – добавил Маусс голосом, полным тоски, и махнул огромным кулаком в сторону материка.

Горацио увидел, как глаза Маусса, устремленные вдаль, вдруг стали бездонными. Почему Китай так завораживает людей, спросил он себя.

Он окинул усталым взглядом пляж, зная, что не найдет ответа на свой вопрос. О, если бы я был богат. Пусть не так богаг, как Тай-Пэн или Брок, но все же достаточно, чтобы построить красивый дом, принимать у себя торговцев и устроить для Мэри роскошное путешествие домой через всю Европу.

Ему нравилось работать переводчиком при его превосходительстве, быть его доверенным секретарем, но денег, которые он получал на службе, ему не хватало. В этом мире без денег не прожить. У Мэри должны быть бальные платья и свои бриллианты. Обязательно. Но, даже несмотря на скудное жалованье, он был рад, что ему не приходилось зарабатывать свой хлеб насущный так, как это делали Китайские торговцы. Торговцы должны быть безжалостными, слишком безжалостными, и жизнь их полна опасностей. Многие из тех, кто сейчас мнят себя богачами, останутся без гроша в кармане через какой-нибудь месяц. Один невернувшийся корабль, и все для вас может быть кончено. Даже «Благородный Дом» время от времени нес убытки. Их клипер «Багровое Облако» должен был вернуться еще месяц назад. Может быть, он попал в шторм, кое-как добрался до берега с дырой в корпусе и сейчас чинится и переоснащается на безвестном острове где-нибудь между Гонконгом и Землей Ван Димена [5], отклонившись от курса на две тысячи миль. Скорее же всего, он покоится на дне морском с грузом опиума на полмиллиона гиней в трюме.

А что человеку, если он торговец, приходится делать с людьми, даже с друзьями, чтобы просто выжить, не говоря уже о том, чтобы преуспевать. Чудовищно.

Он заметил, как Гордон Чен не отрываясь смотрит на баркас, словно прикованный к нему взглядом, и попытался угадать, о чем он думает. Это, должно быть, ужасно, когда в тебе течет кровь двух рас. Наверное, если уж говорить откровенно, Гордон тоже ненавидит Тай-Пэна, хотя и притворяется, что это не так. Я бы на его месте ненавидел…

Гордон Чен думал об опиуме. И мысленно благословлял его. Не будь опиума, не было бы и Гонконга, а Гонконг, с восторгом говорил он себе, это самая невероятная возможность делать деньги, которая когда-либо могла мне представиться. И для Китая это большая удача, подлинный подарок йосса, о каком даже мечтать нельзя было.

Если бы не было опиума, продолжал он, не было бы торговли с Китаем. Если бы не было торговли с Китаем, у Тай-Пэна никогда не появилось бы столько денег, чтобы выкупить из «дома цветов» мою мать, и я бы никогда не родился на свет. Опиум дал отцу те деньги, на которые он много лет назад купил матери дом в Макао. Опиум кормит нас и одевает. Опиум позволил заплатить за мое обучение в школе, за моих английских наставников и китайских наставников – и вот на сегодняшний день я самый образованный молодой человек на всем Востоке.

Он взглянул на Горацио Синклера, который с хмурым видом смотрел вокруг себя, и почувствовал укол зависти от тoгo, что Горацио ездил учиться домой. Сам он еще никогда не был дома.

Однако он тут же прогнал от себя это чувство. «Дом» придет позже, радостно пообещал он себе. Через несколько лег.

Он повернулся и вновь посмотрел на баркас, Тай-Пэна он боготворил. Он никогда не называл Струана «отец», и тот никогда не говорил ему «мой сын». В действительности за всю жизнь Струан разговаривал с ним раз двадцать или тридцать, не больше. Но Гордон старался, чтобы отец гордился им, и в мыслях своих всегда думал о нем как об «отце». Он не уставал благословлять его за то, что Струан продал его мать Чен Шеню, чтобы тот сделал ее своей третьей женой. Мой йосс поистине огромен, думал он.

Чен Шень являлся компрадором «Благородного Дома» и к Гордону Чену относился почти как к сыну. В качестве китайского посредника он покупал и продавал товары для Струана. Любой товар, крупный или мелкий, обязательно проходил через его руки. По обычаю, на каждый вид товара он набрасывал определенный процент. Эти деньги и составляли его личный доход. Но, поскольку доходы компрадора зависели от благосостояния компании, на которую он работал, и, кроме этого, ему приходилось оплачивать большие долги, он должен был проявлять в делах крайнюю осторожность и быть очень дальновидным, чтобы разбогатеть.

Ах, думал Гордон Чен, если бы я был так же богат, как Чен Шень! Или еще лучше, как Дзин-куа, дядя Чен Шеня. Он улыбнулся про себя, удивляясь, насколько трудно давались англичанам китайские имена. Настоящее имя Дзин-куа было Чен-це Цзин Арн, но даже Тай-Пэн, который знал Чен-це Цзин Арна почти тридцать лет, до сих пор не научился правильно выговаривать его имя. Поэтому однажды, много лет назад, Тай-Пэн дал ему прозвище «Дзин»; «куа», которое к нему обычно добавляли, являлось скверно произнесенным китайским словом, означавшим «господин».