С меня сдернули покрывавшие меня меха, подняли и отнесли туда, где запах кухни смешивался с запахом свежих шкур, собак и чужих тел. Меня бросили на кучу чего-то, что прогнулось достаточно мягко для моего болевшего тела, но не избавившего меня от добавочной болезненной встряски. Я услышала разговор, почувствовала тепло и даже увидела свет через закрытые веки: видимо, кто-то поднес к моему лицу факел. Во время моего путешествия я каким-то образом потеряла шапку, так что мои волосы растрепались.
Чьи-то пальцы потянули их, повернув мою голову, и я услышала взволнованные восклицания, как будто моя внешность их удивила.
В конце концов меня оставили в покое, и я лежала, боясь пошевельнуться, и внимательно прислушивалась, чтобы узнать, есть ли кто-нибудь здесь рядом. Если нет, мне бы очень хотелось осмотреться.
Я начала мысленный счет до пятидесяти, до ста – и тогда рискнула открыть глаза, не шевелясь и не поворачивая головы.
Может быть, даже такой ограниченный обзор поможет мне оценить моих захватчиков.
Я досчитала до сотни, потом из осторожности еще до сотни и затем решилась.
К моему счастью, люди племени при осмотре повернули мою голову к отверстию палатки, так что я могла кое-что увидеть.
Я лежала на куче мохнатых шкур, положенных на свежесрубленные ветки, еще достаточно гибкие, чтобы создать некоторый комфорт. Направо стояло несколько ящиков, тоже покрытых шкурами, очищенными от меха, и разрисованными когда-то яркими узорами, теперь уже потускневшими и осыпавшимися. Я не нашла ни одного знакомого мне символа.
По другую сторону двери висела рама с зарубками, в которые были с наклоном вставлены узкие полки. Они были завалены мешками, деревянными ящиками и посудой, хорошо сделанной, но без декоративных узоров. Там же висело два охотничьих копья.
Освещение, при котором, я все это видела, привело меня в изумление. Из центрального шеста тянулись к сторонам палатки два шнура, на них висели полосы тонкого материала, похожего на самый лучший шелк, какой иногда привозили из-за моря рейдеры салкаров. В этой газовой сетке запутались мириады крошечных насекомых, причем не мертвых, которые остаются в паутине, а живых. Каждое насекомое было искоркой света, так что все вместе они освещали палатку – не так ярко, как я привыкла, но достаточно, чтобы все видеть.
Я с удивлением осматривалась. В это время вошел чужак и увидел мои открытые глаза. Злясь на свою глупость, я состроила испуганное лицо, и завертелась, как бы желая убежать, но не имея к этому возможности.
Он встал на колени возле моего ложа критически и оценивающе оглядел меня, затем грубо просунул руку под мою куртку, так что я не могла ошибиться в его намерениях. Теперь мне не надо было разыгрывать страх; я и в самом деле испугалась.
Играть роль покорной самки я больше не могла и не собиралась без борьбы позволить ему сделать то, что он хотел сделать. Я тщетно наклоняла голову, чтобы вцепиться зубами в его руки, которые теперь рвали мою куртку и тунику под ней. Затем подняла колени и старалась ударить его.
Похоже, он рассматривал это как игру, и она ему нравилась. Он присел на пятки, и его ухмылка обещала мне большее зло, чем я могла ожидать. Вероятно, ему хотелось продлить мое унижение, потому что он не продолжал своих действий, а сидел и смотрел на меня, как бы обдумывая следующий шаг и предвкушая заранее то, что он сделает.
Но ему так и не представилась эта возможность. Послышался резкий оклик, и из-за дверного полотнища показалась голова и плечи женщины племени.
У нее было такое же широкое и плоское лицо, как и у мужчины, но волосы были уложены в замысловатую башню. В шпильки в ее волосах были вставлены драгоценные камни, игравшие на свету. Ее свободное меховое пальто было распахнуто, под ним, несмотря на холодную погоду, выше талии ничего не было, кроме множества ожерелий из драгоценных камней. Соски тяжелых грудей были покрашены в желтый цвет. Такого же цвета лепестки расходились по радиусам от них, имитируя цветок.
Разговаривая с моим захватчиком, она рассматривала меня с какой-то надменной веселостью, и у нее был властный вид, как у Мудрых женщин низшего ранга. Я не предполагала найти такой у этого народа.
Впрочем, с чего я взяла, что в этом обществе главенствует мужчина? Только из-за манеры, с какой этот чужак обращался со мной?
Они говорили со странным акцентом и очень быстро. Я кое-что улавливала, но общего смысла не понимала. Я снова пожалела о моей утраченной силе, даже о самой малой части ее. Только тот, кто обладал ею и потерял, мог бы понять мои чувства. Эта великая потеря больше чем наполовину опустошала меня.
Хотя я и не понимала их слов, но мне было ясно, что гнев их усиливался, и что женщина приказывала мужчине сделать что-то, в чем он давал клятву. Один раз она повернулась к двери и сделала жест, который я расценивала как намек, что она зовет кого-то поддержать ее приказ.
Злобная усмешка исчезла с его толстогубого лица. Оно стало таким угрюмо-мрачным, что я бы на месте этой женщины испугалась. Но ее надменность и нетерпеливость росли, и она опять вернулась, как будто подмога, которую она хотела позвать стояла за дверью. Но прежде чем она позвала – если и собиралась, ее прервал низкий медный гул, воспринимающийся человеческими ушами, как многократное эхо.
Услышав это, я на секунду забыла, где я и какие еще испытания предстоят мне.
Этот гудящий звук пробудил во мне то, что я считала навеки утерянным
– не только крохи памяти, но и немедленный ответ, который был для меня таким разительным и ошеломляющим, что я чуть не вскрикнула.
Моя Власть была стерта, но память нет.
Я помнила искусство чар, господство воли и мысли, которому меня обучали, но не могла ими воспользоваться. Память сказала мне, что в этом варварском лагере прозвучал духовный гонг. Кто мог пользоваться этим колдовским орудием в таком месте?
Женщина явно торжествовала, мой захватчик беспокойно хмурился. Наконец он вытащил из-за широкого пояса длинный нож, встал надо мной и разрезал веревку, связывающую мне ноги. Когда он поднял меня, его руки скользили по моему телу, обещая причинить зло в будущем, раз уж не удалось это сейчас.
Поставив меня, как куклу, он резко толкнул меня вперед, и я беспомощно врезалась бы в стену, если бы женщина не перехватила меня за плечо, ее ногти жестоко вцепились в меня, и повернула лицом к выходу. Мы вышли в ночь, освещенную кострами.
Люди у костров не смотрели на нас, когда мы проходили мимо, и мне казалось, что по каким-то причинам они умышленно отводили от нас взгляды. В воздухе все еще чувствовалась вибрация, порожденная гонгом, хотя звука уже не было.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});