Читать интересную книгу Временная вменяемость - Роуз Коннорс

Разумеется, ничего. Гарри прав.

— Но теперь уже поздно откладывать выступление.

Гарри качает головой:

— Стэнли со своими протестами не давал тебе договорить. Скажи судье, что тебя слишком часто перебивали. Скажи, что в таком случае ты предпочтешь отложить речь.

Судья Лонг закончил беседовать с присяжными. Теперь он смотрит на нас, ждет, когда мы перестанем шептаться.

— Адвокат Никерсон, — говорит он, — мы готовы слушать вас дальше.

Я бросаю взгляд на Гарри.

— Игра стоит свеч, — шепчет он.

Стэнли наконец садится, а я встаю.

— При всем уважении к суду, ваша честь, — говорю я судье Лонгу, — защита просит разрешения отложить вступительную речь.

Стэнли вскакивает так поспешно, что опрокидывает стул.

— Отложить? Она не может отложить речь. Она уже ее начала.

— Увы, я дважды пыталась ее начать, но меня дважды останавливали. Третьего раза мы не хотим. И предпочли бы отложить выступление.

Я оборачиваюсь к Стэнли, но все мое внимание обращено на скамью присяжных за его спиной. Они сосредоточенно слушают, кто-то смотрит на судью, кто-то — на меня. По их лицам не понять, о чем они думают.

— Не верьте ей! — вопит Стэнли. И тычет в мою сторону авторучкой. — Не мог я ее остановить. Да ее вся Национальная гвардия не остановит!

Я польщена.

Судья Лонг разглядывает меня поверх очков.

— Адвокат Никерсон, — говорит он, — это весьма необычно.

— Совершенно с вами согласна, судья. Чтобы меня дважды прервали, не дав закончить мысль, — такого еще не бывало.

Он другое имел в виду, но согласно кивает.

— Мы так и не смогли начать, судья. И теперь просим предоставить нам право отложить выступление.

Судья снова кивает.

— Хорошо, — говорит он.

Стэнли кидается к судье:

— Неужели ей это сойдет с рук?

— Здесь ничего никому с рук не сходит. Защита имеет право отложить вступительную речь. Это оговорено в уголовно-процессуальном кодексе.

— Но не после того, как адвокат начал выступление!

— Я принял решение, мистер Эд-гар-тон Третий.

— Но, ваша честь… — Стэнли аж на цыпочки привстал, чтобы казаться повыше. — Она хочет урвать лишний раз кусок…

— Мистер Эд-гар-тон Третий, сядьте.

Стэнли плетется на место.

Наступает тишина. Словно никто не знает, что делать дальше. Наконец тишину прерывает судья Лонг.

— Мистер Эд-гар-тон Третий, — провозглашает он, — пригласите вашего первого свидетеля.

— Наш первый свидетель, ваша честь, начальник полиции Чатема Томас Фицпатрик.

Выходит Томми Фицпатрик. Он человек надежный. И всегда говорит то, что думает.

Ванда Морган, секретарь суда, подходит к свидетельскому месту с Библией. Фицпатрик улыбается ей, кладет левую руку на священную книгу, а правую поднимает вверх.

— Клянетесь ли вы говорить в суде правду, только правду и ничего, кроме правды, да поможет вам Бог?

— Клянусь.

— Можете сесть, — говорит судья Лонг.

Шеф полиции садится лицом к присяжным.

Стэнли встает:

— Назовите для протокола свое полное имя.

— Томас Фрэнсис Фицпатрик.

— Род занятий?

— Начальник полиции города Чатема, штат Массачусетс.

— Находились ли вы на службе рано утром двадцать первого сентября? — Стэнли не тратит времени попусту. До окончания рабочего дня осталось чуть больше получаса. Он хочет, чтобы вечером присяжные вспоминали именно показания Томми.

— Да, — отвечает Томми.

— Не могли бы вы рассказать, сэр, где вы были около четырех утра?

— В аэропорту Чатема.

— Кто был там вместе с вами?

— Человек пять моих помощников, четверо из военного гарнизона и двое из соседнего города — специалисты с собаками.

— Кто еще?

— Только представители прессы. Сколько именно фотографов и репортеров там было, я точно не знаю.

— А с какой целью в аэропорту Чатема собралось столько представителей правоохранительных органов?

— Нам должны были доставить Гектора Монтероса. На военном вертолете. Около полуночи его задержали на границе с Северной Каролиной. Представители федеральных властей должны были по нашему запросу доставить его в Чатем.

— А почему вы сделали запрос, сэр?

Стэнли смотрит на меня. Хочет убедиться, что я поняла: он первым поднял этот вопрос, тем самым снизив возможный эффект.

— Гектор Монтерос был главным подозреваемым в деле об исчезновении Билли Хаммонда, семилетнего мальчика из Чатема.

— Этот мальчик был сыном обвиняемого, так ведь?

Томми, прежде чем ответить, смотрит на Бака. По-моему, с искренним состраданием.

— Да.

— А вы хотели допросить Монтероса?

— В общем, да. Изначально мы надеялись, что он приведет нас к мальчику — или к его телу. — И он бросает сочувственный взгляд на Бака.

— Вам удалось допросить Монтероса, сэр?

— Нет. Его застрелили, как только он сошел с вертолета. Он скончался прямо на взлетной полосе.

— Кто его застрелил?

Томми снова смотрит на Бака, по-прежнему дружелюбно.

— Мистер Хаммонд.

— Вы уверены?

— Да, — кивает начальник полиции.

Стэнли поворачивается к присяжным. Они не спускают с него глаз.

— Сэр, до того как прогремел выстрел, было ли вам известно о том, что обвиняемый находится в аэропорту?

— Нет.

— Что случилось после того, как мистер Хаммонд застрелил мистера Монтероса?

— Мы вчетвером кинулись к ангару и взяли мистера Хаммонда под прицел — чтобы он не сбежал с места преступления.

— А он что сделал?

— Он наклонился, положил ружье на асфальт, выпрямился и поднял руки.

— Что произошло потом? — Стэнли придвигается поближе к присяжным.

— Один из моих людей забрал ружье. Другой надел на Хаммонда наручники. Он не сопротивлялся. Я зачитал ему его права.

— Он держался как человек, который понимает, что происходит?

— Да.

— Он понимал, кто вы такие?

— Да.

Стэнли снова глядит на присяжных. Хочет внушить им, что эти односложные ответы очень важны. В конце процесса он попросит их, чтобы они вспомнили эти ответы — когда они будут оценивать нашу защиту в целом и наше утверждение о временной невменяемости обвиняемого в частности.

— Обвиняемый сказал вам что-нибудь, когда вы зачитали ему его права?

Начальник полиции снова, прежде чем ответить, смотрит на Бака.

— Да.

Стэнли тут же спрашивает:

— Что именно?

Томми Фицпатрик вздыхает и смотрит на присяжных.

— «Одного хочу — чтобы он снова встал. Тогда бы я застрелил его еще раз».

Луна сегодня почти полная. Ее свет отражается в воде — там, где кончается Бейвью-роуд. Он освещает пляж и дорожку, засыпанную свежим снегом.

Домик Сони Бейкер, вокруг которого натянута лента — это место преступления, — окутан желтоватым сиянием. У обочины стоит «бьюик» Джеральдины. Из-за палевой кружевной занавески льется мягкий свет лампы. Если бы не лента с черными буквами, домик в эту холодную ночь выглядел бы таким уютным и гостеприимным…

Джеральдина согласилась здесь со мной встретиться. Входная дверь не заперта. Я стучусь в окно, чтобы сообщить о своем прибытии, и вхожу. Все поверхности в гостиной — мебель, дверные ручки, даже подоконники — присыпаны порошком: проверяли отпечатки пальцев.

— Марта, я здесь!

Я иду на голос Джеральдины — в спальню Мэгги. Там только узкая кровать, плетеный коврик и старый сосновый комод. Стены, как и следовало ожидать, увешаны плакатами с фотографиями киноактеров и рок-певцов, но беспорядка в комнате нет.

Джеральдина на меня не смотрит. Она складывает в два пакета вещи из комода.

— Откуда ты знаешь, что брать? — спрашиваю я.

Она показывает на ящики комода: они почти пусты. Выбирать особенно не из чего.

Джеральдина кладет в пакет последние несколько вещей и направляется к двери.

— Забавно, — говорит она, — ты никогда не производила впечатления такой уж чадолюбивой женщины.

— Это только на время, Джеральдина.

— На время? — скептически переспрашивает она. — Пока ее мать отсидит пожизненный срок?

— Нет, — твердо отвечаю я, — пока мы не выясним, кто убил Говарда Дэвиса.

Она качает головой, и ее белокурые кудряшки разлетаются в разные стороны.

— Марта, Говарда Дэвиса убила твоя клиентка. И нам обеим это отлично известно.

— У меня другое мнение, Джеральдина.

— Он сам напросился. — Кудряшки снова взлетают вверх. — Я вполне разделяю твои чувства. Если над какой женщиной и издевались, так это над ней. И мы постараемся добиться минимального наказания. Но срок она все равно получит. И не маленький.

Я вдруг понимаю, что смертельно устала. Вот чего не понимаю, так это одного: почему Джеральдина всегда уверена в своей правоте, а я — не важно, выступаю я обвинителем или защитником, — никогда.