то, что в психиатрической клинике называется навязчивыми идеями, – симптом, который в клинической картине психастении занимает также очень видное место.
Некоторые авторы даже прямо считают, что как психастения, так и психастенический характер должны считаться проявлением одной и той же конституции, именно конституции навязчивых идей; такой взгляд, между прочим, высказали и мы в нашей совместной работе с С. А. Сухановым «К учению о навязчивых идеях» (Журнал имени С. С. Корсакова, 1902). По этому поводу в настоящее время мы должны сделать некоторые разъяснения. Дело состоит в том, что навязчивыми идеями еще далеко не исчерпывается симптомокомплекс психастении, рядом с ними существуют явления и другого порядка; термину «навязчивая мысль, навязчивое представление» дается часто слишком широкое толкование, и это, думается нам, совершенно неправильно. Навязчивой идея может называться только тогда, когда самим субъектом она сознается как неправильная, болезненная, когда субъект борется с ней; несомненно, что навязчивые идеи и в этом узком смысле слова играют немалую роль в картине психастении и психастенического характера, но несомненно рядом с этим также и то, что многие идеи и представления психастеников вовсе не обладают вышеуказанными элементами навязчивости, хотя, несмотря на это, все же не отличаются и не отграничиваются многими психиатрами от обсессий, т. е. от навязчивых мыслей.
Образчиком такого рода мыслей может быть идея ипохондрического характера, которая обыкновенно не бывает навязчивой; она обыкновенно является интегральной частью сознания больного, больной не третирует ее как нечто болезненное, чуждое ему, не борется с ней[18]; таковыми же очень часто бывают и различного рода страхи и сомнения психастеников, которые, к сожалению, далеко не всегда отграничиваются от действительных навязчивых страхов. Одна и та же идея, одно и то же представление может в различных случаях иметь не одинаковый смысл и значение.
Возьмем, например, так называемый страх прикосновения (délire de toucher); в некоторых случаях он обладает всеми признаками навязчивости; однако в других, не менее резких – этот страх прикосновения, страх заразы, отравления возникает не изолированно, не внезапно, а в связи с определенной психической физиономией больного, в связи с его чрезвычайной впечатлительностью; в этом случае больной уже не борется с этим страхом, не считает его болезненным или неправильным, напротив – этот страх кажется ему понятным, привычным, обыкновенным, больной лишь принимает свои меры для того, чтобы по возможности обезопасить себя от различного рода внешних влияний. Нужно добавить, что оба эти явления очень часто сопутствуют друг другу, тем не менее, думается нам, различать их необходимо.
Тот психопатологический феномен, о котором сейчас идет речь, неоднократно отмечался клиницистами, но, к сожалению, не в достаточной степени подчеркивался. Еще Freud в своей известной работе об Angstneurose (Neurologisch. Centralblatt, 1895) обращал внимание на это явление; однако несомненно, что главная заслуга в деле отграничения этого симптома от сходных с ним принадлежит пражскому профессору Pick’у, который в статье «Zur Psychopathologie der Neurasthenie» (Arch. für Psych., 1902) очень хорошо и очень определенно отмежевал этот симптом от навязчивых идей. У французов для обозначения того же самого явления существует термин idée fixe pathologique в отличие от obsession (навязчивая мысль); Arnaud в руководстве Ballet приводит ряд признаков психологического характера, которыми, по его мнению, можно пользоваться для отличия друг от друга этих двух симптомов[19].
Психика истеричных (К учению о патологических характерах)
Основной чертой психической жизни людей с истерическим характером является их чрезвычайная внушаемость. Слово «внушаемость» надо здесь понимать в широком смысле; в круг действующих внушающим образом агентов входят как различные внешние впечатления (внушение извне), так и всевозможные внутренние переживания (самовнушение; разница между внушением того и другого порядка, конечно, в достаточной степени условна; при этом необходимо отметить, что одним из самых характерных свойств истерической психики является то, что активностью, влиянием или, иначе говоря, способностью действовать внушающим образом сплошь и рядом обладают представления такого рода, которые в данный момент оказываются уже за пределами ясного сознания больного, в каком-то полулатентном состоянии. Весь труд понимания и объяснения истерической психики именно обусловливается тем обстоятельством, что очень большую роль в этой психике играет тот род мозговой работы, который обыкновенно обозначается как подсознательная, resp. бессознательная деятельность (мы не решаемся употребить термин «бессознательная душевная деятельность»), которая оказывается не только недоступной для стороннего зрителя, но которая точно так же ускользает и от самонаблюдения; мы оказываемся, таким образом, лишенными как объективных, так и субъективных материалов для выяснения этого сложного механизма, функционирующего в психике истеричных. Эта подсознательная деятельность соприкасается со всей психической жизнью истеричных, почему многое в этой жизни и кажется странным, непонятным, необыкновенным; нельзя забывать того, что то, что в поведении истеричного подчас кажется бесцельным и беспричинным, представляется таковым только потому, что истинная причина и цель оказываются неизвестными не только наблюдателю, но иногда и самому действующему лицу. Вот почему все схемы, которыми пользуются для описания истерического характера (то же самое, конечно, относится и к нашему изложению), оказываются в значительной мере условными и имеющими лишь временное значение. Для более правильного понимания психики истеричных необходимо подробнее остановиться на том, в какой форме обнаруживается в действительности их основное свойство – внушаемость.
В балансе психической жизни людей с истерическим характером внешние впечатления – разумея это слово в самом широком смысле – играют очень большую, быть может, первенствующую роль; человек с истерическим складом психики не углублен в свои внутренние переживания (как это делает хотя бы психастеник), он ни на одну минуту не забывает происходящего кругом, но его реакция на окружающее является крайне своеобразной и прежде всего избирательной. В то время как одни вещи воспринимаются чрезвычайно отчетливо, чрезвычайно тонко и остро – кроме того, фиксируются даже надолго в сознании в виде очень ярких образов и представлений, другие совершенно игнорируются, не оставляют решительно никакого следа в психике больного и позднее совершенно не вспоминаются; эта избирательность проходит красной нитью через всю психику истеричного и является, конечно, результатом отличительной особенности его душевного склада – именно результатом его внушаемости. В наиболее резком, почти уродливом случае больной видит то, чего не замечают другие, и не замечает того, что бросается в глаза остальным, т. е. людям с нормальной психикой. «Я вижу, что это так, а не иначе, – говорила больная в разговоре с Janet, – почему же вы хотите, чтобы я этому не верила? Ведь вы, конечно, верите тому, что видите; если вы не видите того, что я вижу, то это значит, что вы не умеете видеть, – тем хуже для вас». Понятно, что при таких условиях внешний, реальный