Читать интересную книгу Постсоветская молодёжь. Предварительные итоги - Екатерина Кочергина

проблемами повседневного выживания, не стала отправной точкой для ценностных трансформаций институтов воспроизводства, социализации. Для современной молодежи, как и для всего общества в целом, советское прошлое, вопросы понимания того, как было устроено советское общество, в котором выросло большинство населения, полностью перестали быть значимыми.

«Цивилизационные» функции берет на себя при этом массовая культура и массовое потребление. Освоение современности, интерпретация новых проблем и жизненных коллизий, напряжений, конфликтов происходят через каналы массовой коммуникации, терявшие свою наметившуюся было направленность на разные типы аудиторий, все больше подчинявшиеся запросам массового и «низового» потребителя.

Сосредоточимся на том, что привносят или привнесли молодые поколения в работу институтов «повседневного воспроизводства» общества, каковы особенности социализации молодежи в рамках этих институтов – в сфере образования, трудовой жизни, семьи. Особый интерес для нас представляет та количественно незначительная, но очень важная часть молодежи, которую мы описывали в своих исследованиях как «наиболее активную», «продвинутую», ориентированную на «успех» и добивающуюся его. Именно эта молодежь – городская, высокодоходная, высоко оценивающая свои реальные (или мнимые) достижения – воспринимает себя как «норму», выступая ориентиром не только для остальных молодых, но и для всего общества в целом. Так возникает специфическая социальная морфология общества, когда «молодость» – характеристика аскриптивная – выступает главным условием и ресурсом успеха, достижения.

Свой образ жизни эти молодые рассматривают как образец достижений, который демонстрируют «всем прочим», в том числе группам провинциальной, периферийной молодежи, к чему нужно (и можно) стремиться. Именно поэтому молодежь можно рассматривать как «общество в обществе», которое устроено так же, как и «большое» общество в целом, где есть свой центр и своя социальная периферия, свое «социальное болото». Именно эта молодежь осваивала и закрепляла новый для страны образ городской жизни, обживала менявшийся и выраставший на глазах новый «большой город».

К феноменологии нового города

За постсоветский период советская топография, разметка крупного города полностью ушла. Нынешняя молодежь росла в новом городском пространстве, ориентирующемся на современный западноевропейский город или имитирующем его. Этот город, как и жизнь на страницах глянцевых журналов, популярных среди молодых, особенно тех, кто побогаче, был предназначен не для всех. «Новое» в городском пространстве – а это, конечно, центр большого города – имело (и все еще сохраняет) примечательное отличие: оно адресовалось молодым и преуспевающим. Все прочие «социальные возрасты» и «социальные слои» оказались надолго вытесненными на периферию – подальше с глаз со своими «оптовками», дешевыми вещевыми рынками, киосками, «старыми» магазинами, «парикмахерскими», «прачечными», «булочными» (с глаз долой для внешнего, в первую очередь воображаемого «западного» наблюдателя-туриста, который должен видеть, что «здесь» все как «у нас»).

Тем самым как бы снималась, «разгружалась» проблематичность актуальной повседневной жизни всего общества, выстраивалась его благополучная витрина, становящаяся все изобильнее и богаче. Символы центра, ценностного ядра советского официозного социума быстро менялись: вокруг Кремля, Генштаба, Государственной национальной библиотеки и т. п. воздвигался мир рекламы и постсоветского гламура. Новые кафе, бары, ночные клубы, роскошные (особенно для советского обывателя) магазины, новые кинотеатры были ориентированы прежде всего на молодых, зазывали их к себе дизайном, интерьером, слоганами, атмосферой и получали именно молодых в качестве постоянных клиентов – более активных, «таких, как на Западе», готовых воспринимать, усваивать и демонстрировать эти «новые» культурные формы городской жизни.

Эти молодые уже на старте зарабатывали намного больше, чем их родители, они были платежеспособны. Новое обличье городской среды, новые стандарты потребления давались в руки молодым как бы в готовом виде – как конструктор «Лего», детальки, которые только нужно собрать, как материалы для евроремонта, которые можно просто купить. Образцы повседневной жизни (такой, как на благополучном Западе), подсмотренные еще в советское время родителями в западном кино или в «заграничных» журналах, теперь тиражировали модные глянцевые издания, их подхватывала подражающая им «тонкая» массовая пресса. Образы обустроенной повседневной жизни потоком шли через телекартинки, рекламу, ставшее доступным мейнстримовое, прежде всего американское, кино и т. п. Полученный «оптом», «в наборе» (как и поток дешевых западных продуктов, хлынувший на рынок и заполнивший пустовавшие прилавки), новый город не предполагал работу культуры, работу общества над осмыслением и последующим оформлением его обличья (тут больше «упражнялась» городская власть).

Новый город оказался без истории, вне истории, вне прошлого и вне повседневной, бытовой рутины. На Западе по изменениям городской среды можно отслеживать динамику взаимодействия разных социальных групп, слоев городской жизни, общества в целом, реконструировать процесс символического осмысления и переосмысления городской среды. Например, по популярности того или иного жилого района западного города именно среди молодых, выстраивающих свою «драматургию» жизни в городе (жизненно-повседневные стратегии молодых яппи или, напротив, «альтернативщиков», «зеленых» и т. п.). У нас же заимствования западных образцов выступали как знаки, маркеры новой жизни, которая была закрыта для тех, кто не вписывается в новую благополучную жизнь, то есть для большинства, становящегося, как ни парадоксально, маргинальным.

Город и деньги

Главными ресурсами, позволяющими войти, вписаться в этот новый, сверкающий и «беззаботный» мир города (разумеется, тот, что «на витринах», а не в подворотнях и не на окраинах, скрытых от глаз чужаков, непосвященных), были и во многом остаются «деньги» и «молодость». Они выступают ситуативным, «местным» эквивалентом ценности.

Если в первое время город витрин и знакового потребления был подчеркнуто молодым, то теперь он все больше становится показушно-богатым, но вовсе не более демократичным, открытым, сложно устроенным, дифференцированным, культурно и социально насыщенным, многообразным. В таком городе деньги в определенном смысле «не считаются», ведь размер трат мотивирован, оправдан приобщением к знакам статусной иерархии. Чем больше ты тратишь, тем выше ты стоишь. Именно поэтому деньги здесь «дутые», не связанные с трудовыми затратами, соотношением усилия и достижения, с рационализацией повседневности, с рациональным выбором, калькулирующим соотношение затрат и качество услуг, с выстраиванием жизненных финансовых стратегий. Они не символический посредник, не мера ценностей, а «взнос», «билет», «талончик» на вход. Это деньги, которые, подобно советскому дефициту, отмечают статус, маркируют принадлежность к иерархии. Поэтому за новизной (ведь выросло первое поколение «с деньгами») прячется очень простая конструкция устройства общества: «выиграл» – «проиграл», «вписался» – «выпал». Такие «деньги» очень просто решают повседневные социальные проблемы – со здоровьем, образованием, армией и т. д. Но они не изменяют соответствующих институтов, задавая лишь образец «нового» способа адаптации к репрессивной и коррумпированной системе, к институциональному произволу.

Город и «общество»

В таком новом городском мире практически отсутствуют или не обладают достаточной силой символической репрезентации представители других социальных возрастов. Здесь нет старости, зрелости, практически нет детства, то есть нет разнообразных социальных партнеров, обобщенного «другого». Но тем самым нет и иных категорий социального