сколько.
– Хоть одно чисто человеческое назови, – хитро прищурился Олегыч.
Андрей задумался, и заметно было, как пыл его гаснет, словно воздух вылетает из продырявленного, не туго надутого шарика.
Честно сказать, у него было очень сложное отношение к этому высокому стройному парню, черноволосому, носастому, слегка похожему на цыгана. Олегыч, по рассказам, отучился в школе года четыре, мать его страшно пила, отца когда-то за что-то убили; он, кажется, никогда никуда не уезжал из села, ничего не читал, но как-то природно, первобытно был очень умен. Недаром и прозвище у него было простенькое и уважительное – Олегыч. И этим своим природным, первобытным, хищным умом он был и симпатичен Андрею, и опасен. А от этого любимого Олегычева словца «прекрасно», у Андрея неизменно пробегали по спине крупные ледяные мурашки, будто слышал он нечто жуткое.
– Н-ну…
– Ладно, братва, хорош грузиться! – сказал Вица. – Зря я начал про это… Ясно, надо взлететь стараться, навоз не хавать. Вот мы и, хе-хе, подлетаем, в меру силенок. – Кивнул на бутыль. – А иначе чего? Захлебнешься или из сил выбьешься. Лошадь вон может без остановки пахать, а потом ляжет и всё – и сдохла. Скучно, конечно, поэтому и… Редис вот любовь себе придумал, носился с ней, как этот.
– Доносился, – хмыкнул Олегыч. – Наливай, Вицка!
– Нет, погоди! – снова полез в спор Андрей. – В труде много необходимого. Я тоже это недавно понял. Иногда так увлечешься, до полной темноты делаешь…
– Работать бы я пошел, – перебил Вица. – Чего… Только куда? Здесь у нас глухо совсем с этим. В город надо. Устроиться бы куда на завод… В общаге поселиться, с ребятами, чтоб кто-нибудь на гитаре играл. Как в старых фильмах. – Олегыч опять хмыкнул. – А чё?.. Днем поработал, вечером переоделся в чистое и – танцы, выпивка легкая, хорошие чтоб девчонки…
– Ну и езжай, блядь, на здоровье! – не выдержал, перебил Олегыч. – Я тебе даже на билет до города бабок найду. Давай, Вица, взлетай!
– И куда я там?..
* * *
Закуска кончилась, спирта оставалось еще по глотку. Парни стали соображать, как быть дальше – расходиться спать или попробовать найти выпивки и «чего-нибудь на кишку» для продолжения…
– Ну-к тихо! – хрипнул вдруг Олегыч, наморщил лоб, прислушиваясь.
– Чего?..
И тут же раздались снаружи шаги, громкий сап запыхавшегося человека. «Отец, что ли?» – мелькнула у Андрея догадка, и стало неловко.
Нет, это оказался дядя Олегыча, брат его матери. Он резко распахнул дверь, огонек почти растаявшей свечи испуганно метнулся к завешенному мешковиной окну, чуть не захлебнулся в лужице парафина.
– Олег, гад, тут ты, нет? – сощурившись, дядя с порога разглядывал сидящих вокруг стола.
– Угу, – отозвался Олегыч. – А чего случилось?
– Где дрель?
– А?
– Дрель!..
– Я-то откуда знаю!
Его дядя был трактористом в дорожной мастерской. Невысокий, широкий мужичок лет пятидесяти, неповоротливый, но такой, что, кажется, если схватит за шею, сожмет, то все позвонки разотрет… В селе он был одним из самых хозяйственных, прижимистых, за это его уважали, но и не любили…
Вошел в сторожку, прикрыл дверь. Даже вроде крючок поискал, чтоб закрючить. В правой руке держал молоток.
– Где дрель, гад? – сдерживая бешенство, повторил он. – Тебя у нас видали на задах перед темнотой… Где дрель?
Олегыч медленно поднялся:
– Да не знаю… Не был я нигде… Точно.
– Я ж тебе бошку щас проломлю. Говори, кому продал? – Бешенство дяди сменилось холодной, самой страшной, решимостью. – Каждый день чего-нибудь тащишь…
– Да я…
– Ты это, ты!.. Ты башкой не дрыгай. Ворьё! Зря я тебя вилами тогда не пырнул, пожалел племяша… Где дрель? Кому продал, гаденыш?
– Не брал я дрель вашу! Не видел! – вдруг со злой обидой завизжал Олегыч. – Я на пруду весь день!.. Блин, теперь ту банку бензина всю жизнь помнить, что ли?! Ничего я не брал с тех пор!
– А на что пьешь? – Дядя кивнул на стол и пошевелил пальцами, сжимавшими молоток. – На что пьете? А?
– Да-а… ну как… – Олегыч замялся, даже, кажется, приготовился сдаться и тут же торопливо затараторил: – Да вот Дрюня… Андрей угостил! Перед отъездом посидеть позвал! Вот он, он в городе учится. Уедет скоро… Решили…
Дядя пригляделся к Андрею:
– Это Грачёвых сын?
– Ну да, да! – Олегыч затряс головой, явно почувствовав близость своей победы. – Вот встретились, посидеть решили. Литрушку спирта… Скажи ты, Дрюнь!
Андрей хотел сказать – сам еще не зная, что именно, – но вместо слов послышался хрип. Прокашлялся и тогда уж ответил внятно, твердо:
– Да, на мои деньги. Мы еще утром договорились. У магазина…
– А я у Дарченковых спирт покупал, – добавил Ленур. – На Дрюнин полтинник.
– Ну вот…
– М-м… – как-то вроде расстроенно мыкнул дядя, рука с молотком расслабилась. И все же так просто отступать он не хотел – выпалил на остатках боевого запала: – Все равно я тебя выслежу! Ночами спать не буду, а выслежу. Запомни! Ты ведь таскаешь, ты-ы!..
Олегыч с ухмылкой пожал плечами: выслеживай, дескать. Дядя развернул свое крупное тело, вытолкнулся на воздух. Огонек свечи опять заметался бешено… Постояв секунду-другую за порогом, дядя с силой захлопнул расхлябанную, разбитую дверь. Куда-то потопал.
– Ф-фу, – выдохнул Вица, – пронесло. – Взялся за бутыль, взболтнул: – Ну, давайте на посошок.
– Давайте, – Олегыч шлепнулся обратно на ящик.
В стаканчик потекла тоненькая прозрачная струйка. Андрей слегка дрожавшими пальцами потянул сигарету из пачки.
– Прекрасно встретились, – проворчал.
Олегыч подмигнул:
– Да ладно, бывает.
2001
Ничего страшного
1
Как-то так незаметно, само собой получилось, что все продукты стали храниться в одном месте – в холодильнике. Даже макароны, сахар, специи… Это оказалось очень удобно – открыл дверцу и сразу же все нашел. Да и еще, наверное, есть причина, почему продукты попадали не в шкафчики, тумбочку у электроплиты, а в холодильник. Не так громко, требовательно он гудит, не так звонко трясутся в его нутре полки-решетки. Ко-гда полон – гудение становится спокойным, уютным, сытым каким-то, точно похрапывает устроившаяся на коленях любимая кошка…
Муж и дочь ушли на работу, а у Татьяны Сергеевны выходной. Она работает три дня через три в сигаретном киоске неподалеку от дома. Всё хорошо, единственный минус – киоск до того пропитался запахом табака, что аж грудь начинает болеть и нос к концу смены распухает, как у алкоголички. Летом Татьяна Сергеевна приоткрывает дверь и это слегка освежает воздух, а зимой, в морозы, когда включен обогреватель, от едкого, смолянистого духа кружится голова и в горле першит так, будто туда перца насыпали.
Время от времени Татьяна Сергеевна вдруг загорается желанием найти другое место. Расспрашивает знакомых, простаивает по полчаса у щитов объявлений,