Читать интересную книгу Канатоходец. Записки городского сумасшедшего - Николай Борисович Дежнёв

никогда никого уже не сможешь полюбить… — Перешла на шепот драматических злодеев: — Потерянную свою любовь ты и не можешь мне простить!..

Знала, что делает больно, очень больно, но сказала. Воткнула ножичек по рукоятку, а еще и провернула.

Ну а я что? Я — ничего, боль перетерпел. Слова ее прочертили между нами черту, переступить которую уже не удастся. Молчание, оно и правда золото. Жизнь не зря учит, далеко не всегда надо говорить правду, а лишь в исключительных случаях. Отвернулся, помнится, закурил и так стоял, пока она бросала в приготовленные чемоданы тряпки. Свои и дочки, в то время как та делала вид, что учится в школе. Два сапога пара и оба на левую ногу. Врут по телевизору, что человека не научились клонировать. Ну а в целом, сцена прошла в лучших классических традициях, текст плотный, никто не переигрывал.

Хорошо было бы напоследок хоть что-то Любке объяснить, но я знал, что не получится. С возрастом вообще начинаешь понимать, что никогда ничего никому объяснить невозможно, так что лучше и не пытаться. А еще я понимал, что неплохо к ней отношусь, можно сказать, по-родственному, хотя шелест слов под моим пером порядком высушил за годы душу. И это при том, что знакомство с представителями рода человеческого щенячьего восторга у меня давно не вызывает…

— Нет, Мишка, — вздохнул я, — ничего хорошего в моей жизни не начнется, и навестит меня Любка, только если я угожу в психушку. Мой печальный, напичканный транквилизаторами вид принесет ей заслуженное удовлетворение.

— Да, — вздохнул Мишка, как если бы мы сошлись с ним соборно повздыхать, — она у тебя…

Я его перебил:

— О женщинах, как о покойнике, только хорошее! Я, кстати, очень даже могу ее понять: жить с человеком, встречающим героев собственных романов, не сахар…

— Да, трудно! — подтвердил он, хотя мог бы, скотина, и ободрить, сказать обо мне что-то приятное.

— А теперь к тому же дошло до того, что стали реализовываться и их сюжеты…

— Вот как?.. — протянул Мишка неопределенно и неожиданно заключил: — Тебе стоило бы меньше пить…

— Стоило бы, — согласился я, — только не получается!

Ежу понятно, лучший друг считал мой рассказ плодом больной фантазии.

— Жаль, что ты мне не поверил, ну да Бог тебе судья! Впрочем, есть еще один факт, способный изменить твое мнение… — Сделал, интригуя, глоточек кофе, вернул тонкого фарфора чашку на блюдце. — Всю прошлую ночь до рассвета, выматывая душу, выла собака. В избушке на другом конце поселка умер сторож…

Михаил вскинул на меня глаза. Я думал, скажет, мол, совпадение, но он промолчал, только бросил быстрый взгляд на часы.

— Завтра утром улетаю. Вернусь и сразу позвоню! — Поднялся на ноги. — Тебе надо бы как-нибудь развлечься, почувствовать, что в жизни есть простые, безыскусные радости… Знаешь что, сходи-ка ты к гадалке, заплати деньги, и она предскажет тебе долгую жизнь и счастливое будущее. — Обошел вокруг шахматного столика. — Помнишь, одно время у тебя водилась знакомая, развлекалась, кажется, картами Таро?.. Я и видел-то ее всего пару раз, но что-то в ней такое было. Разыщи ее, это отвлечет тебя от твоих страшилок, а женщине внимание известного писателя будет приятно. Чем черт не шутит, запуская в бороду седину, в нашем возрасте еще случаются чудеса… — Обнял меня, похлопал по спине. — Не бери в голову, все пройдет!

А я его.

— Спасибо, Мишаня! Слушай, можно я еще немного здесь посижу?..

Он только улыбнулся, а проходя мимо официанта, что-то коротко тому бросил. Я смотрел ему вслед, как он идет, немного отяжелевший, вразвалочку по приглушавшему шаги ковру. Заматерел, посолиднел, но все тот же старый, добрый Мишка. А побыть одному мне хотелось, чтобы, пусть ненадолго, сохранить дружеское тепло, что согрело мою расхристанную душу. Приятно было потягивать неторопливо коньячок и думать, что есть у тебя в друзьях такой парень… который, если взглянуть внимательно на доску, большая, в сущности, сволочь! На пушку взял, гад, и долго еще эту партию будет мне вспоминать. Какой, к черту, мат в три хода, когда сам висит на волоске! Как только повернулся его поганый язык сказать про Вареньку «водилась знакомая»!

И как повернется мой, если я решусь ей позвонить…

2

Нет, Мишка мне не поверил. Может быть, из-за того, что одну деталь я от него утаил. А не рассказал я ему про кружку, нашел ее утром на краю стола, пахнущую коньяком. Да и рассказал бы, он поднял бы меня на смех. То, что пить коньяк из глиняной посуды я не стану, для него не аргумент и не доказательство визита Морта. А я в канаве буду валяться, подыхать под забором… — хотя нет, тогда, может, и выпью! — но дома, когда на полке набор рюмок!..

Разговор наш не шел из головы еще и потому, что Михаил вспомнил Вареньку. Теперь это казалось мне симптоматичным, чем-то вроде ведущего человека по жизни знака на пути. Сам-то я о ней так вот, походя, никогда не вспоминал, потому что никогда не мог ее забыть. Так и жил со ставшим привычным чувством потери и пониманием совершенной ошибки. Законная Любка права, выбросить Вареньку из головы у меня не получилось. Бытовая ложь, лучшая смазка шестеренок человеческих отношений, давно вошла у людей в привычку, но врать себе — совсем другое. Мне ли было этого не знать, я лгал себе самозабвенно, искал оправдания, придумывал десятки причин, но анестезия помогала плохо. Говорил, бывало, что и вслух, что сама Варенька этого хотела, но, как ни ловчил, видел ее полные боли и непонимания глаза. Что тем холодным мартовским утром я только не нес, страшно вспомнить! Посвятить себя творчеству без остатка… только страдая можно сказать новое слово… литература требует жертв… И еще что-то, кажется, про алтарь, на который жертвы эти надо принести. Почему, Господи, Ты не убил меня на месте поганой метлой? Каким надо было быть идиотом!..

И я им был. Выговаривал Вареньке, расхаживая из угла в угол по нашей скромной комнатушке, упрекал ее в том, что работа над романом не клеится, вымещал на ней зло. Она смотрела на меня потерянная, с дрожавшей на губах виноватой улыбкой, потом открыла дверь и вышла из моей жизни. С того дня прошло двадцать лет. Где я только не выступал, каких интервью не давал, но никогда не произносил большей дури и лжи, чем в то хмурое, ветреное утро. Какая муха меня укусила? Какая шлея попала под хвост? Кто наслал на