href="ch2.xhtml#id9" class="a">[13]. Он сообщил нам обстановку и между прочим передал об аресте и заключении в Шутинскую тюрьму ряда наших товарищей, в их числе сочувствовавшего и помогавшего нам агдамского муллу. Нури-паша скрывал от населения арест этого очень уважаемого муллы, мы же наоборот поторопились известить агдамцев об этом летучками с аэропланов. Наши разъяснения о том, что Нури-паша защищает мусульманскую религию лишь постольку, поскольку она помогает помещикам в закабалении трудящихся, произвели громадное впечатление на агдамцев. Они толковали об этом беспрерывно, требовали объяснений от Нури-паши. Этот маленький случай сослужил нам большую службу, потому что арест агдамского муллы, слывшего в населении, за святого, прямо сказать, подорвал всю религиозную агитацию белых.
Следует упомянуть еще и дело с мечетью в Барде, которое тоже сыграло нам на руку.
Мечеть в Барде была повреждена бомбардировкой и загрязнена, потому что ею пользовались сначала белые, потом наши части как наблюдательным пунктом. Один из бакинских товарищей обратил внимание красноармейцев на эту грязь и поломки, указав, что мечеть эта представляет большую святыню для мусульман и напомнил, что ее поврежденное состояние может быть поводом к нападкам на Красную армию. Красноармейцы решили устранить всякую возможность упреков против себя и подремонтировали, очистили и даже убрали ковриками мечеть. Через несколько дней в праздник несколько особо религиозных стариков, не обращая внимания на опасность, о которой им говорили муллы, пришли в Барду помолиться в дорогом им святилище, по слухам разрушенном и ограбленном большевиками. Их изумлению при виде ковриков, чистоты, следов ремонта и вежливости красноармейцев не было предела. На лицах стариков была дружеская и радостная улыбка, и когда они уходили обратно за Тертер, то можно было ручаться, что весть о терпимости Красной армии к верующим разойдется по всему Азербайджану.
Под влиянием таких вестей, а также агитации, развитой рабочими-бакинцами среди восставших, началось возвращение на свои пепелища беженцев — жителей занятой Красной армией долины.
При виде крестьянской нищеты красноармейцы забыли недавние разговоры о мусульманах как нации без революционной основы. Они поняли, где их классовый союзник на Востоке и где искать местные революционные силы.
Красноармейцы начали ухаживать за бедняками, подкармливали их, кое-где помогали восстановить жилье, роздали коврики, появившиеся было в обозе и на пулеметных тачанках, а в одном селении даже построили в субботник мост.
Братались, агитировали просто, но сильно, будя новые чувства у карабахского бедняка:
— Эх, вы, сердяги… Против кого воюете, кого защищать вздумали? Берите землю и стройте сами свое счастье!
Муравейником кишела и бурлила карабахская деревня. Говорили, обсуждали ту новую родную, ясную правду, которую услыхали от красноармейцев и бакинцев. Удивлялись тому, как не могли сразу же понять обмана ханов, беков, офицеров.
— Пришел им, тунеядцам, конец, — восклицал какой-то старик на митинге, — слава Магомету, слава Красной армии и рабочим.
Аулы по своему почину посылали своих осведомителей-агитаторов в стан восставших, где уже шел большими шагами развал. Даже на боевой линии чувствовалось оживление. Приходили перебежчики, говорили, что части ждут только нашего наступления, чтобы сдаться.
Так за две-три недели беззаветной, лихорадочной работы был найден рычаг переворота. Налегли на него и подняли тугие слежавшиеся пласты карабахского крестьянства. Религиозная, национальная война умерла, а на ее месте родилась война гражданская.
В красноармейских частях настроение резко изменилось, уныния как не бывало, — разве могут быть колебания, уход, отказ от борьбы, когда все стало так ясно, когда революция растет и ширится на глазах, поднимая новые наиболее отсталые слои трудящихся Востока, которому надо по-братски помочь.
Начавшееся наступление к Агдаму было уже обычным для гражданской войны наступлением; крестьяне встречали дружелюбно. Даже мелкая буржуазия не пряталась и не бежала. Уходили лишь ханы, беки, офицерство, наиболее контрреволюционное духовенство. Вся эта компания вместе с Нури-пашой своевременно учуяла поворот обстановки и бежала через Араке в Персию. Их песня была спета, их клевета разоблачена. К нам приходили в Шуше абреки [14], недавняя опора Нури-паши, и предлагали его убить хоть на персидской территории, потому что он лгал. Он фокусничал Кораном…
Население и оставшиеся войска в Агдаме и дальше на юг к Шуше и Араксу встречали нас доверчиво и дружелюбно. Они уже не верили никакой клевете и знали, с чем идет Красная армия.
Но были еще у них думы о грядущем. Вдруг Красная армия не поймет здешней обстановки, обезоружит, помешает предстоящей борьбе, а в горах сидит вековечный враг мусульман — армяне, который использует бессилие татар. Предательская политика царских властей, натравливавших одну национальность на другую и в этой вражде находящих себе опору, сказывалась в этом со всей ясностью и силой.
Веками шла борьба вдоль границы низменного и напорного Карабаха. За камнями, на сопках стояли посты воевавших народов. Вокруг Шуши, как в крепости, ходили часовые-тюрки от всего населения, от кварталов, от улиц. Если взглянуть в бинокль на окружающие тушинскую высоту горы, то за ущельем можно было увидеть таких же часовых — армян. При случае между теми и другими начиналась ожесточенная перестрелка.
Так было многие годы, так было и накануне прихода Красной армии.
Малейшей слабостью противника пользовались для набегов и разгрома. Приход турок при конце империалистической войны немедленно вызвал шушинскую резню армян. Даже наша борьба с Нури-пашой едва не была использована для национальной резни. Во время между бегством Нури-паши и до прихода красных войск начинался разгром армянами Ханкендов. К этому в нагорном Карабахе у армян уже были образованы в тылу у Нури-паши, под руководством тов. Амбарцумяна, советы, но все же наши товарищи не смогли удержать армянских крестьян от мести татарам, и понадобился приход Красной армии, чтобы прекратить национальную вражду.
Во время погрома Ханкендов красноармейские части еще не прошли в Шутинское ущелье, где расположен этот город, но при появлении нашего автомобиля, при виде первых красных звездочек на фуражках, армяне горячо приветствовали нас и в ответ на наши упреки обещали помочь Красной армии в прекращении национальной войны. С поразительным единодушием, быстротой и дисциплиной грабеж был прекращен, пожары потушены. Толпы армян, пришедших с женами, детьми, сторожевыми собаками и ослами, потянулись обратно в горы.
С каждым шагом Красной армии и шедшей с ней в ногу революции свертывалась, отмирала национальная война. Красная армия обеспечила мирный труд и тюркам и армянам. Не отнимая у них оружия, Красная армия обезоружила национальную войну.
Началось формирование власти. На границе нагорного и низменного Карабаха было много переплетавшихся хозяйственных интересов: пастбища, оросительная вода. Раньше это вызывало бесконечные споры, питало вражду, разъединяло население. Сейчас эти вопросы, наоборот, объединяли. Самотеком стали возникать смешанные полутатарские, полуармянские ревкомы.