Читать интересную книгу Душевные омуты - Джеймс Холлис

Существует еще один вид экзистенциальной вины, препятствующей душевным устремлениям. Развитие личности иногда требует нарушения запретов, которые когда-то считались безусловными. Чтобы стать взрослым, каждый ребенок иногда должен совершать поступки вопреки родительской воле. Ни один родитель не может раз и навсегда знать, что хорошо для ребенка, а что плохо, поэтому ребенок должен покинуть родительский дом в буквальном и переносном смысле слова. В недавнем прошлом было принято наказывать детей за то, что они не оставались с родителями и не заботились о них. Те, кто оставались дома в ущерб собственной индивидуации, впоследствии часто испытывали горечь и депрессию. Те, кто получили свободу, все равно чувствовали себя виноватыми, словно продолжали оставаться родительской собственностью и сознательно или бессознательно ограничивали себя тем уровнем психологического развития, которого достигли родители.

Точно так же во имя личностного роста человек должен нарушать обязательства. Многие из нас, испытывая насилие со стороны других, тем не менее сохраняют эти отношения из-за ощущения того, что они называют виной, и не могут понять, что и они тоже призваны пройти свой собственный путь. Иногда человек должен совершить то, что в мифе называется «святотатством», и нарушить то, что ему кажется социальной нормой. Человек должен жить в соответствии со своим призванием, даже испытывая такое тяжкое бремя последствий своего поведения, как чувство вины. Одним из таких примеров является сознательный протест. История может простить бунтаря, но общество редко его прощает, и зачастую у человека не остается выбора.

Вина связывает нас с прошлым, поэтому она мешает нам ясно видеть настоящее и будущее и даже разрушает его. Чтобы осознать вину, мы должны научиться различать ее разновидности, заставляющие нас страдать. Реальная вина — это способ зрелого человека взять на себя ответственность. Избегание ответственности не только регрессивно по своему характеру; оно означает, что человек никогда не сможет выйти за рамки своего неинтегрированного переживания. Одна моя подруга как-то сказала: «С прошлой виной далеко не уйдешь». По-моему, под этим она имела в виду следующее: много жизненной энергии тратится на прошлое и тем самым отвлекается от практической деятельности в новых направлениях. Только через интеграцию вины можно достичь нового осознания, которое позволит увидеть новые пути в жизни.

«Зрелая» интеграция вины требует от человека признать, что когда-то он сделал неправильный выбор, и тогда исправление ошибки часто станет символическим, а не буквальным, и у человека появится возможность освобождения от вины. Мнимое чувство вины — это часто повторяющаяся, крайне рациональная защита от невыносимого страха. В подавляющем большинстве случаев сила и специфика этого страха свидетельствуют о том, что он исходит из раннего детства, когда жизненные события зачастую бывают настолько тяжелы, что ребенок не может их осознать, оценить и интегрировать. Если человеку удается избавиться от скрытой тревоги, он может восстановить сознательную установку и обрести свободу выбора.

Экзистенциальная вина — самая тяжелая вина, от которой, наверное, сложнее всего избавиться. Каждый человек, достигший определенного уровня сознания и моральной зрелости, оказывается окутанным паутиной нравственных проблем, через которую ему приходится пробираться. Мы не можем сделать выбор, не можем даже отдать предпочтение чему-то, не затронув в той или иной степени чьих-то интересов. Признать наличие этой паутины, состоящей из нравственных проблем — значит попасть в плен неоднозначности человеческого бытия. По той же причине невозможно жить без высокомерия, греха или самообмана. Такое внутреннее противоречие вызывает противодействие, которое приводит к тому, что последствия нашего выбора оборачиваются против нас. Нам следует поразмышлять об иронии жизни и понять, подобно апостолу Павлу, что мы должны делать добро и не делаем, что мы являемся злейшими врагами самим себе, что большая часть содеянного нами не способствует целостности нашего Я и поэтому остается невостребованной.

Такое осознание может не принести облегчения, но оно является признаком зрелой личности, которая, определив характер вины, по крайней мере, имеет возможность в какой-то степени освободиться от связи с прошлым. Высвободившуюся энергию можно затем использовать для формирования представления о будущем.

Вместе с тем для большинства из нас образ Илей оказывается прототипом наших собственных тревожных скитаний. Она бродит по «стране вины», ища освобождения от прошлого и от самой себя. Я искренне надеюсь, что она найдет хотя бы одного Избранного и почувствует облегчение. А иногда и я тоже могу ощутить, как правой рукой обнимаю одну девочку, а левой тащу другую, с разбитой коленкой, которая цепляется за меня своей ручонкой, и этому страшному переходу никогда не будет конца.

Глава 2. ПЕЧАЛЬ, ПОТЕРИ И ПРЕДАТЕЛЬСТВО

То, что желанно, не достижимо

Дэвину тридцать восемь лет. Его отец был архитектором, архитектором стал и его брат, и сам Дэвин получил архитектурное образование и какое-то время служил архитектором. Он так часто пребывал в печали, переживая потери и предательство, что уже не знал, осталась ли у него душа.

Отец Дэвина — человек добрый, но властный, старый алкоголик, который делал людям добро и ожидал от них в ответ благодарности. Дэвин хорошо знал, как будет жить, когда станет взрослым: он будет архитектором, поселится неподалеку от родителей и станет о них заботиться. Его старший брат четко следовал этому правилу, и Дэвин уже прошел «стадию первой взрослости», в процессе которой детские переживания уже интериоризировались и превратились в совокупность представлений о себе и других, такие представления помогают ребенку рефлекторно развивать стратегии борьбы с тревожностью. (Более подробно об этом можно прочитать в моей книге «Перевал в середине пути. Кризис среднего возраста», где приводятся рассуждения о том, как человек неизбежно приходит к ложному или временному «Я» и становится взрослым через переживание травмы, постоянно создавая себе в жизни препятствия).

Дэвин стал архитектором, женился и поселился по соседству от родителей, оправдывая их ожидания. Его мать, будучи типичным созависимым человеком, исподволь этому способствовала. После смерти отца Дэвин сразу стал для нее эмоциональной опорой.

На первый взгляд, жена Дэвина Энни весьма отличалась от членов его семьи. Она обладала развитым интеллектом, способностями к сочинительству, активно участвовала в политической и общественной жизни, но ее часто преследовали перепады настроения, и у нее развилось пристрастие к алкоголю. Когда ей было 30 лет, у нее нашли рак, и Дэвин целиком посвятил себя жене — ухаживал за ней, пока та не умерла. Эта потеря на два года выбила его из колеи. Их совместная жизнь была бурной, трагичной и полной травматических переживаний, но Дэвин не мог не пожертвовать собой, так как с детства был «запрограммирован» заботиться о нуждающемся в помощи члене семьи. Он осознавал себя только в той роли, которую играл в семье. В подавляющем большинстве таких семей одному из детей по негласному бессознательному родительскому решению предназначается роль хранителя семейного очага, козла отпущения или утешителя всех страждущих. Дэвин безропотно возложил на себя эту роль и самоотверженно исполнял свое предназначение.

Дэвин пришел на терапию, жалуясь на психическую немоту, т. е. на отсутствие чувств, желаний и жизненных целей. Его жена умерла. Он больше не мог работать над архитектурными проектами и строить жизненные планы. Он больше не понимал, кто он и кем он хочет быть. К концу второго года терапии он стал встречаться с женщиной, с которой был знаком раньше. Денизу он знал давно, но прекратил с ней отношения, когда стал ухаживать за Энни. Дениза так и не вышла замуж, зато сделала профессиональную карьеру и была вполне самодостаточной женщиной и материально, и эмоционально. Рассказывая о возобновлении своих отношений с Денизой, Девин упоминал о ее вспыльчивости, но он был уверен в том, что в процессе будущей совместной жизни его подруга станет мягче. Однако он не мог объяснить, почему он был в этом уверен. Несмотря на свое восхищение Денизой и даже любовь к ней, он никак не мог снова представить себя в роли мужа.

Поставить Дэвину диагноз оказалось довольно просто: он страдал реактивной депрессией. Но поскольку эта депрессия продолжалась целый год после смерти жены и охватывала всю его жизнь, я посчитал, что депрессия была лишь вершиной айсберга — более серьезного недомогания и эмоционального расстройства. Жизнь Дэвина подошла к своей «поворотной точке», кризису среднего возраста, к «перевалу» между ложным Я, сформировавшимся при интериоризации отношений, сложившихся в родительской семье, и образом той личности, которой он хотел стать.