– Не боись, – сказал Дэн. – Тут есть еще один выход. Я знаю. Правда, далеко.
– Ну, времени у нас теперь много. – Жук плюнул на пол. – По крайней мере до понедельника.
Дэн прислонился к стене и отдыхал.
– Кто? Кто она? Кто там был? – Жук стал заряжать самострел. Пальцы у него тряслись, и стрела то и дело выскакивала из захвата.
– Не знаю, – ответил Дэн. – Я не видел. Может быть, кошка. Черная.
– А что ты орал тогда? – Жук наконец пристроил стрелу. – Когда я застрял, ты заорал: «Вот она!»
Было тихо. Ни шагов, ни смеха. Тишина.
– Орал, чтобы ты пролез побыстрее.
– Придурок. – Жук поставил самострел на предохранитель. – Теперь нам тут два дня загорать. По твоей милости.
– Не ругайтесь, – сказала я. – Пойдемте лучше к рубильнику. Тут далеко?
– Не. Рядом. За углом.
Дэн посветил себе на лицо снизу. Черты неприятно исказились: зубы выдвинулись вперед, уши заострились, а глаза спрятались в черных впадинах.
– Не делай так! – сказал Жук. – Это не к добру.
– Отвали.
– Я тут руку поцарапала. – Я продемонстрировала руку. Между пальцами сочилась кровь, было довольно больно. Так можно и заражение схлопотать. Сепсис, по-научному.
– Я же говорил – это кошак этот чертов! – Жук отодвинулся от меня подальше. – Чертов черный кошак – примета плохая. Видите, все как началось – плохо все началось. И сон мне очень плохой приснился...
– Предлагаешь вернуться? – усмехнулся Дэн.
– У нее кровь идет. – Жук указал пальцем на меня.
– Просто царапина. – Дэн расшнуровал рюкзак, достал аптечку. – Сейчас вылечим.
Он взял пузырек с зеленкой и кусочек ваты. Притянул мою руку, прижег, я скривилась. Не люблю зеленку. Ходишь потом как чесоточная.
– Вот и все. – Дэн приложил к ранке ватку, я прижала ее пальцем.
– Вы что, опять не понимаете? – начал Жук. – Они же кровь за километр чуют.
– Кто они? – Дэн посмотрел на Жука злобно. – Мертвецы?
Жук промолчал.
Тогда Дэн набрал в грудь побольше воздуху и что было сил крикнул:
– Мертвецы! Але-е-е!
Я бы не стала так делать.
Я почувствовала, как коридоры наполнились криком. По вибрациям казалось, что одновременно кричат сразу несколько человек, причем с разных сторон. Жук снова выставил перед собой оружие, а недоэрдельтерьер Дик поджал коротко обрубленный хвост.
С потолка посыпалась мелкая белая крошка.
– Ты что делаешь! – Жук даже стукнул Дэна в плечо. – Ты что!
Эхо все еще прыгало по длинным коридорам, поднимало пыль, качало холодные, невидимые пока лампы. Я чувствовала это.
– Никого тут нет, – сказал Дэн. – Кричи не кричи – ничего. А там, в коридоре, просто гиененок.
– Кто? – Я прижимала к ладошке вату, зеленка щипала.
– Гиененок, – повторил Дэн. – Сан Пал же ездил в Египет, к пирамидам. Вот, привез гиененка. Ну, маленькую пятнистую гиену. Она в живом уголке живет.
– Александр Павлович привез гиену? – Я бросила ватку на пол.
– Ага, – кивнул Дэн. – Вот такую маленькую. Смешная. Смешной, вернее. Башка вот такая здоровая, а сам смешной. Мелкий совсем. Поэтому и смех и шаги мелкие. Гиены ведь так смеются. Вот поэтому Дик и испугался – звериный запах просто почуял, просто-напросто. А на ночь его выпускают, гиененка этого, чтобы он школу сторожил. Сторожа-то не очень хотят тут работать.
– Не слышал я ни про какого гиененка, – бурчал Жук, играя самострелом. – Откуда у нас гиененок? Нету тут никакого гигиененка...
– Если бы я не закрыл дверь, он бы нас всех покусал, – сказал Дэн. – А он еще карантина не прошел. По сорок уколов в пузо от бешенства – не слабо?
Дэн закинул рюкзак за плечи и двинулся в темноту первым.
– Теперь буду называть тебя не Жук, – сказал он не оборачиваясь. – Буду называть тебя Ухо.
– А я тебя Треплосом, – не остался в долгу Жук.
Мы зашагали по коридору. Жук чуть подотстал и потихоньку, чтобы никто не видел, спрятал ватку с кровью в карман. На всякий случай. Я видела. Все думает, что моя кровь приманит стаи мертвецов.
Мы передвигались в коротком световом пространстве, создаваемом фонариком Дэна. Идти было страшно и интересно тоже. Хотя ничего необычного, в общем-то, вокруг не было – самые простые стены, наполовину выкрашенные зеленой краской, наполовину выбеленные штукатуркой. По штукатурке шли тоже вполне мирные надписи: «Спартак» – чемпион», «З-й район – дураки», «Люблю Колю». Жук читал надписи вслух, но негромко, чтобы, не дай бог, не прослушать шаги за спиной. Самострел он держал наготове. Лишь иногда отпускал, для того, чтобы потрогать искореженные уши. Уши распухли и болели, но ушами Жук готов был пожертвовать. Уши сейчас не главное, наверное, думал он, главное – самострел. Палец лежал на курке. Зря он, вообще-то, эту штуку взял. Пристрелит еще, чего доброго, кого-нибудь из нас. Жук был настороже, и даже лицо у него было настороже. Я пыталась вспомнить, кого мне такое лицо напоминает, и вспомнила Шварценеггера в фильме «Хищник». У Шварценеггера там весь фильм такое лицо. Шварц – любимый актер Жука.
Впрочем, судя по поведению недоэрдельтерьера Дика, никого ни впереди, ни позади не было, Дик шагал спокойно, нюхал стены и иногда задирал по-собачьи лапку. Так что зря Жук делал настороженное лицо.
– Гиененок... – все никак не мог он успокоиться. – Знаю я таких гигиененков, потом только кости остаются...
Я тоже не очень поверила в историю про гиененка, но убеждала себя, что по школьным коридорам и в самом деле бродит маленькая гиена, а не что-то там еще. Так было проще.
– ...И даже костей не остается... – бухтил Жук. – Одни подошвы от ботинок остаются...
Щит вынырнул из темноты большим черным пятном. Он был снабжен всеми атрибутами подобных устройств – проводами, рубильниками, счетчиками и другими дросселями и, конечно же, рисунком – черепом с костями. Жук, видимо, хотел снова сказать про плохую примету, но решил не усугублять ситуацию.
Дэн подошел к рубильнику, встал на цыпочки и с трудом перевалил его в верхнее положение. Проскочила искра, запахло электричеством, и вдоль коридора одна за одной стали загораться желтые лампы.
– Да будет свет, – сказал Дэн.
– Смотрите. – Я указала пальцем в сторону щита.
Под самым нарисованным черепом на стене красовалась намалеванная черным маркером стрелка. Стрелка указывала дальше по коридору. Над ней была аккуратно выведена английская буква «W».
– Это от слова «Wowa», – сказала я».
Четвертый вечер
– Что это? – испуганно спросил Борев.
Никто ему не ответил.
– Что это? – повторил Борев.
– Будто ты не знаешь, – так же зловеще, как и в первый вечер, сказал Малина.
– Откуда это? – продолжал допрос Борев.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});