Семейная свара с участием всех трёх представителей? А ведь так оно и есть, никаких ошибок. Стоило мне выйти из комнаты и, сделав пару шагов, оказаться в зале, как все сомнения отвалились, словно лист с дерева осенью по резкими порывами ветра. Причина тоже прояснилась, хоть и была, как по мне, откровенно дебильной… Стоп, каюсь. Это не дебилизм, это то самое столкновение старого и нового, невольным провокатором которого стал именно я. Только раскаиваться в этом ни разу не собираюсь, потому как вины за собой не чувствую. Нет её и всё тут.
По какому поводу разорялся братец Миша? По моему адресу, но не вот так вот прямо и грубо, а как бы рикошетом. Дескать, я плохо влияю на всех, кто меня окружает, особенно с недавних пор, когда «незнамо откуда появились такие большие деньги» и «вместо того, чтобы заняться чем-то полезным, шляется где-то и покупает всякое… ненужное. И хуже — вредное, потому как нельзя быть таким расточительным и надо быть умеренным во всём». И ладно бы шипел исключительно в мою сторону. Мне пофиг, а ему, болезному, дополнительная возможность пар выпустить. О нет, тут ещё переход по поводу всего, что было просто так, от души подарено Ксане и особенно мелкой. В том числе и вот этой вот игровой приставке, которой девчушка развлекалась… пока не пришёл взбудораженный классовой ненавистью папаша и не стал нести откровенную пургу в тёплую майскую пору. Дескать, это… не что чтоб прямо богомерзко само по себе, но вот относительно нежелательности приёма столь дорогих подарков, купленных на непонятно какие чуть ли не «нетрудовые доходы». Жесть как она есть. И ведь злобой пышет в мою сторону, а крайними оказываются жена и дочь. Особенно дочь… мелкая… шестилетняя.
— И что за переполох, он же много шума из ничего? — спрашиваю я, хотя и так всё понимаю. Потому и добавляю, обращаясь уже к мелкой. — Оль, ты пока давай убеги в уже почти свою комнату. Была там много раз, но сейчас окинь хозяйским взглядом. А ещё вот тебе небольшой подарочек. Понимаю, что несколько не для девочки, но уж так внезапно сложилось. Держи и не порежься, а то мама поругает, а я ещё подзатыльник отвешу. За разгильдяйство.
— Ой! — пискнула девочка, беря в руку небольшой пружинный нож. Небольшой, но острый и вполне себе пригодный не только для того, чтоб хлеб там или колбасу порезать. Ну и для этого тоже. но… В общем, многим понятно, а кому нет, тем и знать не следует. — это действительно мне. дядь Сев?
— Тебе, кому ж ещё. А теперь ноги в лапы и брысь в известном направлении.
— Ты чего…
— Ничего, — цежу покамест вежливо, но смотря на братца реально нехорошо. — Просто мило беседую, пока время тому способствует. Сейчас ещё и говорящий ящик включу. Не слишком громко, но и не тихо, аккурат в пропорцию.
Заработавший телевизор начал нести какую-то околополитическую хрень. Внимать подобному — себя не сильно уважать, если принимать всерьёз, разумеется. Зато шумовой фон создаёт идеальный, не давая мелкой услышать что-то, тут происходящее.
— И вот что ты тут за невиданную хрень устроил, братец? — цежу сквозь зубы. понимая, что тут полумерами никак не обойтись. — Это ж не банальная зависть, для подобного ты достаточно умён. И не тупая ревность, поскольку понимаешь, что причин для оной с моей стороны в принципе появиться не может. Тут иное, идеологическое. Так?
— Сев, может всё это оставим, — пытается откатить ситуацию обратно Оксана. Сама особенно не веря в это. — Миша погорячился. Сейчас он просто…
— Ничего не просто! Я говорил то, что должен был сказать. И сделать. То, чему мой потерявшийся в новой жизни брат учит нашу дочь — это неприемлемо!
Ну да, как я и говорил — идеология. Предсказуемо, но от этого всё становится ещё более печальным. Вот совсем-совсем печальным, поскольку подобные одержимые прошлыми и весьма сомнительными совдеповскими прелестями люди зачастую вообще не способны критически относиться в окружающей их реальности. Для них вообще есть два мнения — их и неправильное. Так их учили. Так они и выучились. Печально тут то, что в число подобных обработанных попадали не только примитивы. Но и некоторые из неплохо умственно развитых. Парадоксально, но факт.
— Я учу свою племянницу чему-то неприемлемому? — не могу удержаться от ядовитой. но всё ж искренней улыбки. — Проклятье, да я вообще ничему её не учил покамест по причине своей лени и загруженности совсем иными делами. Да и мала она для каких бы то ни было уроков, если не считать предшкольных. А всё, по поводу чего ты так усердно разоряешься, будучи готов лопнуть от натуги и душевными помоями всё вокруг забрызгать — это лишь нормальный, достойный нормального человека комфорт. Ксан?
— А?
— Лично мне хотелось бы видеть мелкую растущей в комфортабельной, Уютной атмосфере. Этакой маленькой покамест, но леди, которая ни в чём не нуждается и может без каких-либо препятствий открывать заложенный внутри потенциал. При этом получая от жизни удовольствие, а не множество печальных страданий. Уж тебе ли не знать про эти самые печальные ситуации, когда и одеть что-то нормальное сложно, и отдохнуть культурно и вообще. А вот мой клюнутый двуглавым серпом и многоногим молотом прямо в мозг братец считает совсем иначе. Наверняка он хочет…
— Ах ты мелкий гадёныш!
Опять же предсказуемо. Только вот столь грубая попытка физического воздействия… Ну да, когда не хватает словесных доводов, в ход должна идти грубая сила. Естественное явление для представителей советского пути. Словами они обычно способны достучаться лишь до не самых развитых своих оппонентов. А посему… Уклоняюсь от неловкого удара и… Никаких ответных ударов, просто использую инерцию противника. Вуаля! Субъект летит аккурат в направлении дивана, куда и приземляется. Не слишком умело матерясь.
— Охолони, братец. Не те у нас «весовые категории», чтоб ты мог всерьёз рассчитывать на успех.
— Убирайся отсюда! Видеть тебя больше не хочу. И если попробуешь ещё влиять на мою семью…
— Во-первых, это официально и моя квартира, — загибаю первый палец, взирая за пышущего ненавистью братца Мишу с уже не скрываемой брезгливостью. — Во-вторых, тем, кого считаю своими, невзирая на вопли всяких там ошибок природы, поддерживать всё равно буду. Морально, материально, просто своим присутствием. В-третьих… Искренне не советую даже думать о наказаниях дочери или попытках лапки шаловливые распускать относительно уже жены. Любые домостроевские повадки… Руки вырву и в жопу засуну. Я внятно выражаюсь? — взгляд уже на Оксану и совсем иным тоном. — Прости за эту безобразную сцену, но… Вот реально опасаюсь, что сейчас или чуть позже может сорваться в самом мерзком смысле. Какой-то невменяемый в последнее время стал. Обычно такое случается, если человек в какую-то секту вляпывается, но у этого вот религиозности сроду не наблюдалось. Впрочем…
— Что «впрочем»? — забеспокоилась Оксана, явно переживающая за этого чудилу… пока что переживающая, потому как разные варианты были, очень разные. и всё зависело исключительно от этого хомо. — Говори, Сев, не молчи! Ты что-то видел, о чём-то догадываешься?
— Скорее уж логически рассуждаю. Коммунизм по факту та ж религия. Житие пророка с самого детства присутствует. Ну типа «когда был Вова маленький с кудрявой головой». Вместо рая обещание светлого коммунистического будущего. Еретиков не на костёр, но в тюрьмы и под расстрел… желательно с красочными судилищами и публичным раскаянием. Даже «нетленные мощи» присутствуют, аж в целом Мавзолее лежат. На части разве что не растащили по обкомам и горкомам, ну так специфика.
Оксана хихикает, а вот Окончательно озверевший Михаил, поднявшись с дивана, шипит сквозь зубы нечто матерное и слаборазличимое, после чего удаляется в спальню, хлопая за собой дверью так. что я всерьёз беспокоюсь за её сохранность.
— Ты его задел… снова. И зачем?
— Проверка, Ксан, всего лишь она, причём закончившаяся довольно печальным образом. Не для меня, для тебя. Я ж не просто так про секту говорил. Пусть не в религию в классическом смысле, но в какую-то партию по полной твой муженёк и мой неразумный братец явно вляпался. Может классическую, а может какую-то из новых. «Пролетарская инициатива» там или «Авангард коммунистического мира». Ты бы попробовала выяснить… как только в относительную норму это чудовище придёт.