Читать интересную книгу Мой приятель Молчун - Дмитрий Володихин

Ну эта... попрыгали мы с ним в антиграв, схиляли на хутор к этим самым Свенссонам. Ну, норма-альна... Рассказывать даже погано, какая хрень вышла. Я так это тебе коротенько, чтоб понятно было, фрэнд. Молчун чучело удодское невесте вручил, поздравил, ходит-ходит промеж гостей, всем улыбается. Кота нашел, жирного такого, рыжего, морда – как у налогового органа. В смысле, хамская и разъеденная. Кот мне конкретно понравился. Больше всех из новых шведов. Ну, кроме, понятно, Молчуна еще. Настоящий кот, солидный, не хрен тебе какойнть тощий. Вот ему, коту этому, Молчун тоже в самую налоговую рожу улыбался. Я, понятно, похавал-принял и сижу молчком в уголке, прикинулся ветошью и не отсвечиваю. И такой он нелепый, Молчун мой, со своей улыбкой кретинской и с чучелом обратно же кретинским... Ну чисто больной дауном. А мужик он какой, да я же знаю! Чо он шестерит-то? Новошведы на меня глядят, как на какашку, ну, тут я их понимаю, они меня типа не любят – не голубят, ну и я их типа тоже... Полная взаимность, короче. А на Молчуна они даже не глядят. Базарит он типа с кемнить, и тот хрен, с которым он базарит, зенки в сторону сворачивает, слова цедит... А если и посмотрит разок, то так, ровно не живой мужик перед самым рылом торчит, а пустое место, сплошная прозрачность. А Молчун стара-ается... Будто ему за это срок скостят. Я ему типа сказать хотел: отбыл ведь уже, амиго. Но не стал. Его дела. Он и сам тут на одну бабу упорно так не смотрел. Ну, я врубился: Марта эта его. А рядом с ней хмырь такой чернявый, жердина высоченная – ее теперешний мужик. Вотак. И тут, вишь, напряг выходит.

Ну эта... Час прошел. Или типа того. Я его в сад вытянул, грю: «Может, валить пора отсюдова? А, Молчун?» Он, значит, смотрит грустно так... тошно ему. Тут какое-то дите под руку Молчуну подвернулось. Маленькая такая девочка. Совсем еще фитюлька от часов... По размеру, в смысле. Ну, он ее по головке погладил, чего-то по-местному хорошего такого пролопотал. Шантрапушка лыбится, типа ей понравилось. О! И тут мамашка ее как коршун из кустов – раз! Закогтила свою малую, и ходу. Молчун было чего-то тявкнул, ну, понятно, с улыбочкой, я так думаю, типа «не хилую себе дочку отгрохала, мамаша», – а тех уже и след простыл. Вотак. Короче, мы свалили.

Ну эта... У Молчуна кресло было – типа из какой-то плетенки, хрен ее поймет. Ле-егонькое, весит нуль. Но, значит, крепкое. Его держало без скрипа, без ничего. Во мне так это килограмм шестьдесят пять или семьдесят, а он поздоровее будет и повыше, он вообще здоровый... Так вот, кресло его держало будьте-нате. Короче, вынес он свое кресло во двор, качается. Туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда... А морда чисто деревянная, деревяннее некуда. Я было намылился как-то вздрючить его, чтобы, значит, повеселел мой Молчун. Только хрена. Он глянул, ровно зарезать хочет, и сидит-качается. Туда-сюда... твою мать! Ладно, понимаю, не дурак. Успокоиться, значит, ему надо. Ладно.

Ну эта... Гляжу, коньяка себе налил. И гложет из стаканной тары, как чай, еще не закусывает... Маньяк тоже. Короче, выдернул я у него коньяк. Он сначала зыркнул так это серьезно, а потом сник и грит: «Ты прав, Ян. Не надо опускаться до свинства. Ты меня извини. Дай побыть одному. Полчаса, и я буду в порядке...» И чо дальше? Сидит-качается.

Ну эта... Фрэнд, я, короче, не любимая его жена, не отец духовный и не психоаналитик. Оставил я его как есть, ну, пускай один поторчит, может, мозги в сустав вправятся с характерным стуком. Или типа. А сам, значит, прикидываю: до чего ж его не любят. Это каким упырем надо быть, чтоб так не любили! И медика, ты пойми, фрэнд, не прислали, я так понял, не потому что типа я тут чужак, а потому что типа он сам – хрен знает кто... Врубаешься? Ну, намекнули ему: сиди, не рыпайся, упырь. Никто тебя видеть не хочет, а об кореша твоего конкретно нормальные люди руки марать не станут... Вотак. Да кто ж он тут? Что за дела? Я так понял, не по контрабанде он тут проходит, не по наркоте. Дровосек и наркота – это как турбонаддув в воздушном лифте и рефрижератор на продкомбинате. В огороде турбонаддув, а в Ольгиополе рефрижератор... Короче, не то. Убить кого-то... это он тоже вряд ли. Натура у него мирная. Если только по случайности. Или типа. Но за это кто ж его так опускать станет? Или я чего в местных разборках не понял? Чо-то тут такое позорное должно быть. Аж до самых печенок чтоб пробирало. Может, он извращенец какой-нибудь? Спец по детишкам? Нет... так, по всему, нормальный вроде... И это... темнит все равно. Сам не скажет. Молчун чертов! Вот, значит, отойдет он, я точно спрошу...

Ну эта... Пока я так-сяк прикидывал, у самого двора еще одна антигравина опутилась. Мягко она, сволочь, садится. Не почувствуешь ни грамма... Вылезает из нее, значит, баба. И типа видел я эту бабу у Свенссонов. И она, понятно, меня видела с Молчуном. Ну, может, чего путного скажет? Может, знакомая его, успокаивать прихиляла? Короче, встала напротив Молчунова кресла, зачирикала по-шведски. Я, понятно, ни бум-бум. Голос она такой особенный сделала, ну, такой типа голос, которым женщины мужчин к себе подзывают. Понимаешь ты, фрэнд? Понимаешь, вижу. Мя-акенько так. Молчун головой покачал. Типа не-а... Она опять, значит, принимается за дело. И пальчики у ней на правой руке бедро легонько так поглаживают. Чисто собачонку. Молчун на бедро ее, значит, и не глядит. Извращенец? Она к нему типа качнулась... ну, как сказать... не помню я уже... то ли шаг сделала, то ли рукой потянулась, то ли наклонилась над ним... Короче, качнулась. Молчун опять головой – не-а. А я так поодаль примостился, типа наблюдаю. Разглядываю, значит. Баба хороша. Высокая, рыжая, тряпок на ней – едва срам прикрывают. У нас в террорусских районах из нее бы за день глазами сито сделали. А в терролатинских за эксгибиционизм посадили бы за милую душу... На раз. Я, значит, высоких люблю и очень даже уважаю. Вотак. Зенки у нее такие... хитрые. Узкие. Она их специально щурит. Потому что, понятно, пока она зенки щурит, вроде бы даже она и проиграла чего-нибудь, проспорила, а понт такой, типа, все равно дела идут конкретно по плану, как и надо.

Ну эта... Стрельнула она фишками в мою сторону. Ага, разглядела. А наяривалась уже и сматываться. Короче, поворачивается и типа так шарит по мне: гожусь я? не гожусь? А потом молча башкой шатнула в сторону дома, мол, давай, дружок. И сама туда пошла. Ну, понятно, я к Молчуну: «Она тебе кто? Если я это самое... ты в обиде не будешь? Или что? В смысле или как?» Он так спокойно мне: «Нет, Ян. В обиде я не буду. Берта мне никто. Просто специализируется по части раскрепощения сознания... Только учти, мы для нее оба, что ты, что я, – экзотические зверюшки». Насчет раскрепощения я чо-то не понял ни хрена. Насчет зверюшек на ходу уже додумал. Если я типа понятная зверюшка, дикая, немытая и страшная, то он-то с какого края? Значит, не извращенец... Ладно.

Ну эта... Захожу я в дом. Берта эта самая прямо на полу стоит на четвереньках, голая, как мой хрен, если не в трусах. Рычит и зубы скалит. Оба! Сильна шведка, твою мать, новая! По-женевски мне заяву кидает: «Загрызи меня! Разорви меня!» А я человек простой, голодный до бабского общества, ну, думаю, грызть мне тебя незачем, другое у тебя применение. Но зверюшку, так и быть, покажу. И раздеваюсь, значит, медленно так, не торопясь так. А я, фрэнд, типа, извини за подробность, малость того, мохнатый... И шрамы у меня от рудника – по всей шкуре. У Берты глаза навыкат. Ну, короче, заголился я и к ней подбираюсь, причиндал мой уже почуял рабочую ситуацию. Она как-то и оробела, только вздохнула так: а-ах! А я ей в самые очи по-женевски сообщаю: «Тебе конец». И, вишь, глупость вышла: в общем, уже я был на взводе, поэтому чисто и не хотел, а первое слово с каким-то типа рыком вышло, а второе – на всхлип. Она как вскочит! У! Хотела удрать. Не уйдешь, свинка розовая! Не дам. Побрыкалась Берта, потом чует, харчить ее не будут, вокруг мужик, а не волчина какаянть. Короче, утихла. А я, понятно, дело свое делаю. И, значит, в азарт уже входить начал. Разрешите взлет, командир! Бертино женское естество ей типа посказку мечет, мол, нормально, можно получать удовольствие... И она, Берта моя, уже помаленьку верещалку свою включает. А потом не помаленьку. И покатились мы с ней по полу, мелочь всякую сбивая. Она хрюкает без устали, и я всякие шумы издаю. Вот как-то так у нас конвергенция проходила. Или типа...

Ну эта... На кровать мы перебрались для второго уже забега. И проснулся я типа там. Место слева лапаю – нет Берты. Место справа лапаю – нет Берты. Башкой мотаю... прочухался. Нет Берты. Ну и хрен бы с ней. Хорошего понемножку.

Ну эта... Сели мы с Молчуном хавать, он и грит: «Прости меня, Ян. Кажется, я испортил тебе вчерашний вечер». – «Чем это?» – «Постной миной на лице и нравоучениями...» – «Да нет, нормально... Это я, типа, с бабой возжался, когда человеку худо. Ты, типа, меня тоже извини, живой же я мужик». Ну, помолчали, а потом он, значит, спрашивает: «И как она?» – «Зверь!» Тут мы оба заржали. Все нормально у нас с ним. Вотак.

Ну эта... Потом он мне рыбалку показывал. Я те скажу, он и рыба-алку себе устроил! Короче, за одну его рыбалку все отдать можно. Ты знаешь какие у него там караси? Ты представить себе не можешь, фрэнд, какие у него караси. У него там во такие караси! Во такие! Нет, я те правду грю, чо ты морщисся? Не знает, а морщится... Они там настоящие, прикинь, фрэнд. Не мутанты уродские, а натуральные караси, с самой Земли привезены... А местные, значит, их развели. Нет, да ты пойми, фрэнд, во такой карась, и весь серебряный, аж блещет...