Читать интересную книгу Книга имен - Жозе Сарамаго

Сеньор Жозе провел трудную ночь, под стать предыдущим, да и те тоже выдались не лучшими в его жизни. И потому, несмотря на сильнейшие потрясения, пережитые во время его краткой ночной вылазки, он, едва успев, по своему обыкновению, натянуть на ухо угол пододеяльника, провалился в сон, который всякий с первого взгляда определил бы как глубокий и целительный, провалился, но тотчас и вынырнул из него так внезапно, словно кто-то бесцеремонно тряхнул его за плечо. Его разбудила, молниеносно вырвала из забытья, не дав себе самой вплестись в паутинку сновидения, неожиданная мысль, что, быть может, неизвестная женщина, на которую и был выписан формуляр, это и есть мать, укачивавшая за дверью ребенка, жена столь нетерпеливого супруга, и в этом случае поиски сеньора Жозе завершились, да как еще по-дурацки — в тот самый миг, когда им надлежало бы начаться. Внезапная тоска стиснула ему горло и, хотя огорченный разум, еще пытаясь сопротивляться, побуждал казаться безразличным и сказать что-нибудь вроде: Ну и ладно, ну и бог с ней, мороки меньше, не отпускала, а держала все крепче, все крепче и теперь уж сама спрашивала у разума: И что же ему теперь делать, раз он не может осуществить свой замысел. Что и всегда, вырезать из газет фотографии, заметки, интервью, хронику как ни в чем не бывало. Бедняга, я не верю, что он сумеет. Это почему же. Тоска, если уж пришла, так просто не уйдет. Он ведь может другой формуляр выбрать и разыскивать еще кого-нибудь. Случай не выбирают, он сам подвертывается, случай подставил ему ту женщину, только случай и имеет в этой сфере право голоса. Да мало ли в каталоге неизвестных людей. Людей-то много, мотивов мало, мотивов выбрать именно этого, а не того, не любого другого. Нет, не верю я, что можно строить жизнь на разумных началах, руководствуясь случайностями. Можно или нельзя, на разумных или нет, однако же именно случай дал ему в руки этот формуляр. Но если это — та самая женщина. Если это — та самая женщина, значит, так распорядился случай. И — никаких последствий. Да кто мы такие, чтобы рассуждать о последствиях, если из нескончаемой их вереницы, движущейся нам навстречу, способны увидеть лишь первое. Значит ли это, что может произойти еще что-нибудь. Не что-нибудь, а все. Не понимаю. Исключительно из-за того, что мы погружены в размышления, мы и не замечаем, что происходящее с нами каждую секунду оставляет в неприкосновенной целости и сохранности то, что может произойти. Иными словами, то, что может произойти, постоянно возрождается. Да не только возрождается, но и умножается, и, чтобы понять это, достаточно сравнить сегодня и завтра. Никогда ни о чем подобном не думал. Есть на свете такое, что дано понять лишь настигнутым тоской.

Сеньор Жозе меж тем, словно эта беседа не имела к нему отношения, ворочался с боку на бок, не в силах уснуть. Если женщина, повторял он про себя, та же самая, если в конце концов окажется, что это она и есть, я разорву проклятый формуляр и думать о нем забуду. Он знал, что всего лишь пытается скрыть разочарование, потому что уже не сумеет вернуться к прежним мыслям и действиям, и чувствовал себя так, словно готовился отплыть на поиски неведомого острова, а в последний момент, когда уже занес ногу над сходнями, кто-то протянул ему карту и сказал: Никуда не надо плыть, неведомый остров, который ты собрался открывать, уже нанесен на карту, вот он, взгляни, столько то градусов широты, столько-то — долготы, и есть там порты и города, горы и реки, и у каждой имеется свое имя и история, так что лучше тебе смиренно и кротко принять свой удел и остаться тем, кто ты есть. Но сеньор Жозе не желает смиряться, он по-прежнему всматривается в горизонт, кажущийся навсегда потерянным, и вдруг, как если бы раздернулась черная туча, выпуская на небо солнце, понимает, что мысль не только разбудила его, но и ввела в заблуждение, вспоминает, что в формуляр вписаны были номера двух свидетельств — о браке и о разводе, а та женщина за дверью была, без сомнения, замужем, и, будь она тою, не обошлось бы без отметки о заключении нового брака, хотя, конечно, и в Главном Архиве бывают ошибки. Но об этом сеньор Жозе думать не хочет.

Сославшись на обстоятельства личные, но, как принято говорить, непреодолимой силы, то бишь форс-мажорные, суть которых он просит разрешения не раскрывать, и напомнив, что за двадцать пять лет беспорочной службы позволяет себе обратиться с подобной просьбой впервые, сеньор Жозе попросил разрешения уйти на час раньше. Согласно правилам, регулирующим сложную иерархическую систему, которая сложилась в Главном Архиве, обратился он к своему непосредственному начальнику, от расположения или нерасположения коего зависело, в каких выражениях будет передана просьба по инстанции или команде вышестоящему, а тот в свою очередь, прибавив или убрав словечко-другое, подчеркнув или же, наоборот, затушевав слог-два, сможет, до известной, конечно, степени, воздействовать на принятие окончательного решения. Насчет этого, впрочем, есть большие сомнения, поскольку шеф-хранитель, разрешая или запрещая что-либо, руководствуется ему одному известными мотивами, и за всю долголетнюю историю Главного Архива не было случая, чтобы он как-нибудь обосновывал хоть одно свое распоряжение, отданное письменно или устно. А потому навсегда пребудет тайной, почему сеньору Жозе разрешили уйти со службы раньше не на час, им запрашиваемый, а на полчаса. Можно, впрочем, выдвинуть предположение, порожденное бескорыстной игрой ума, а следовательно, недоказуемое, что тот или иной мелкий начальник — старший делопроизводитель, скажем, начал, а заместитель хранителя продолжил — или оба вместе при докладе добавили, что, по их мнению, столь ранний уход сотрудника с рабочего места пагубно отразится на интересах службы, хотя гораздо вероятней, что именно высшее начальство решило вразумить подчиненных, в очередной раз повернув свои полномочия именно их запретительной гранью. Сеньор Жозе, извещенный о принятом решении старшим делопроизводителем, которого уведомил о нем заместитель хранителя, взглянул на часы и понял, что, если не хочет опоздать на встречу с судьбой, то есть если не горит желанием увидеть на пороге уже вернувшегося с работы хозяина дома, следует позволить себе одно из редчайших в жизни роскошеств, а именно — взять такси. Никто его не ждал, не исключено также, что в этот час вообще никого не будет дома, но сеньор Жозе менее всего на свете хотел испытать на себе раздражительный характер мужа, человека, как мы знаем, нетерпеливого, сознавая, что несравнимо труднее дать удовлетворительные объяснения такому человеку, нежели ответить на вопрос женщины с ребенком на руках.

Но муж не предстал на пороге, и голос его не донесся впоследствии из глубины квартиры, из чего следовало, что хозяин пока на работе или только еще на пути к дому, а у женщины не было ребенка на руках. И сеньор Жозе сразу понял, что отворившая ему дверь женщина, замужем ли она или разведена, не может оказаться той, кого он искал. Как бы прекрасно она ни сохранилась, как бы щадяще ни обошлось с нею время, но по фигуре ну совсем никак нельзя было заключить, что у нее за плечами тридцать шесть лет, а по лицу — что ей больше двадцати пяти. Сеньор Жозе мог бы сразу же просто ретироваться, смастерив на скорую руку какое-нибудь объяснение вроде такого, например: Простите, ошибся, я искал другого человека, но ведь, как ни крути, кончик ариадниной нити, если в интересах и для пользы дела воспользоваться мифологическим образом, оказался именно здесь, да притом не надо отбрасывать вполне вероятную возможность того, что в квартире есть еще люди, а среди них отыщется предмет его поисков, хотя, как мы знаем, эту возможность сеньор Жозе страстно, всей душой отвергает. И потому он достал из кармана формуляр и сказал так: Здравствуйте. Что вам угодно, спросила женщина. Я сотрудник Главного Архива ЗАГС и мне поручено прояснить кое-какие сомнения, возникшие по поводу сведений о лице, которое, как нам известно, родилось в этой квартире. И я, и муж родились не здесь, а вот дочка — да, действительно, но ей три месяца от роду, и вряд ли речь может идти о ней. И в самом деле, лицу, которое я разыскиваю, тридцать шесть лет. А мне двадцать семь. Стало быть, это не вы, сказал сеньор Жозе и тотчас спросил: А как вас зовут. Женщина ответила, он взял и выдержал паузу, употребив ее на то, чтобы улыбнуться, и задал следующий вопрос: А как давно вы здесь проживаете. Два года. А тех, кто жил здесь раньше, до вас, вот этих вот, не знаете, и прочитал по формуляру имя женщины и ее родителей. Нет, мы ничего про них не знаем, квартира пустовала, и муж договорился об аренде с представителем владельца. А есть ли в доме кто-нибудь из прежних жильцов. В бельэтаже, в квартире справа, живет одна престарелая дама, я слышала, она из самых давних жильцов. Скорей всего, все же тридцать шесть лет назад еще не жила, сейчас люди часто переезжают с места на место. Вот чего не знаю, того не знаю, вам лучше поговорить с ней, а мне, простите, надо идти, муж должен скоро вернуться, и ему не понравятся мои тары-бары с посторонним человеком, а кроме того, я ужин готовлю. Какой же я посторонний, я работник Главного Архива ЗАГС, а не посторонний и исполняю здесь свои служебные обязанности, уж вы меня извините, если обеспокоил. От робкого тона сеньора Жозе женщина смягчилась: Да нет, какое там беспокойство, я только хотела сказать, что будь мой муж дома, он давно бы уж попросил вас предъявить официальную бумагу, где было бы сказано, какое дело вы расследуете. Хранитель не подумал, что я могу столкнуться с недоверием такого рода. Каждый, как известно, на свой манер с ума сходит, вот взять хоть ту старушку из бельэтажа, она и вовсе дверь никому не открывает, а я — другое дело, люблю с людьми поговорить. Спасибо вам за то, как любезно вы меня приняли. Жалко, что я не смогла вам помочь. Напротив, очень помогли, упомянули про даму из бельэтажа и напомнили про документ. Хорошо, если так. Беседа могла бы еще некоторое время течь по этому руслу, но тишину в квартире нарушил внезапный плач проснувшегося ребенка. Это ваш мальчик, спросил сеньор Жозе. Не мальчик, а девочка, я же вам говорила, улыбнулась женщина, и сеньор Жозе улыбнулся в ответ. В этот миг стукнула внизу дверь подъезда, на лестнице зажегся свет. Муж, по шагам узнаю, прошептала женщина, уходите скорей и сделайте вид, что вы со мной не разговаривали. Но сеньор Жозе не пошел вниз. На цыпочках и проворно поднялся выше этажом и там на площадке замер, прислонившись к стене, причем сердце у него билось учащенно, словно он переживал опасное приключение, меж тем как твердые шаги молодого мужчины звучали, приближаясь, все громче. Вот брякнул звонок, в промежутке между тем, как открылась и вновь закрылась дверь, послышался плач младенца, а потом всю спираль лестничных пролетов заполнила тишина. Через минуту свет в подъезде погас. Только тогда сообразил сеньор Жозе, что весь его диалог с неизвестной женщиной происходил так, словно было что скрывать обоим собеседникам, стоявшим в этой сообщнической полутьме, да, слово это неожиданно пришло ему в голову: В чем сообщники-то, почему сообщники, спрашивал он себя, не находя ответа, хотя одно сомнению не подлежало, ибо женщина не зажгла на площадке свет, погасший после того, как они обменялись первыми словами. Он наконец начал спускаться по ступеням, сначала крадучись и со всеми предосторожностями, потом торопливо, и задержался на мгновение лишь в бельэтаже, у той двери направо, откуда слышалось неразборчивое бормотание радио, но даже не подумал позвонить, а оставил новое дознание на выходные, на субботу или воскресенье, уж как выйдет, когда он подготовится должным образом и в руке у него будет официальный документ, свидетельство несомненных и бесспорных властных полномочий. Липовый, само собой разумеется, но, наделенный неодолимой силой настоящего грифа и подлинной печати, он избавит сеньора Жозе от необходимости рассеивать недоверие, прежде чем перейти к сути вопроса. И что касается подписи шефа, он был совершенно спокоен, ибо не верил, чтобы пожилая дама из квартиры в бельэтаже направо хоть бы раз в жизни видела факсимиле хранителя, чьи завитушки, надо думать, сеньор Жозе, благодаря собственной орнаментальной фантазии, сумеет воспроизвести без труда. А если все, как он твердо был уверен, пройдет хорошо, можно будет и впредь пользоваться документом всякий раз, как возникнут предвиденные или неожиданные помехи в его расследованиях, которые, вероятней всего, не завершатся в этом бельэтаже. Даже если престарелая дама жила в этом доме и в ту пору, когда здесь же обитала и семья неизвестной женщины, нельзя исключить, что они не были знакомы друг с другом или что в утомленной памяти жилицы из бельэтажа все сведется к нескольким смутным воспоминаниям — смотря сколько лет минуло с того дня, как семейство со второго этажа перебралось в другую часть города. Или страны, или света, озабоченно прибавил он. По пятам за знаменитостями из его коллекции, куда бы те ни направлялись, по непростывшим их следам непременно устремляются репортеры, дабы задать еще один вопрос, щелкнуть еще один снимок, а до простых людей никому дела нет, никто не проявит к ним неподдельного интереса, не озаботится узнать, что они делают, о чем думают, что чувствуют, а в тех случаях, когда происходит обратное, это чаще всего притворство, это почти наверняка лукавство. Если неизвестная женщина уехала за границу, она для сеньора Жозе недосягаема, считай, что умерла. Точка, конец сообщения, пробормотал он, но тотчас сообразил, что это не совсем так, потому что она, даже покинув этот дом, наверняка все же оставила по себе одну по крайней мере жизнь, ну хоть одну крохотную жизненку, жизнишку протяженностью в четыре года или в пять лет, всего ничего, или в пятнадцать, двадцать, какую-нибудь встречу, какое-нибудь ошеломительное впечатление, какое-нибудь горчайшее разочарование, сколько-то улыбок, сколько-то слез, и то, что на первый взгляд представляется одинаковым для всех, в действительности разное у каждого человека. И каждый раз. Дойду, докуда сумею, с несвойственным ему спокойствием решил сеньор Жозе. И, словно именно таков был логический итог его размышлений, зашел в писчебумажный магазин и купил толстую тетрадь с линованными страницами — такие тетради студенты покупают, чтобы записывать учебный материал в ту пору, когда еще полагают, что будут его учить.