Возможно, все дело в том, что Клем не испытывает к нему того же?
Вокруг нас сверкают огни аттракционов, звучат голоса сотен людей и раздается детский смех. Кажется, что сегодня весь город собрался на пристани. Но пройдет несколько дней, и ажиотаж спадет, как это всегда бывает. Потом, в конце августа, парк развлечений уедет, чтобы вновь вернуться через год.
Мы решаем перекусить, потому что трудно бороться с дразнящими ноздри ароматами, витающими в воздухе. Пахнет свежеприготовленными чизбургерами, корн-догами, воздушной кукурузой и сладкой ватой.
В палатке с едой каждый из нас берет то, что хочет, и мы садимся за деревянный столик, чудом оказавшимся свободным.
Вечер очень теплый и ветра почти нет, что редкость для побережья. Мы едим не спеша, разговариваем и смеемся. Удивительно, я чувствую себя вполне комфортно, как это бывает, когда вы оказываетесь в кругу старых друзей.
За сегодняшний день я почти не думал о Дженни, и я не знаю, хорошо это или плохо.
Вспомнив об этом сейчас, я жду новой волны вины и сожалений, но, к моему удивлению, этого не происходит.
Внезапное открытие радует меня, и я усмехаюсь. Ловлю на себе взгляд Клем, разгадать который не могу. Вопреки моему ожиданию, она не спешит отвести взгляд, и мы продолжаем смотреть друг на друга.
Мне кажется, что внезапно вокруг все исчезает, и здесь, сейчас, есть я и она. Это длится несколько секунд, а потом Бен встает из-за стола, и реальность вновь возвращается.
— Ладно, ты меня уговорила, — тяжко вздыхает мой друг, беря свою невесту за руку. Тайра радостно визжит и вскакивает следом.
Я отвлекся и не слышал, как Тайра просит Бена пойти с ней в туннель ужасов.
— Кто с нами? – Бен с надеждой смотрит на нас, но я усмехаюсь и качаю головой.
— Нет, я пас. Я слишком стар для этого.
— Если я не стар для этого, то и ты тоже, — хмыкает Бен. – Клем?
— Не-а, – сестра Бена ниже сползает на стуле и скрещивает руки на груди. – Знаю я этот туннель ужасов: дряхлый скелет и мумия в старых лохмотьях. Не привлекает.
Тайра уводит обреченного Бена, и за столом нас остается трое. Тим что-то говорит, и Клем поддерживает беседу, но я вижу ее рассеянность.
Возможно, мне стоило пойти с Беном и Тайрой?
Чувствуя неловкость и некоторое напряжение, я достаю из кармана пачку сигарет, но здесь запрещено курить, поэтому просто верчу ее в руках.
— Эй, да это же Джефф! – вдруг восклицает Тим и встает на ноги. – Извините, ребята, но мне нужно с ним поговорить.
После ухода Тима неловкость и напряжение между нами усиливаются. Я уже кляну себя за то, что не пошел с Беном, и мне чертовски сильно хочется закурить, когда Клем внезапно усмехается и, чуть поддавшись вперед, произносит:
— Нервничаешь?
Я киваю.
— Есть немного. Ты… иногда ты ставишь меня в тупик своими вопросами, — откровенно говорю я, проводя рукой по коротким волосам. Военная жизнь обязывает всегда носить короткую стрижку, хотя сейчас из-за отпуска волосы немного отросли.
Как так вышло, что я, тридцатилетний мужик, многие годы управляющий новыми моделями истребителей, чувствующий себя абсолютно спокойно в воздухе на высоте нескольких десятков километров, нервничаю рядом с этой девушкой?
Я уже понял, что Клем Стивенс была другой, не похожей на большинство девушек своего возраста. Я только еще не разобрался, в чем же была ее исключительность.
— Ты не первый, кто так говорит, — вздыхает Клем. – Но тебя беспокоит то, что я сказала, правда? – Клем как-то робко улыбается, и я невольно думаю, как ей идет эта улыбка.
— Клем… — я замолкаю на полуслове, не зная, какие должен слова подобрать.
Как долго я в Диллане? Два дня. Два дня, и вот я полностью дезориентирован и выбит из колеи этой девушкой напротив себя. Два года я жил в эмоциональном коконе, только так справляясь с потерей Дженнифер. Менее двух дней понадобилось Клем, чтобы разрушить так тщательно возводимую мной стену отчуждения.
— В детстве я была по уши влюблена в тебя, — все с той же осторожной улыбкой выдыхает Клем, пока я думаю, что ей сказать.
Что я должен сказать? И о чем ни следует говорить никогда?
Но у Клем талант всякий раз изумлять меня.
«Ох, Клем, что же ты делаешь? Зачем усложняешь все, когда и так все запутанно?»
— Я не знал, — тихо признаюсь я.
Клем пожимает плечами.
— Откуда тебе было знать? Я была просто ребенком, младшей сестрой Бена. Вы были полностью погружены в свои взрослые, серьезные дела.
Обдумывая слова Клем, я понимаю, что она права. Мы действительно были подростками, занятыми своими проблемами взросления, и я редко обращал внимания на молчаливую девочку, которой она когда-то была.
— Банально, правда? – Клем приподнимает свою правую бровь, с усмешкой глядя на меня.
— Что именно?
— То, что я девчонкой влюбилась в лучшего друга своего брата.
Клем вдруг начинает рассматривать свои ладони, и мне кажется, что она жалеет о своей откровенности.
— Возможно, – я вздыхаю. – Но, Клем, разве вся наша жизнь не сплошная череда банальностей и клише?
Я улыбаюсь ей, чтобы подбодрить, чтобы она не винила себя за то, что открылась мне.
Мне хочется быть добрым с Клем, ведь она заслуживает только хорошего обращения.
Я знаю, что, возможно, мне еще придется причинить ей боль, как бы сильно мне этого не хотелось.
Но что, если у меня не будет выбора?
Я откидываюсь на спинку деревянного стула и озираюсь по сторонам.
Скорей бы Бен с Тайрой вернулись.
Или Тим.
— Думаешь, ты когда-то сможешь… вновь быть счастливым? – голос Клем звучит тихо, и я едва различаю его сквозь шум вокруг.
Ее голова опущена, и через трубочку она потягивает свою колу, но я догадываюсь, что Клем просто избегает смотреть мне в глаза.
У Клем феноменальная способность ставить сложные вопросы.
— Я не знаю, — честно отвечаю я, с трудом узнавая свой голос. Мне кажется, чья-то невидимая рука сдавила мне горло. Я не могу открыто говорить о Дженни, но чувствую, что Клем хочет поговорить именно о ней.
Я знал, что рано или поздно это случится: кто-то обязательно поднимет тему моей покойной жены. Но всякий раз, когда это случается, я готов взорваться. Даже спустя два года я не готов обсуждать то, что произошло. Ни с кем. Даже с Клем.
Тем более с Клем.
— Не знаешь? – Клем оставляет в покое свою колу и поднимает взгляд на меня. – Но разве не естественно предположить, что однажды ты будешь счастлив? Тебе ведь только тридцать, так что…
— Черт возьми, Клем, я не знаю! – я повышаю голос и сжимаю руки под столом.